Обсуждение статьи А. Салицкого и В. Тация на страницах журнала "Восток" развернулось в то время, когда рецидив финансово-экономического кризиса вызвал в мире острую массовую реакцию. Горячие головы заговорили даже о полной несостоятельности неолиберальных принципов экономической глобализации, воплощенных в правилах "вашингтонского консенсуса"³⁸. Видимо, это побудило Редакцию журнала организовать дискуссию вокруг упомянутой статьи - надо сразу сказать, малодоказательной и до запальчивости предвзятой, поскольку авторы сочли нужным зачем-то "нарочито резко" расставлять акценты (с. 72), и это, естественно, обернулось против них самих.

В центре статьи находится оценка глобальных перспектив тех экономических стратегий, которые, по мнению авторов, организуются вокруг "мейнстрима", с одной стороны, и китайской модели индустриализации, с другой. Под "мейнстримом" они понимают "главным образом неолиберализм, ставший со времен М. Фридмена господствующим направлением в американской политике" (с. 72). Правда, поначалу непонятно, зачем нужно именно такое противопоставление, если между "мейнстримом" и китайской моделью, как они сами полагают, не существует антагонизма. Просто авторы уверены: ""Эра экономического господства США завершилась", а в "постамериканском мире" пространство "мейнстрима" значительно сузится" (с. 72 - 73). Став "мастерской мира" (сверх меры преувеличение. - Ю. А.) и "крупнейшим мировым кредитором", Китай "имплицитно утвердил инвестиционную модель развития, принципиально отличающуюся от "мейнстрима"" (с. 73). То есть он предлагает миру стратегию целевых инвестиций в индустриализацию вместо свободного поиска инвесторами выгодных условий приложения капиталов. Соответственно, ключевыми пунктами пересмотра "мейнстрима" станут вопросы о роли государства в экономике, единстве мирового хозяйства, представления о факторах производства и многое другое (с. 73). А это, в свою очередь, означает, что в центр экономического анализа должны быть поставлены реальные процессы, а деньги - рассматриваться лишь "как средство измерения экономической деятельности", а не "движущая сила тех явлений, которые они призваны измерить" [Селигмен, 1968, с. 496 - 497].

Однако, как выясняется, такую стратегию Китай избрал, прежде всего, для себя благодаря возможности развивать экономику вширь. ""Гетерогенность" (неоднородность технологий? - Ю. А.) и многоукладность хозяйства при ведущей роли госсектора и центра обеспечивают в крупнейшей (возможно, имеются в виду размеры страны? -Ю. А.) промышленной державе мира необходимую "глубину развития"" (с. 73). Иначе говоря, у Китая, в отличие от экономически более развитых "некоторых соседей по Восточной Азии", сохраняется возможность поддерживать высокие темпы роста за счет "промышленного и инфраструктурного освоения" (с. 73). То есть экстенсивной индустриализации - как это было в СССР до тех пор, пока такая стратегия не пришла в противоречие с ресурсной ситуацией в стране. Но не может ли подобная проблема обостриться и в Китае? Ведь, как и СССР в годы первых пятилеток, он развивается высокими темпами, поскольку низким был исходный уровень, а поле для освоения обширно. Однако авторов такая проблема не беспокоит. Они считают, что, благодаря своим огромным масштабам Китай утверждает "инвестиционную" модель развития при ведущей роли государства как образец для всего мира. При этом, полагают авторы, "креативно разрушается прежнее деление на "развитый" и "неразвитый" ("догоняющий") миры. Это своего рода ответ на попытку закрепить такое деление в ходе финансовой глобализации" (с. 75).

Обвинение лидеров глобализации в корыстной попытке закрепить деление мира на "развитый" и "неразвитый" не соответствует фактам и, значит, несправедливо. Это, видимо, дань идеологической конфронтации - обвинениям Запада в "новых формах

³⁸ Как, например, недавний глава МВФ Д. Стросс-Кан [Башкатова, 2011].

