Продолжаем дискуссию "Литература и война" ("Знамя", 2000, N 5)
Мир для нас стал шире войны, это несомненно. Появились новые смыслы - неожиданные и нормальные, рациональные и страстные, о которых мы раньше и не подозревали... И когда все-таки заговорить о войне, то пройти мыслью как можно глубже в ее тайный смысл, как человек остается один на один с этим безумным чувством, что он может убить другого человека, побыть немного Богом, завладев правом на человеческие сроки. Если писать и читать сегодня о войне, то я хотела бы написать и прочитать о человеке, который счастлив, что не смог убивать. Прицелился в оптический прицел - и не выстрелил... Поймал мишень - и остановился... Но чем чаще включаешь телевизор, тем больше становишься дикарем. Я устала жить в эпохе "человека с ружьем", меня разрушает мое время. Чтобы сейчас произнести: человеческое дело - смотреть на небо или дерево, сокрушиться по раздавленной божьей коровке или повторить, вслед за классиком, что нельзя видеть дерево и не быть счастливым, - требуется большее мужество, чем поехать в Чечню или Косово... Недавно услышала от восемнадцатилетнего мальчишки: "Что, надеть эту глупую шинель, эти глупые сапоги и идти умирать? Не хочу умирать! Ни за нефть, ни за великую геополитику, ни за Родину. Ни за Отечество. Хочу просто жить. Любить. Встать на рассвете и выглянуть в окно: трамвайные рельсы блестят, утренние люди идут... Разве этого мало - просто жить? Жить!" И такая тоска в этих словах по нормальной жизни, по нормальной культуре, по нормальной истории. Но мы - люди культуры войны, культуры баррикад, культуры страданий, она цепко держит нас в своих нежных и хищных объятиях. Не отпускает. Поэтому молчать, не писать о войне - попытка вырваться из этого кольца...
Я много писала о войне... Недавно перечитывала свою первую книгу "У войны не женское лицо" и все время хотела ее дописать или переписать, потому что, пиши я эту книгу сейчас, она была бы другая. Те же герои, тот же автор, а книга другая, мы бы говорили и ...
Читать далее