неоколониализма". Ведь в исторической ретроспективе именно следование неолиберальным установкам того, что называют "вашингтонским консенсусом" (бюджетная дисциплина, снижение налогов, либерализация внешней торговли и финансовых рынков, свободный обменный курс национальных валют, дерегулирование экономики, защита прав собственности), стало предпосылкой "экономического чуда" "тигров" Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. Другим странам - таким, как Индия и ряд государств Латинской Америки, оно помогло найти выход из тупиков "экономического дуализма" - воплощения противоречий их импортозамещающей индустриализации 1950 - 1980-х гг. Проблема была в том, что заимствование западных капиталоемких и трудосберегающих технологий противоречило условиям развивающихся стран: дефициту капитала наряду с избытком неквалифицированной рабочей силы. В Индии, например, защита промышленности от внешней конкуренции имела следствием низкую конкурентоспособность экспорта, плохой платежный баланс, чрезмерно высокую капиталоемкость промышленности, недогрузку мощностей и ухудшение занятости, "ножницы цен" между промышленностью и сельским хозяйством. Постоянное вмешательство государства в экономику усиливало неопределенность в правилах игры, коррупцию и неэффективность централизованных инвестиций. После принятия в начале 1990-х гг. либеральных принципов "вашингтонского консенсуса" индийская экономика существенно ускорила свой рост.

Поэтому странно выглядит характеристика авторами начавшегося с 1970-х гг. разворота экономически отсталых стран в сторону трудоинтенсивных технологий, предложенных сначала транснациональными корпорациями. Этот исторический сдвиг трактуется ими в конфронтационном духе как "экспансия ТНК", "ответный грабеж" за повышение цен на энергоносители и т. п. Однако такого настроя у них хватает ровно до тех пор, пока дело не доходит до Китая. Тут оценка меняется на позитивную. Говоря о "начале "интенсивного" роста в Китае", они вполне понимают, что переход к нему в масштабах всей страны займет "весьма продолжительный срок" (с. 77). Пока же (табл. 3) уровень капиталоемкости китайского ВВП все еще ниже, чем у "тигров" Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. И это несмотря на очень высокую норму накопления в Китае (табл. 4). Похоже, его экономический рост пока еще сильнее, чем в более продвинутых странах региона, обеспечивается сектором трудоинтенсивных производств. Авторы же абсолютизируют китайские успехи самых последних лет как результат "подчинения финансового сектора задачам модернизации промышленности". Именно такой опыт рассматривается ими как прямой вызов "мейнстриму" во всем мире.

Но ведь неолиберализм в применении к эпохе глобализации отнюдь не претендует на роль "всепобеждающего учения". С самого начала он был ориентирован на практические цели. Во-первых, на выработку правил для участия национальных государств в мировой экономике, когда капиталы способны моментально перемещаться в любую точку земного шара в поисках наилучших для себя условий. Во-вторых, на преодоление экономически отсталыми странами противоречий их импортозамещающей индустриализации. Как способ решения такой задачи им было предложено включаться в мировую экономику с акцентом на повышение конкурентоспособности во внешней торговле. И среди прочих стран по такому пути энергично двинулся Китай, открыв дорогу прямым иностранным инвестициям. И только накопив определенный промышленный потенциал, страна начала поворачивать инвестиционные потоки в сторону интенсивного роста, не выходя при этом из системы мировой экономики.

Вопрос, следовательно, сводится теперь к тому, при каких условиях в странах с неограниченным предложением дешевой рабочей силы может изменяться соотношение трудоемких и капиталоемких технологий в пользу вторых. Причем, с выходом на комплексное развитие промышленности. По логичному мнению авторов, "в очень крупной экономике" это должно происходить по мере накопления массы капитала ("эффект мас-

штаба"). Но следующий за тем упрек: "Таких задач "мейнстрим", понятно, не ставит" (с. 78) вызывает недоумение. Естественно, не ставит! Цель данной стратегии, повторим, позитивное включение в мировую экономику. Остальное - дело самих национальных государств по мере накопления капитала. Ведь и китайцы отнюдь не сворачивают экспортный сектор (см. в табл. 8 его долю в мировом экспорте), в котором доминируют трудоинтенсивные технологии. Правда, при этом они "балуются" с искусственным занижением курса юаня к доллару в интересах своих экспортеров, а также "много, критически и плодотворно" заимствуют за рубежом "без особой оглядки на "частную интеллектуальную собственность" - один из принципов "мейнстрима"" (с. 80)³⁹.

Не случайно, американские власти считают Китай, а за ним и Россию мировыми лидерами промышленного "кибершпионажа". Не устраивает китайских стратегов и такой принцип "вашингтонского консенсуса", как приоритет здравоохранения и образования в государственных расходах, поскольку повышение качества рабочей силы в промышленности - это у них сейчас лишь верхушка айсберга, подводную основу которого составляет трудоинтенсивная экономика. Но на них никто и не давит. Это рекомендация, а не требование.

Увлекшись "вешанием всех собак" на "вашингтонский консенсус", авторы упрекнули его и в отсутствии "психологического фактора" (с. 19). Это уже полное недоразумение. Ведь его положения - лишь надстройка над базисом общей экономической теории. Стратегия, призванная решать конкретные задачи национальных государств в глобальной экономике. В целом же, психологический подход - основа мировой экономической науки, которая делает свои выводы и прогнозы, изучая, прежде всего, поведение людей, диктуемое их собственными ожиданиями. Это справедливо в отношении и кейнсианства, и неолиберализма. Тем самым, кстати говоря, "Economics" отличается от марксистской политэкономии, в которой экономические законы предстают как "некая надчеловеческая сущность" [Мизес, 1993, с. 188].

Еще одно направление атаки на "мейнстрим" - вопрос о смене моноцентричной модели мировой экономики полицентричной моделью. Авторы ставят в ее центр Китай. Причем, не только из-за его размеров, но и потому, что видят в нем лидера общего поворота к индустриализации в противовес постиндустриализации. Это, как они полагают, делает актуальным пересмотр соотношения между промышленностью и сферой услуг, включая НИОКР, даже в нынешнем центре постиндустриальных производительных сил - США. Иначе Америка загонит себя в тупик снижения конкурентоспособности, медленных темпов роста и безработицы. Будущее всего мира видится им за индустрией, а не за высокими технологиями и отраслями третичной сферы, повышающими качество жизни. Соответственно, авторы скептически относятся к инновационным стратегиям. "Среди постулатов "мейнстрима", особенно энергично навязываемых его незадачливым поклонникам (часом, не нашим ли патриотам нанотехнологий? - Ю. А.), - представление об "инновационных прорывах" как основе современного развития" (с. 80). Но при этом они почему-то решили сослаться на мнение К. Маркса, который судил о нерадостных перспективах предприятий, внедряющих новые изобретения, когда ему еще даже не снилась глобализация. Похоже, в данном случае оказались сваленными в одну кучу отношение авторов к проблемам мирового масштаба и собственно Китая, а равно и других стран, все еще находящихся на разных стадиях индустриализации. В самом деле, изменит ли индустриализация Китая и других развивающихся стран установившуюся в мире иерархию перемещения технологий?

Согласно популярной концепции "жизненного цикла продукта"⁴⁰, он за свою жизнь проходит три стадии: появление нового товара как результат научно-исследователь-

³⁹ Это явно вызывает понимание у авторов, поскольку, видимо, "за рубежом" значит не у нас, а у других.

⁴⁰ Выдвинута в середине 1960-х американским экономистом Р. Верноном [Славный, 1982, с. 204].

ской работы и внедрения нововведений; зрелость, когда спрос на новый товар растет и появляются конкуренты; стандартизация, при которой становится возможным использование малоквалифицированной рабочей силы. Выделение фаз цикла жизни продукта, продлевающее таким образом его жизнь, первоначально стало функцией ТНК. Первая стадия протекает в технологически передовых странах, вторая - в технологически развитых странах и только в третьей фазе, когда производство ставится на конвейер, наступает очередь развивающихся стран. По примерным оценкам, затраты производителей на единицу продукта для первой, второй и третьей стадий его жизненного цикла соотносятся как 100:10:1. Такое положение дел способствует сохранению определенной иерархии технологических уровней национальных экономик. Но это одновременно дает возможность вовлечь в процесс индустриализации экономики с неограниченным предложением дешевой рабочей силы.

В Китае, как представляется, в ближайшей перспективе созданием товаров даже второй стадии жизненного цикла может заниматься крайне ограниченный круг предприятий. Сейчас от располагающихся на более высоком технологическом уровне стран его отличают дешевизна рабочей силы и более низкое качество продукции. Несмотря на прогрессивные сдвиги, значение трудоинтенсивных производств еще очень велико, и сокращение данного сектора наталкивается на угрозу безработицы. Кроме того, в Китае активно используются "улучшенные" технологии, часто полученные на основе "обратного инжиниринга", а потому оказывающиеся намного дешевле оригинальных западных образцов (с. 80). Однако это ограничивает его возможности конкурировать на внешних рынках, поскольку выбор по критерию "цена/качество" зачастую делается в пользу более продвинутых товаров и технологий, и принцип "хуже, но дешевле" отнюдь не господствует повсеместно. Китай, например, с большим трудом конкурирует на зарубежных автомобильных рынках, в том числе и в России.

США, со своей стороны, сильно вкладываются в новые разработки продуктов первой стадии цикла, предпочитая по возможности импортировать многие более дешевые товары третьей стадии⁴¹. В Китае же модернизация только разворачивается. И для нее имеется большая "глубина". Прежде всего, значительные разрывы в уровнях экономического развития регионов, которые подталкивают в более отсталые из них инвестиции по мере снижения нормы прибыли в восточных регионах - пионерах модернизации, начиная с Шанхая. Поэтому китайская модернизация - ""не столько вопрос взаимодействия с мировой экономикой, сколько проблема смещения финансовых и технологических потоков" с востока страны на центр и запад Китая". Дополнительную "глубину" индустриализации придает и "мануфактуризация деревни" - низкий технологический уровень растущей сельской промышленности (с. 78 - 79)⁴².

В итоге для Китая самое важное - "быстрое распространение пусть и не завтрашних, но добротных технологий". "При этом китайцы хорошо уяснили, что самое хорошее на рынке не продают - его можно только украсть или придумать самим" (с. 80).

Прямо-таки гимн "отечественным велосипедам" и промышленному шпионажу! Вопрос, однако, в том, может ли развитие промышленности в большой стране неопределенное время идти экстенсивным путем - "вширь" на одном технологическом уровне или за счет смены старых "не завтрашних, но добротных" технологий другими - опять "не завтрашними"? Что будет дальше с промышленностью, если ее выстраивать на основе заимствования технологий "второй свежести" в перспективе глобальной экономики, мирового технологического прогресса и промышленного подъема в других крупных странах? Вполне понятно, конечно, что сейчас в Китае на первом месте -проблема распространения индустриальных технологий на всю территорию. Прежде

⁴¹ Этим, в частности, объясняется "конфуз" (как пишут авторы) фармацевтической промышленности США, которая "при неоспоримом лидерстве в затратах на НИОКР, числе Нобелевских лауреатов по химии, объеме патентов и пр." в 2007 г. имела торговый дефицит по лекарствам в 20 млрд. дол. (с. 80).

⁴² "Мейнстрим", конечно, "глубину" развития "тоже не улавливает" (с. 78 - 79).

ее решали схожим образом (то есть экстенсивным путем) в СССР. Однако это были другие времена - мир национальных экономик, связываемых между собой внешней торговлей. Но даже и тогда подобная стратегия импортозамещения не принесла нашей стране успехов на фоне других индустриальных стран. И сейчас те же китайцы, ввозя на сотни миллиардов долларов продукцию машиностроения, практически игнорируют российскую продукцию. Следование принципу "не лучшее, но дешевое" ограничивает присутствие китайской промышленности на внешних рынках, а с какого-то времени будет ограничивать ее экспансию и на собственном внутреннем рынке. Так, например, как это произошло с нашим автопромом до начала активной кооперации внутри страны с ведущими иностранными компаниями.

Между тем, китайская экономика, в общем, следует генеральной мировой тенденции. В ней увеличиваются и доля промышленности, и доля услуг, притом, что вклад промышленности в занятость благодаря технологическому прогрессу растет далеко не так, как в услугах. Тем удивительнее фактическое противопоставление в статье индустриализации рыночным реформам и открытости, "которые в 1990 г. насчитывали уже десятилетний стаж" (с. 74). Ведь в СССР игнорирование рыночных реформ привело к формированию однобоко развитой в сторону тяжелой промышленности, неконкурентоспособной экономики. Китай не пошел по такому пути, и прекрасно. Взаимодействие в процессе его экономического развития экспортного сектора, организованного на либеральных принципах, с постепенно выпускаемой из сферы государственного управления тяжелой промышленностью очевидно. Он ищет гармоничное сочетание экспортной ориентации и импортозамещения для своего потенциально огромного рынка. Это оказалось возможным благодаря росту массы капитала и его инвестированию в собственную экономику. Но при соблюдении основных правил игры определенных "вашингтонским консенсусом" и ВТО. Зачем же тогда жестко противопоставлять даже для Китая экономический либерализм и государственное регулирование?

Затем, что авторы хотят доказать, будто китайский путь индустриализации ставит под сомнение всю стратегию развития США. Они прогнозируют темпы роста их экономики до 2020 г. примерно в 3% против 10% в Китае (с. 74). При этом американская промышленность "недостаточно конкурентоспособна в современном мире". В статье это обосновывается всего лишь данными табл. 2 (с. 75) о дефиците США в торговле с Китаем. Но не раскрывается ее товарная структура, и никак не комментируется большой дефицит Китая в торговле с индустриально более развитыми Японией, Тайванем, Республикой Кореей, Германией. А ведь за этим стоит уже упоминавшаяся проблема долгосрочных перспектив китайской продукции "второй и третьей технологической свежести". Если предположить, что мир развивающихся стран обратится именно к такой китайской продукции как более дешевой, это приведет к замедлению мирового технологического прогресса и обратным концом ударит по самому Китаю. Но если сам Китай не замкнется в стратегии импортозамещения на "не завтрашних, но добротных" технологиях и не спрячется за таможенными барьерами, то его быстрый рост, наоборот, создаст растущий спрос на промышленную продукцию мировых технологических центров.

В статье, однако, нарисована иная картина. Авторам представляется "весьма вероятным" формирование в КНР нового экономического центра, к которому будут притянуты торговые и финансовые потоки окружающих стран и даже западного побережья американских континентов. КНР уже сейчас формирует "зоны устойчивости в экономике тесно сотрудничающих с ней стран и территорий" (с. 81). Он "как бы возвращает планету в добрые старые времена роста и развития, которые предшествовали "финансовой революции" 1970-х гг." (с. 82). То есть в те времена, когда отношения между государствами определялись перемещением в международном пространстве товаров, а не инвестиций. В тот период, - ностальгируют авторы, - "отношения развитых и развивающихся стран могли стать более конструктивными, тогда родилось, в частности,

выражение "новый международный экономический порядок"" (с. 82). То есть они скучают по тому времени, когда выражение действительно "родилось", но способы преодоления развивающимися странами антагонистических противоречий импортозамещения так и не были найдены.

Итак, по мнению авторов, Китай превратится в крупнейший экономический центр мира. По отношению к нему зона Северной Атлантики окажется, скорее всего, "застойной периферией", а "полупериферию" образуют такие далеко разбросанные по географической карте страны, как Россия, Иран, Индия, государства АСЕАН, Япония, Республика Корея, Австралия, Африка и страны БСВ (с. 81). Правда, этот гигантский сдвиг ожидается еще не завтра. Ведь много времени у Китая займет модернизация своей экономики. А пока не дремлют и другие государства, создавая новые формы международного экономического сотрудничества. Например, при активной роли США реализуется план зоны свободной торговли в АТР. В виде первого шага на этом пути Америка добивается формирования "Транстихоокеанского торгового партнерства" (ТТП), в котором должны быть сняты таможенные барьеры между его участниками. Переговоры США ведут с Австралией, Вьетнамом, Малайзией, Сингапуром, Новой Зеландией, Чили, Брунеем и Перу. К процессу выработки принципов ТТП присоединились также Канада и Япония [Взгляд. 14.11.2011]. С Китаем, как видим, переговоры пока не ведутся, но в проект вовлекаются среди других и те страны, которые авторы уже записали в его "периферию" либо "полупериферию".

Еще аргумент авторов: американский ВВП представлен главным образом услугами, которые средний китаец не будет покупать по их нынешней цене, а ""уникальным" (почему-то в кавычках. - Ю. А.) услугам этой страны, включая софтвер и кино, есть вполне удовлетворительные и дешевые альтернативы" (с. 74). Иначе говоря, по мнению авторов, то, что рассчитано на среднего американца с его стандартами технологического уровня и качества жизни, может быть не востребовано в Китае в соответствии с конфуцианской традицией умеренного образа жизни - "сяокан" (с. 79). Такая философия противопоставляется потребительской философии Запада. Но авторы при этом не говорят об огромном отставании Китая от США по расходам на здравоохранение, образование и социальные услуги, об их крайне неравномерном распределении между городом и селом, работниками организованного и неорганизованного секторов хозяйства. Что касается вклада в ВВП промышленности, который в Китае намного превышает удельные показатели не только США, но и всех стран с развитой обрабатывающей промышленностью (включая Россию), то это объясняется еще далеко не завершенной в нем индустриализацией. То же самое было в СССР первых пятилеток. Не удивительно, что сейчас к китайским цифрам ближе те развивающиеся страны, в которых этот процесс тоже продолжается [Россия и страны мира 2010, 2010, с. 84 - 85].

Над авторами явно довлеет образ Великого Китая, навеянный его огромными размерами. На самом деле, это создает и большие проблемы, особенно из-за ограниченности его природных ресурсов (земли, воды, энергоносителей) на фоне огромного и (несмотря на все меры) продолжающего прирастать на десяток миллионов в год населения. Если сравнить Китай, например, с Америкой или нашей страной, то все его показатели надо делить на порядки. Сложное положение Китая с энергоносителями общеизвестно. Ресурсы пресной воды - 2.1 тыс. куб. м на душу населения против 9.2 тыс. куб. м в США и 30 тыс. куб. м в России. Из общего объема используемой воды (630.3 млрд. куб. м против 480 млрд. куб. м в США) 68% приходится на сельское хозяйство и 26% на промышленность (в США, соответственно, 41% и 46%). Ограничен Китай и в ресурсах пахотных земель. Из 550 млн. га сельскохозяйственных земель под пашню там используется всего четверть; в США из 410 млн. га - более 40%, в России 55% из 220 млн. га. При этом сельское население составляет в Китае более 55%, в США менее 20%, в России менее четверти. Из расчета на 100 человек населения приходит-

ся пашни (га): Китай -11, США - 57, Россия - 86 [Россия и страны мира 2010, 2010, с. 16,40,209 - 210,285].

Итак, доводы авторов в пользу того, что именно Китай будет определять черты нового мирового экономического порядка, неубедительны. Соответственно, повисают в воздухе их рассуждения об экономической модели мира. Хотя в глобальной экономике, действительно, далеко не все в порядке. Емкость мирового финансового рынка сильно увеличилась за счет всевозможных производных инструментов. Чрезмерную динамичность приобрел спекулятивный капитал, денежная масса отрывается от реальной экономики, в ней возникают "пузыри".

Не будем останавливаться на конспирологической трактовке в статье причин сложившейся ситуации (с. 76). Так, как будто произвольные действия в этой области с позиций монополизма широко возможны в условиях моментального перемещения капиталов но планете при наличии массы свободных денег. Согласимся с авторами в том, что в мире уже происходят определенные изменения в способах соединения капитала и труда по сравнению с ранними этапами глобализации, когда главным было движение капиталов из центров мировой экономики к дешевым трудовым ресурсам развивающихся стран. Ныне крупнейшие из них, например, Китай, активизируют собственные инвестиции в реальный сектор с постепенным поворотом к капиталоемким технологиям, тесня, помимо прочего, в избытке существующий на мировом рынке спекулятивный капитал. В мире, таким образом, наметилась тенденция постепенного выравнивания экономического пространства. Если это ведет к снижению процентных ставок на кредит, - очень хорошо. Такое достижение не означает, однако, что стратегия соединения капиталов с дешевой рабочей силой и другими изобильными хозяйственными ресурсами исчерпала себя. Для этого есть еще очень много возможностей, поскольку в мире существует иерархия технологических уровней национальных экономик и сохраняется большой спрос на сборочные промышленные технологии. Другое дело, что такой спрос все чаще удовлетворяется самими развивающимися странами вместо ТНК. Но нет никаких оснований считать, будто технологический прогресс в развивающихся странах пойдет, в основном, на базе национальных инвестиций, оставляя "не у дел" иностранный капитал. Ведь и в самом Китае (о чем говорится в статье) движение иностранных инвестиций вглубь страны стимулируется рыночным фактором - снижением нормы прибыли в пионерских зонах капиталистической экономики.

Что касается США, то, конечно, нельзя отмахиваться от вопроса, сможет ли его экономика удержать ведущие позиции в мире под давлением более дешевой продукции поднимающихся промышленных экономик. Так, например, как они уступили значительную часть своего автомобильного рынка странам Дальнего Востока. Более того, окажутся ли они способными обеспечить необходимый уровень занятости и доходов населения, не озаботившись конкурентоспособностью своих товаров второй и третьей стадий цикла их жизни. Судя по тому, как активно американская администрация "пробивает" проект "Транстихоокеанского торгового партнерства", их взгляд на эту проблему отличается оптимизмом от предсказаний авторов. По мнению последних, приложение "мейнстрима" к экономической политике ведет к снижению реальной заработной платы и/или росту безработицы. Этому они противопоставляют обеспечение высокой нормы накопления ради повышения капиталовооруженности труда при одновременном росте занятости как "жизненную потребность и возможность" для большинства стран мира (с. 76). Но такое утверждение бьет мимо и развивающихся стран, и США. Только Китай и Вьетнам, с особо высокой (превышающей 40% ВВП), нормой накопления, ведут сейчас политику форсированного промышленного строительства. А в "азиатских тиграх" (норма накопления в пределах 30%) наряду с индустриализацией все активнее идет реструктуризация экономики в пользу ее постиндустриального сектора. Еще больше это относится к США (норма накопления 17 - 18%), где уже давно сделан упор на сочетание интенсификации промышленности с развитием постиндуст-

риальных технологий [Россия и страны мира 2010, 2010, с. 87]. В основной массе развивающихся экономик использование дешевого труда по-прежнему остается важным инструментом промышленного строительства и постепенного наращивания массы накопления.

В общем, авторам не удалось привести убедительные аргументы в пользу того, что бурная индустриализация Китая бросает вызов "привычной" глобальной экономике. А вокруг него и под его влиянием создается "что-то сопоставимое по величине и отличающееся по идеологии" (с. 83). Да и по их собственному предположению, между китайской моделью и "мейнстримом" "нет антагонизма", и даже нельзя исключать возможность того, что Китай "сам со временем окажется частью этого явления" (с. 72). Действительно, ведь перед ним уже встала грандиозная задача - выравнивание национального экономического пространства. Годы назад, только приступая к модернизации, китайское государство начало с создания сугубо либеральных условий для иностранных инвестиций в "особых экономических зонах". Теперь перед ним возникла не менее, если не более сложная, проблема: не взваливая всю тяжесть инвестиционного процесса на государство, стимулировать движение в новые регионы иностранного капитала. Принципиальных противоречий с идеологией "мейнстрима" и здесь не видно. Хотя, конечно, его интерпретация и границы применимости в Китае на разных этапах модернизации не могут не корректироваться спецификой экономической и социальной среды. Так что авторы с "нарочито резко" расставленными акцентами сами и оказались жертвами своего подхода.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Башкатова А. Глобализм с человеческим лицом // Независимая газета. 04.06.2011.

Взгляд // vz.ru

Мизес Л. Бюрократия. Сб. статей. М.: Дело, 1993.

Россия и страны мира 2010. Статистический сборник. М., Росстат, 2010.

Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли // Пер. с англ. М.: Прогресс, 1968.

Славный Б. И. Немарксистская политэкономия о проблемах отсталости и зависимости в развивающемся мире. М.: Наука, ГРВЛ, 1982.

Permanent link to this publication: