Статья посвящена анализу исторических и политических взглядов крупнейшего хорватского писателя Мирослава Крлежи, который будучи хорватом по национальности и республиканцем по убеждениям, сторонником Франьо Супило, негативно оценивал исторический опыт двух многонациональных монархий и династий - Габсбургов и Карагеоргиевичей.

The article deals with historical and political views of the famous Croatian writer and publicist Miroslav Krleza. As both Croat and republican, he was in raptures of Franjo Supilo. So Krleza's view on the two multinational monarchies and dynasties, the Habsburgs and Karadjordjevics, was very negative.

Ключевые слова: Мирослав Крлежа, Австро-Венгрия, Хорватия, Карагеоргиевичи, патриотизм, национальные движения, политическая культура.

Хорватский писатель Мирослав Крлежа родился в 1893 г. Обучался в гимназии, кадетском корпусе и военной академии "Людовицеум" в Будапеште (исключен в 1913 г.). В июле - августе 1916 г., служа в австро-венгерской армии на фронте, стал свидетелем "брусиловского прорыва" на Русском фронте в Галиции. Вскоре он по состоянию здоровья был освобожден от военной службы и возвратился в Загреб. В 1917 - 1918 гг. Крлежа сблизился с Социал-демократической партией Хорватии и Славонии, которая в 1918 - 1919 гг., подобно социал-демократиям многих других стран, раскололась на реформистов и революционеров. Крлежа принадлежал к революционному крылу, которое в 1920 г. образовало Коммунистическую партию Югославии (КПЮ), входившую в Коминтерн. Однако вопрос о его членстве, т.е. о формальной принадлежности к КПЮ до сих пор не прояснен и является предметом дискуссий хорватских исследователей. В конце 1930-х -1940-е годы руководство КПЮ, в частности - и сам Йосип Броз Тито, обвиняло Крлежу в "троцкизме" и "ревизионизме". В 1948 - 1953 гг. Крлежа сыграл большую роль в контрпропагандистской кампании югославской стороны по защите КПЮ и лично Тито от нападок со стороны Сталина и ВКП(б). Подписав в 1967 г. Декларацию о названии и положении хорватского литературного языка, Крлежа впал в немилость. Его обвинили в "хорватском национализме", однако в 1971 г., после символического "наказания", он оказал молчаливую поддержку Тито, разгромившему национально-реформистское движение "Хорватская весна". Личные отношения писателя и вождя, несмотря на возникавшие политические разногласия, сохранялись. Крлежа - автор романов, пьес, поэтических сборников, циклов новелл. В 1964 г. он выдвигался на Нобелевскую премию по литературе. Крлежа предпринял свое путешествие в СССР в феврале - мае 1925 г. Отдельная книга под названием "Поездка в Россию" вышла в свет в Загребе летом 1926 г.,

Романенко Сергей Александрович - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник ИЭ РАН.

после публикации почти всех входящих в нее текстов в хорватских газетах и журналах различных политических направлений [1]. С тех пор в первозданном виде она ни разу не переиздавалась (вплоть до последних изданий, вышедших уже в независимой Хорватии) - ни в королевской Югославии Карагеоргиевичей, ни в социалистической Югославии. Хотя автор уже в 1920-е годы получил признание на родине как один из ведущих хорватских писателей и интеллектуалов [2. S. 149; 3. S. 467], перевод на русский язык увидел свет лишь восемьдесят лет спустя после самой поездки - в мае 2005 г. [4].

В книге М. Крлежа описал не только современную ему Советскую Россию, но и страны, которые он проезжал на пути в Москву - Австрию, Германию, Польшу, Литву и Латвию - т.е. созданную Версальским договором Среднюю Европу национальных государств вместо Средней Европы трех империй. Истории, политической психологии и культуре империи Габсбургов в "Поездке в Россию" - как это ни кажется парадоксальным - уделено немало места.

"Поездку" можно рассматривать как литературное произведение. Структура книги весьма своеобразна; на первый взгляд, это - простая подборка разножанровых и тематически частично или вовсе не связанных между собой текстов, собранных автором под одну обложку. Однако всей книге присуща не только журналистская (описание поездки от начала до конца и увиденного своими глазами), но и композиционная (от быта - к идеологическим и историческим обобщениям) логика. Очерки и репортажи, в исполнении Крлежи часто выходили за рамки традиционных журналистских жанров: это и высокохудожественная беллетристика с элементами драматургии в чеховском духе [5. S. 94 - 95], и политическая публицистика, и художественная и театральная критика. Автор не соблюдал "чистоту манеры, стиля и формы", и в его беллетристические тексты, например, органично вплеталась публицистика, та, в свою очередь, перемежалась с личными воспоминаниями и т.д.

Содержание этого литературного произведения и его структура делают "Поездку" ценным, неповторимым и необычайно сложным историческим источником, в котором важен не только сам текст, но и исторический контекст и полемический подтекст. Без их знания и понимания текст остается непонятым [4. С. 281 - 365]. Это - свидетельство современника о жизни Средней Европы до и после Первой мировой войны, о жизни в СССР в момент, когда во внутрипартийной борьбе решался вопрос о том, по какому пути пойдет развитие страны.

"Поездку" Крлежа не ограничил собственным физическим перемещением в пространстве по маршруту Загреб - Вена - Берлин - Рига - Москва - Вологда - Москва... Интеллектуально и психологически автор (а вслед за ним - и его читатель) путешествовал и во времени, поскольку текст содержит массу фактов и размышлений, относящихся и к истории Австрийской (Австро-Венгерской) империи, к истории всей Европы, в особенности Европы Средней, начиная с раннего Средневековья, вплоть до начала Новейшего времени, и к истории Российской империи. Крлеже удалось создать образы не только политических деятелей, ученых и художников (в широком смысле этого слова), но и образы народов и государств, образы городов, а также образы различных исторических эпох, прежде всего тех, к которым принадлежал он сам - конец XIX - начало XX вв. - предвоенная Европа, Первая мировая война и послевоенный, Версальский мир (в двух значениях этого русского слова).

В известном смысле некоторые тексты Крлежи из "Поездки" можно отнести и к историографии ("Разговор с тенью Франа Супило"), а самого их автора - назвать не только очевидцем событий, но и историком своего отечества - наследником известных хорватских ученых конца XIX - начала XX вв. (Ф. Рачки, Ф. Шишича, Р. Хорвата и других).

В югославской и постъюгославской (прежде всего, естественно, хорватской) научной и популярной литературе редкий автор, писавший о творчестве Крлежи в целом, не касался "Поездки" [6. S. 213 - 372]. Однако специальные профессиональные исследования, посвященные "Поездке" как историческому источнику, практически отсутствуют. Югославские авторы анализируют каждый текст "Поездки" - его сюжет и концептуальное содержание - в отдельности. Кроме того, они часто пренебрегают принципом историзма, т.е. при рассмотрении текстов 1924 - 1926 гг. смешивают их с более ранними или более поздними. В отечественной, российской историографии тема Крлежи и его книги практически не разработана [4. С. 368 - 395]. Творчество и судьба писателя до сих пор в нашем отечестве пока остаются предметом изучения исключительно литературоведов и историков театра [7 - 8; 9. С. 119 - 126; 10. С. 596 - 604; 11. С. 382 - 421].

Задача данной статьи состоит в том, чтобы ввести в контекст отечественной науки важный и оригинальный источник по истории Австро-Венгрии, Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС) и собственно Хорватии, показать политическую и историософскую логику Крлежи, объяснить логику восприятия им истории и современной ему действительности. Поэтому книга Крлежи анализируется как один единый текст (а не отдельные тексты, как это принято до сих пор в традиционном "крлежеведении"), что дает возможность сопоставить авторские оценки и взгляды, представив их во всей совокупности.

В "Поездке" Крлежа выступил в двоякой роли. С одной стороны, он был наследником и продолжателем хорватской традиции многочисленных путевых очерков и мемуаров, в частности - и о России, оставленных хорватскими деятелями различных исторических эпох, начиная с Юрая (Юрия) Крижанича (XVII в.). С другой - выступал ниспровергателем предшествовавшей ему хорватской историографии, полемику с которой начал еще в 1919 г. статьей "Хорватские литературные фантазии". Этот текст, написанный под влиянием Фридриха Ницше, "принес Крлеже славу разрушителя национальной мифологии" [5. S. 12] - иллиризма, в котором он видел основу так называемого интегрального югославизма, ставшего официальной идеологией КСХС (сербы, хорваты и словенцы - один народ, одна нация). Впоследствии, в 1926 г., уже с иных, вполне марксистских позиций он продолжил полемику в статье "Несколько слов о мелкобуржуазном подходе к истории".

Эволюцию мировоззрения Крлежи можно проследить исходя из созданных им портретов политиков и ученых. Как в любом литературном произведении, в "Поездке" есть свои положительные и отрицательные герои, причем положительная оценка не мешает писателю подмечать слабости и ошибки. К первым, безусловно, относятся четыре исторических деятеля: хорватский демократ Фран Супило, германский философ Фридрих Ницше, в годы Первой мировой войны - германский профессор-кардиолог и социолог, пацифист Георг Фридрих Николаи, а после ее окончания и известных перемен в Европе и мире - В. И. Ленин. Собственно говоря, каждый из этих героев символизирует определенный этап в развитии мировоззрения Крлежи. Исключительно негативно Крлежа воспринимал и характеризовал Габсбургов (в особенности Франца Иосифа), династию Карагеоргиевичей, Вильгельма II Гогенцоллерна, а также оппонента Николаи - германского антиковеда, ректора Берлинского университета У. фон Вилламовица-Мёллендорфа, стоявшего на позициях поддержки германского милитаризма, лидера сербов в Хорватии Светозара Прибичевича и некоторых других, менее известных персонажей.

Для понимания книги чрезвычайно интересен ряд литературных и исторических источников, на которые опирался сам Крлежа при написании текстов, вошедших в книгу, прямо или косвенно упоминающихся в ней, а также худо-

жественных и философских произведений, определявших в то время его мировоззрение. Многие из них были ему известны еще по годам учебы; с другими он познакомился позднее, будучи уже зрелым человеком. Что касается его мировоззрения, то Крлежа (хотя и был близок к коммунистам), по крайней мере в начале 1920-х годов (а может быть и никогда!) не проникся до конца идеями Маркса (хотя и назвал себя марксистом) и, тем более, Ленина, восприняв лишь некоторую часть из них. В его текстах видны следы модного в то время Фридриха Ницше ("Horavieh-Nationalizmus", "resantiman") [4. С. 252, 275]. Несколько раз он упоминал Иммануила Канта (трактат "О вечном мире") [4. С. 245, 274], а Артура Шопенгауэра назвал своим "наставником и учителем", хотя и признавал, что не совсем понимает содержание его трудов [4. С. 66]. Кроме того, ему, по всей вероятности, были близки и идеи вышеупомянутого Г. Ф. Николаи - "одного из самых блестящих европейских интеллектуалов" [4. С. 90 - 92, 252, 253], высказанные им в манифесте против войны, который он написал и подписал вместе с Альбертом Эйнштейном (1914), и в книге "Биология войны" (1915) [4. С. 90 - 92, 252 - 253, 328 - 329, 349].

Крлежа по ходу изложения постоянно, может быть, несколько нарочито, ссылался на многочисленных западноевропейских ученых-исследователей и философов, то в подтверждение своим мыслям, то вступая в полемику. Особо следует выделить знакомство Крлежи с сочинениями теоретиков австро-марксизма - Отто Бауэра, Карла Реннера, Фридриха Адлера и других, полемикой на конгрессах I и II Интернационалов (прежде всего, по вопросам мира и войны и антивоенного движения), решениями съездов австрийской и германской социал-демократии конца XIX - начала XX вв., а также политической публицистикой социал-демократов балканских стран (например, резолюции Люблянской и Белградской конференций 1910 г., сыгравших большую роль в становлении идеологии будущей КПЮ) [12. S. 86 - 159; 13. S. 192 - 232]. В этот перечень также входят и книги немецкого философа, историка и публициста О. Шпенглера - "Пруссачество и социализм" и "Закат Европы".

Иными словами, тексты Крлежи подтверждают, что в первые почти три десятилетия XX в. в "духовной жизни доминирующее положение заняли мыслители антипозитивистской направленности - Ф. Ницше, О. Шпенглер, К. Леонтьев, В. Соловьев, А. Бергсон, Т. Карлейль. Их идеи получили свое развитие в произведениях многих европейских художников, писателей, общественных деятелей и публицистов" [14. С. 548].

В 1970-е годы Крлежа так вспоминал о своем идейном становлении и последующей эволюции: Ницше - венгерская социалистическая печать и австрийская "Arbeiter Zeitung"; Жан Жорес - знакомство с трудами Маркса "Святое семейство", "Критика критической критики", "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта", затем - "Антидюринг" Ф. Энгельса, "Манифест Коммунистической партии", дискуссия Энгельса с Эдуардом Бернштейном и Фердинандом Лассалем, Антонио Лабриола и, в 1919 - 1920 гг. - В. И. Ленин [18. S. 42 - 43].

По ходу изложения Крлежа в подтверждение своих собственных тезисов, а также в обоснование правоты Ленина ссылается на ряд исторических событий. Однако интересен не только перечень упомянутых, но и не упомянутых событий. Характеризуя в "Поездке" "жизнь Европы и Азии в период от Штутгарта до Базеля (1907 - 1912)" (т.е. между конгрессами II Интернационала, на которых были приняты известные антивоенные резолюции, впоследствии большинством входивших в него партий не выполненные), он писал, что она "проходила под знаком непрерывных кризисов, дипломатических интриг и войн (1908 - аннексия Боснии и Герцеговины, таможенная война Австро-Венгрии против Сербии. Итальянско-турецкая война 1911 г. Агадир. Борьба народностей Австро-Венгрии за освобождение. Младотурецкая революция Энвер-бея. Марокко - Египет -

Триполи. Китайская революция 1911 г. Падение манчжурской династии. Сун Ят-Сен создает Китайскую республику. Балканская война 1912 г.) [4. С. 251 - 252]. При этом он, однако, не назвал Вторую балканскую войну 1913г. между самими балканскими союзниками.

Этническая самоидентификация у Крлежи была постоянной - он изначально считал себя хорватом и был проникнут духом хорватского патриотизма, резко отрицательно и насмешливо относясь к любому этническому национализму, будь то хорватский, сербский, немецкий, венгерский, русский или любой иной. Однако его политическое самосознание не только претерпело вынужденную историческими событиями эволюцию (как это случилось с большинством жителей распавшейся в октябре - ноябре 1918г. Австро-Венгрии), но и было двойственным. Из подданного венгерского (и хорватского, как считали многие хорваты) короля Франца Иосифа Габсбурга он превратился в подданного Александра Карагеоргиевича - короля сербов, хорватов и словенцев. В то же время в глубине души он был гражданином республики Хорватии. "Так кто же мы теперь? - спрашивал он, несколько иронически обращаясь к читателям. - Австрия развалилась, следовательно, мы - больше не австрийцы. Мы - не сербы, потому что, зачем врать, если мы не являемся сербами. Мы - не югославяне [...] Остается нам только посыпать главу пеплом и вернуться под сень своей превосходной, неоднократно оплеванной хорватской идеи" [4. С. 71]. (Показательно, что в этом перечне отсутствуют венгры - с 1868 г. Хорватия была автономной частью Венгерского королевства.)

Крлежа беспощадно высмеивал различные виды панэтнической идеологии - как общеславянской, так и пангерманской. "Мы, славяне, не прочь изобразить себя этакими добродушными длинноволосыми мужиками, красноносыми пьяницами, веселящимися под пение частушек (вспомним Мусоргского), и часто морочим голову несведущим людям тем, как мы пьем медовуху, играем на волынках и воспеваем в лесах нашего миролюбивого бога Перуна. Нас воодушевляет тот неоспоримый факт, что от города Сень¹ до Владивостока² нас, славян, довольно много (это называется численным самосознанием), и по этому поводу мы рифмуем экзальтированные оды", - писал он [4. С. 81 - 82]. Писатель продолжил избранную в 1918 - 1920 гг. линию на развенчание этноисторических мифов и выступал против их использования для разжигания межнациональной вражды и межгосударственных конфликтов: "Германские же народы, с нашей точки зрения, - это жестокие рыцари - тамплиеры, бароны-колонизаторы, вонзающие свои копья и мечи в наше "невинное и миролюбивое" славянское тело, прогнавшие нас из нашей полабской прародины [...] Война мышей и лягушек в виде германских и славянских символов продолжалась целых пятьсот лет" [4. С. 82].

Писатель не скрывал и своих политико-идеологических пристрастий, равно как результатов обусловленных ими своих усилий: "Я [буржуазный строй] разоблачаю десять лет совершенно безуспешно" [4. С. 11]. Что же касается отношения писателя к истории, то он замечает, с одной стороны, иронизируя над "буржуазным бытом" (достижениями которого, впрочем, как показывает "Поездка", сам охотно пользовался), с другой - играя словами: "Что касается истории, то можно заметить, что это весьма благодарная дисциплина, ибо все без исключения к ней относящееся знаменито. (Например, квитанции, в которых мы записываем свое грязное белье - мы им не придаем значения, а через две-три сотни лет кто-нибудь напишет о них докторскую диссертацию.)" [4. С. 33]. Таким образом

¹ Сень - город в Хорватии (северная Далмация) на берегу Адриатического моря.

² В другом месте Крлежа пишет еще более издевательски: "От Аляски до Стеньевца" [4. С. 70]. Стеньевац - больница для умалишенных в Загребе.

писатель предвосхитил появление в исторической науке такого направления, как история быта и повседневности [16. S. 583 - 609].

Отношение Крлежи и как патриотически настроенного хорвата, и как республиканца, и как мыслителя, которому были близки коммунистические идеи, было резко отрицательным и к монархии, и к династии. "На переднем плане нашей политической жизни стояла, подобно неприступной скале, неприкосновенная в своей святости, Высочайшая и Сиятельнейшая Династия. Эта испанско-швейцарско-лотарингская фамилия, в течение долгих столетий, подобно льву, проливавшая кровь и раздиравшая земли от Толедо до Нидерландов и Франкфурта, от Сан-Сальвадора, что на далеком океане и вплоть до Белграда, несмотря на то, что в жилах ее текла нечистая лотарингская кровь, представлялась всем смертным подданным не только вечной, но и возвышенной. Подобно катехизису и стихотворениям на евангельские сюжеты из хрестоматии для начальных школ, она была выше реальности и во всех отношениях принадлежала миру сверхъестественного. Династия Габсбургов не принадлежала миру земного. И здесь, в венском Бурге, она существовала в качестве императорско-королевского представительства скрытых метафизических сил, невидимых, ирреальных миров, проявляющихся на земле через звуки органа, через таинство причастия и через тайну королевско-императорского иерусалимского суверенитета" [4. С. 298 - 299].

Созданный Крлежей образ Австрийской монархии, образ не только государства, но и образ эпохи, перекликается своими красками и содержанием с ее образом, нарисованным его старшим современником, австрийским писателем Стефаном Цвейгом [17. С. 305]. Однако восприятие монархии Габсбургов как "высшего" и "вечного гаранта постоянства" было и обманом власти, и желанным самообманом ее подданных. Крлежа писал: "И вот, однажды в провинциях высокопоставленной династии стали проявляться некие центробежные силы, некие туманные стремления к самоопределению, бледные подобия национализма. Его величество седовласый кесарь Франц Иосиф, взобравшись на своего знаменитого арабского скакуна, издал небезызвестный "Armee - Ober - Kommando Befehl"³, подписанный им в главной ставке королевско-императорских войск в Хлопи, и в этом указе категорически, императивно высказался против любых попыток разъединить его армию. Этот императорский указ против разъединения королевско-императорских войск имел столь высшую, сверхъестественную доказательную силу, что вся эта проблема даже не стала предметом обсуждения в смехотворных, мещанских провинциальных парламентах" [4. С. 43].

Крлежа иронически-негативно относился и к династии, и к самому Францу Иосифу: - "слабоумная испанская династия, сидевшая в Бурге" [4. С. 27]. Он подчеркивал их интеллектуальную беспомощность и практическую неэффективность габсбургской политической культуры и традиции в целом: "Австрийские кабинеты министров составляли всякие Бинерты, Гесманы и Клари, и единственный вопрос, которым удостаивал Его Величество своего дорогого австрийского премьер-министра, состоял в следующем: не является ли евреем некий икс или ипсилон, принимающий портфель министерства почт или финансов?" [4. С. 45].

Однако монархия Габсбургов была отнюдь не "тюрьмой народов", а сложным исторически сложившимся и просуществовавшим несколько столетий этнополитическим организмом. Ее руководители чаще всего были высококлассными и отлично образованными администраторами-профессионалами, некоторые из них стали выдающимися государственными деятелями, защищавшими интересы и позиции своего государства, как они их понимали [18. С. 47 - 53]. Национальные движения южнославянских народов, бывшие составной частью политической

³ Armee - Ober - Kommando Befehl (нем.) - приказ Верховного главнокомандования.

системы империи, далеко не все и не всегда стремились к ее революционному разрушению, что заметил даже В. И. Ленин [22. С. 270 - 271].

Что из себя в глазах Крлежи представлял комплекс императорских дворцов в Вене Бург (Хофбург) после краха 1918 г. и выселения Габсбургов, как об их жизни, характерах и способностях свидетельствовало его внутреннее устройство и убранство? "В каждом помещении находится какой-нибудь предмет, представляющий историческую ценность. Пройдясь по этим бело-золотым распахнутым покоям в стиле рококо, так похожим на кулисы какой-нибудь оперы (например, "Пиковой дамы" Чайковского), начинаешь чувствовать себя статистом на фоне всех этих гобеленов, ваз, японских шкатулок, безвкусных кресел из палисандра и красного дерева, и остается только пожать плечами, как после прогулки по скучному музею. А ведь несколько лет назад это был вовсе не скучный музей, а реальность. В этом самом флигеле Леопольда жил слабоумный старик, уже почти мумия, он прикасался к этой конторке, он спал на своей знаменитой солдатской койке, прислоненной к стене, - все подчеркнуто просто и оставляет впечатление тяжкой пустоты" [4. С. 32 - 33]. Но не будем забывать - Крлежа наблюдатель пристрастный, и ему довелось увидеть императорский дворец уже опустевшим, покинутым хозяевами. Поэтому вышеприведенное им ощущение "цветов и запахов" с точки зрения современного историка психологически и идеологически объяснимо, но не совсем корректно и справедливо.

Крлеже удалось создать выразительный историко-психологический образ рядового австрийца: "Ни в чем не повинный продавец каштанов будет до поздней ночи мерзнуть здесь на углу, подобно облезлому псу - лишившемуся и хозяина, и будки. И так же, как он стоит здесь на углу рядом со своей железной жаровней на треножнике, он стоял отважно и дисциплинированно, бесконечно долго в стрелковых окопах от Луцка до Черновцов, и от Горицы до Ужока - целых четыре года" [4. С. 36]. Войны и отдельные сражения XIX в. - как успешные, так и окончившиеся поражением - занимали значительное место как в общеимперском, так и в австрийском национальном самосознании - Новара, Асперн, Эсслинг, Кустоцца, Сольферино, Мадженто [4. С. 27, 37].

Без "хорватских" и "югославских" сюжетов "Поездку" представить себе невозможно. И дело не только в наличии в книге двух программных текстов, посвященных Хорватии и Королевству СХС, но и в том, что Крлежа постоянно сравнивает свою родину и другие страны. Большое внимание писатель уделил политической истории Хорватии, ее положению в монархиях Габсбургов и Карагеоргиевичей, ее стремлению к национальной свободе, попытки обрести которую к середине 1920-х годов так и не завершились успехом, несмотря на то, что монархия Габсбургов прекратила свое существование; исчезло и национальное угнетение со стороны венгров [20; 22].

Хорватское национальное движение переживало период подъемов и спадов. Наивысшими точками его подъема были революция 1848 - 1849 гг., а также национальные движения 1883 и 1903 - 1904 гг. Как воспоминания о них родственников, друзей и более широкого круга, в котором вращался будущий писатель, так и его собственные впечатления во многом сформировали мировоззрение Крлежи. События 1903 - 1904 гг. на фоне политического кризиса в Венгрии привели к падению режима бана (главы автономной администрации, в подчиненном положении по отношению к которому находился сабор) Хорватии К. Куэна-Хедервари. Чуть позднее, в 1905 - 1906 гг. в Хорватии - Славонии развернулось широкое демократическое движение, сопровождавшееся выступлениями солидарности с русской революцией 1905 - 1907 гг. В этот период активизировалось формирование партийно-политической системы Хорватии в относительно развитых формах. В декабре 1905 г. была создана Хорватско-сербская коалиция (ХСК), объединившая хорватские и сербские партии на основе политики "нового курса" - сотрудниче-

ства с сербским и венгерским национальными движениями, против германской политики "Дранг нах Остен". Одним из наиболее ярких ее лидеров был хорват из Далмации Фран Супило.

Против ХСК выступила Хорватская народная крестьянская партия (ХНКП, осн. в 1904; с 1919 - Хорватская республиканская крестьянская партия, ХРКП) во главе со Стьепаном Радичем, а также Настоящая партия права (националисты, ориентировавшиеся на Вену и династию, под руководством Йосипа Франка) и клерикалы.

В 1905 - 1914 гг. в Хорватии неоднократно использовались неконституционные формы правления. Власти то пытались получить поддержку хорватского национального движения путем уступок средним слоям (избирательная реформа 1910 г., в пять раз увеличившая число избирателей), то прибегали к репрессиям (аресты сербов, Загребский процесс и процесс г. Фридьюнга 1909 г.), стремясь ликвидировать складывавшееся хорватско-сербское сотрудничество. Пакт ХСК с официальным Будапештом в 1910 г. вынудил Ф. Супило выйти из ее рядов, а к руководству в 1910 - 1914 гг. пришел представитель Сербской независимой партии Светозар Прибичевич.

Балканские войны 1912 - 1913 гг. усилили сугубо хорватские и сербские националистические тенденции не только в Хорватии, но и в других южнославянских землях Габсбургской империи. С другой стороны, в Хорватии активизировались югославянски (все южные славяне - один этнос и одна нация) ориентированные национально-революционные группы молодежи, применявшие террор против представителей власти (1912 - 1914).

В 1917 - 1918 гг. обострилась борьба между хорватской и сербской частями коалиции относительно будущего статуса Хорватии в Австро-Венгрии или возможном будущем общем государстве южных славян. В ноябре - декабре 1918г. коалиция под руководством С. Прибичевича поддержала образование КСХС как централистского государства и вхождение в него Хорватии.

Таковы в общих чертах были рамки политической жизни и культуры в Хорватии в период взросления Крлежи. Сам он довольно рано начал относиться резко критически к политической системе Хорватии, и вследствие того, что она была составной частью системы государства Габсбургов, и в силу ее неразвитости и провинциальности. Впрочем, это относилось ко всему австровенгерскому парламентаризму. "Смехотворными, мещанскими, провинциальными парламентами" назвал он в своей книге сохранившие многие травмы расставания с феодальной структурой народные представительства в Австро-Венгрии.

Согласно венгерско-хорватскому соглашению Хорватия объявлялась "политической нацией" и получала "политическую автономию" в составе Венгрии. Формально соглашение 1868 г. (как и австрийско-венгерское соглашение 1867 г.) было договором двух равных субъектов - Королевства Венгрии и Триединого Королевства Далмации, Хорватии и Славонии. В Загребе функционировали автономный сабор (парламент) и автономное правительство, целиком подчинявшееся "общему" правительству в Будапеште, по сути - венгерскому. Автономную администрацию возглавлял бан, утверждавшийся императором и королем по представлению правительства Венгрии. Правительство Хорватии состояло из трех, с 1914 г. - четырех департаментов - внутренних дел, юстиции, просвещения и церкви, а также национальной экономики. "К числу таких провинциальных парламентов принадлежал и наш сабор на площади святого Марка [в Загребе], а имя нашего королевства упоминалось только при самых больших придворных церемониях, причем лишь на седьмом месте (титулатуре Габсбургов. - С. Р.), а сабор наш был в первую очередь представительством слоев и сословий, в котором вирилисты - члены его по наследному праву, обладали тем же рангом, что и народные депутаты, избранные на выборах на основании партийных программ, -

писал он очерке "Разговор с тенью Франа Супило". - В нашей общественной и политической жизни, в нашем саборе и в нашей печати неутомимо велись нескончаемые, многодневные дебаты о параграфах уголовного кодекса, о регламенте и инструкциях для сабора, для общин и для выборов" [4. С. 43 - 44].

Такой сабор не обладал никакими реальными полномочиями, не мог принять никаких принципиальных решений и добиться их выполнения, если они шли в разрез с интересами и целями Вены, династии, правящих кругов Венгрии. "Механизм деятельности хорватского сабора на площади Святого Марка был в то время весьма прост и напоминал принцип действия какой-нибудь примитивной машины. 18 мадьяронов + 9 глав областной администрации (великих жупанов) + 1 радикал + икс необходимых франкофуртимашей или сербов из Независимой партии 3; необходимое количество -51. (50+1!!! - число, превышающее половину голосов, испробованный так называемый регулятор демократии). Марионетки, сидевшие на деревянных скамейках сабора, напоминавших школьные скамьи, а именно подкупленные евреи, графы, патриархи, радикалы и "граничары" или подчинялись и голосовали за проект [автономного] бюджета - все это вместе взятое называлось "проголосовать за бюджет", или, если эти куклы не принимали бюджет, их распускали Высочайшим рескриптом!" [4. С. 48 - 49]. Написано много горького и справедливого, однако не будем забывать, что это был все же автономный сабор, а не национальный (в гражданском смысле этого слова) парламент независимого и суверенного государства.

Провинциальность вкупе с отсутствием реальной власти и продажностью приводила к тому, что политическая жизнь превращалась в поиски карьеры: "Весь мир этого поколения карьеристов вращался вокруг того, кто кого обскачет или, наоборот, окажется обойденным" [4. С. 47]. С другой стороны, "люди становились унионистами (т.е. вступали в "правящую партию" или голосовали за нее. - С. Р.) прежде всего потому, что вынуждены были бороться за кусок хлеба насущного, а потом уже из так называемых убеждений, а от унионистских убеждений до положения платного шпиона был всего один шаг" [4. С. 50].

Выхода и перспектив у молодежи не было не только в Загребе, но и в Вене: "На жестком граните венских мостовых умирали наши юноши, и сколько же страданий, унижений и горя расползлось по этим вымощенным камнем улицам, подобно ядовитому газу, отравившему молодость нескольких поколений" [4. С. 25].

Могло ли подобное национальное бесправие, вкупе с описанной выше бедностью, порождавшее безысходность, стать основой если не сопротивления, то хотя бы сколько-нибудь значительной оппозиции Вене, Будапешту, и официально-чиновничьему Загребу? Крлежа отмечал две стороны сознания хорватского общества в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. С одной стороны: "Жизнь, общественное мнение, национальное самосознание и гордость, - все это было в то время настолько туманным и робким, вернее сказать, романтичным". С другой - "не подлежит никакому сомнению, что наши интеллектуалы до смешного скользили по поверхности, путались вокруг сути вещей, и события влекли их за собой. Без убеждений, без воли, без знаний, без программы, без характера. Будь в людях той поры хоть какая-нибудь сила и талант, естественно, они ответили бы на беспримерное давление тех лет сопротивлением, гораздо ярче выраженным и масштабным, чем тогдашние попытки протеста". [4. С. 45, 49 - 50]. Заметим, что наряду с пассивными формами протеста, которые также могли стоить протестующим карьеры и судьбы, были и жесты отчаяния - покушения на банов Хорватии в 1912, 1913 и 1914 гг. [22. С. 26 - 27].

Единственным представителем реального сопротивления, который потерпел поражение даже не от монархии, не от правящих кругов Венгрии, а от мещанства, предательства, смеси "романтизма", "бесхарактерности" и "рабского самоуничижения", по мнению Крлежи, был Ф. Супило. "Он предвидел следующие

три варианта: "или хорваты победят силой своего собственного движения, или великие события в Монархии разрешат хорватский вопрос наряду с прочими проблемами, или Монархия падет в результате переворота извне. "Мы рассчитываем на все три варианта, - писал он (Супило. - С. Р.). - Надо готовить народ, чтобы нас не застал врасплох любой поворот событий. Так думают немногие. А ведь решающий день может наступить внезапно. Позор народу, если он не будет знать, что делать. Оправдания не спасут. Тогда он сам себе подпишет приговор"" [4. С. 50 - 51]. "Согласно собственному тезису, в который он верил долгие годы, Супило создал концепцию хорватского комитета, который должен бороться за суверенитет Хорватии. Потом наступила албанская катастрофа, последовал Лондонский пакт, обман и скандалы на острове Корфу, солунский процесс, а затем плачевная поездка Супило в Россию и безрезультатное возвращение, когда он наконец осознал, что существует православно-сербская ирредента, поддерживаемая русским православным царизмом, а до западной хорватской национальной полусферы никому нет дела, в том числе и самой этой полусфере, коченеющей на австрийском фронте вместе с сербскими ирредентистами. Таким образом, все эти комбинации привели его к апатии и отчаянию, что произошло уже в Лондоне" [4. С. 57].

В Лондоне находился созданный эмигрантами - югославянами из Австро-Венгрии Югославянский комитет. Используя образный ряд самого Крлежи, можно сказать, что с одной стороны, Супило поглотили "болото, топь, грязь, кошмар" хорватской и австро-венгерской политики, а с другой - он стал жертвой "могучих обстоятельств", от него не зависевших и изменить которые было выше его сил. Сильный удар не только лично по Супило и хорватскому национальному движению, но и по всем национальным движениями южных славян Австро-Венгрии нанесла сама Антанта.

26 апреля 1915 г. Великобританией, Францией и Россией было подписано секретное соглашение с Италией относительно условий вступления последней в войну на стороне Антанты. В качестве "платы" ей было гарантировано присоединение Адриатического побережья, населенного словенцами, хорватами и сербами, входившего тогда в состав Австро-Венгрии. Это вызвало возмущение и правительства Сербии, и Югославянского комитета. Большая часть договора, который нанес большой ущерб авторитету России, была осуществлена в рамках Версальской системы. Весной 1915 г. Ф. Супило приезжал в Россию в надежде найти поддержку своим идеям обретения Хорватией государственности. В Петрограде он узнал о заключении Лондонского договора; там же почувствовал на себе принципиальные различия в подходах югославянских либералов-федералистов и российских властей, придерживавшихся во внешней политике монархической, имперской и конфессиональной идеологии. Ее обоснованием, среди прочего, было утверждение о "вечном союзе с Сербией", основанной на этническом и конфессиональном родстве, в то время как хорваты в большинстве своем были католиками. Поэтому поддержки в России Ф. Супило не нашел; аудиенция у Николая II не состоялась. Затем осенью 1915 г. австро-венгерские и болгарские войска разгромили сербскую армию. Петр I Карагеоргиевич, его правительство и остатки армии были эвакуированы французским и британским флотом на остров Корфу. Отношения между королевским правительством и Югославянским комитетом были напряженными. Это объяснялось не только соперничеством двух эмигрантских центров, но и принципиально различными подходами к устройству будущего общего государства. Династия, Никола Пашич и их сторонники выступали носителями идей политического централизма и монархизма, а Югославянский комитет придерживался концепции федерализма и республиканства. Формальный компромисс между этими двумя тенденциями был достигнут в Корфской декларации (июнь - июль 1917 г.). Однако на практике он

не был претворен в жизнь. Из состава Югославянского комитета Супило вышел 5 июня 1916 г. вследствие разногласий с большинством его членов. 25 октября 1917 г. он умер.

В 1918 г. на фоне приближавшегося и очевидного военного поражения начался распад австро-венгерского государства и его институтов, включая армию - с весны 1918 г. резко возросло дезертирство. Крестьянские выступления летом и осенью 1918 г. нередко приобретали форму захвата и раздела помещичьей земли. 5 - 6 октября в Загребе представителями органов местного самоуправления южнославянских земель Габсбургской монархии было создано Национальное вече (совет) словенцев, хорватов и сербов, объявившее себя верховным органом власти на этих территориях. 29 октября 1918 г. сабор Хорватии принял решение о полном разрыве с Австро-Венгрией и признании верховной власти Национального веча провозглашенного Государства СХС. 1 декабря 1918 г. Хорватия вошла в состав КСХС.

Монархия Габсбургов рухнула. Пришла монархия Карагеоргиевичей. Что же изменилось? Что, по мнению Крлежи, дала "национальная революция южного славянства" (выражение В. И. Ленина и Г. Е. Зиновьева) южным славянам, освободившимся от Габсбургов и создавшим свое государство на основе этнического родства народов? Что изменилось для хорватов?

По мнению писателя, изменилось только то, что бывшие "национальные революционеры"-югослависты, члены организации "Омладина", с которой сотрудничал перед Первой мировой войной Ф. Супило, "теперь стали консулами, детективами и интендантами. "Омладина" сегодня расстреливает на улицах добропорядочных граждан, если у них не укладывается в голове, что свобода - фантом, что свободы не существует. Свободы нет и быть не может, - вот лозунг "Омладины", которая так много обещала" [4. С. 64]. Таким, по мнению Крлежи, оказался итог "национальной революции южного славянства". Хорватия вновь не обрела свободы.

Образ Хорватии в новом государстве у Крлежи практически ничем не отличался от ее образа времен Габсбургов и не внушал оптимизма. "Здесь - провинция! Мрачная, утопающая в грязи, унылая провинция! [...] Созерцая двухэтажное кирпичное здание вокзала, деревья, лесопилки, казармы, слушая гармонику, - чувствуешь перспективу и одновременно понимаешь, что нам, со всеми нашими мещанскими интеллигентскими якобы талантами, подобными кимвалам бряцающим, никогда не перекинуть мосты к Реальности и Действительности. Надо же все-таки взяться за дело, надо выпрямиться, надо что-то предпринять" [4. С. 9].

Но сделать это практически невозможно. "И газеты, и искусство, и политика, и ремесла, и деньги, и идеологическая фразеология, и образование, - все это в нашем маленьком южном городе (т.е. Загребе. - С. Р.) с двухэтажным кирпичным вокзалом было схвачено рельсами, телеграфными проводами и воинскими гарнизонами, как железным обручем. В Систему. В Панцирь. В Модель" [4. С. 10 - 11].

Итак, в 1918 г. распалась Австро-Венгрия, сошла с исторической сцены династия Габсбургов. На месте единой монархии, так и не сумевшей найти в себе ресурсы для новой трансформации и попытавшейся решить внутренние и внешние межэтнические конфликты путем завоевания, возникли новые суверенные государства. Королевство СХС - государство южных славян, основанное на реальной этнической, лингвистической и культурной близости этих народов, тем не менее оказалось иллюзией, миражом. Этническая близость не смогла устранить национальное неравенство и противоречия. Оказалось, что борьба центробежной и центростремительной тенденций свойственна и государствам с этнически родственным составом населения. Новосозданное королевство не обрело ни межэтнического мира внутри, ни стабильных границ с внешним ми-

ром. Довольно быстро обнаружилось, что югославизм - возникшая в конкретных исторических обстоятельствах идеология и психология борьбы за национальное самоопределение с внешними врагами и инонациональной государственной властью, - не может служить основой для создания общего полиэтничного государства родственных народов. На протяжении всей короткой истории межвоенной Югославии основной линией фронта в политической борьбе стало соперничество великосербских централистов-унитаристов и националистов из Белграда с националистами-федералистами из Загреба, Любляны, Сараево, Скопье, Подгорицы. "Национальная революция южного славянства" дважды (в 1941 и 1991 гг.) закончилась распадом созданного им государства. "Славянство" уступило национальному самоопределению каждого народа.

"Славянская идея", сыграв свою роль в обосновании правомерности и легитимности национальных движений в конце XIX - начале XX в., в 1920 - начале 1930-х годов объективно отошла на второй план. Практически во всех славянских государствах она уступила место, с одной стороны, классовым и социальным теориям, а с другой - борьбе за сугубо национальное самоопределение, в новых условиях войдя с ним в противоречие. Парадокс состоял в том, что именно в странах, созданных национальными движениями славянских народов, стремившихся к освобождению из многонациональных империй, после создания общих независимых государств - Королевстве СХС (Югославии) и Чехословакии - с преимущественно родственным составом населения, межнациональные отношения не только не гармонизировались, но постепенно приобретали все большую остроту. Славянские народы в обществе своих этнических "собратьев" точно также стремились к самоопределению, равноправию и максимально возможному суверенитету, как и в государствах с господством иноэтничных общностей. Сказывались как стадиальное сходство уровней развития и исторических задач, так и унаследованная от прошлого политическая культура, а также сложившиеся традиции межэтнических отношений.

В своей книге Крлежа выступил не только в роли историка, осмысливающего прошлое, и журналиста-аналитика, описывающего и осмысливающего настоящее. Он попытался сделать и прогнозы на будущее. "Судя по некоторым признакам, буржуазная Европа гибнет, - писал Крлежа в 1926 г., соединяя идеи Ленина, Коминтерна и Шпенглера. - Не только, потому что вся международная политика превратилась в бесстыдную торговлю принципами и идеями и проституцию ради стремления к обладанию материальными благами (макиавеллизм стал культом политиков), но и потому, что все те же симптомы вражды, учащенного пульса и тревожной вибрации от погони за даровыми барышами проявляются во всех областях духовной жизни" [4. С. 255]. Однако этот прогноз, как и критика "туманных паневропейских иллюзий какого-нибудь графа Куденхофа-Калерги"⁴, оказался несостоятельным. Прошло несколько десятилетий - и Европейский союз, несмотря на трагедию Второй мировой и холодной войны, да и нынешние проблемы, создан и стал реальностью.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Krleža M. Izlet u Rusiju. Zagreb, 1926.

2. Znameniti i zaslužni Hrvati te pomena vrijedna lica и hrvatskoj povijesti od 925 - 1925. Zagreb, [1925].

3. Станоjевиh Ст. Народна Енциклопедиjа Српско-Хрватско-Словеначка. Загреб, 1925. Кнь. II.

4. Крлежа М. Поездка в Россию. 1925. М., 2005.

⁴ Куденхоф-Калерги (Coudenhove-Kalergi), Рихард фон, граф (1894 - 1972) - известный австрийский политический деятель, писатель и пацифист. Один из основателей в 1923 г. Пан-Европейского союза - движения за осуществление идей европейского федерализма и до 1972 г. был его бессменным председателем. Автор книги "Пан-Европа" (1923).

5.  V. Krležološki fragmenti. Krleža  umjetnosti i ideologije. Zagreb, 2001.

6. Krležijana. Glavni urednik Velimir  Zagreb, 1999. Sv. 3.

7. Вагапова Н. М. Формирование реализма в сценическом искусстве Югославии. М., 1982.

8. Ильина Г. Я. Развитие югославского романа в 20 - 30-е годы XX в. М., 1985.

9. Ильина Г. Я. Хорватский бог Марс // Первая мировая война в литературе и культуре западных и южных славян. М., 2004.

10. История литератур западных и южных славян. М., 2001. Т. III.

11. Развитие социалистического искусства в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. 1918 - 1932. М., 1979.

12. Istorijski arhiv Komunistučke partije Jugoslavije. Socijalistički, pokret u Hrvatskoj, i Slavoniji, Dalmaciji i Istri. 1892 - 1919. Beograd, 1950.

13. Zgodovinski arhiv Komunistučke partije Jugoslavije. Beograd, 1951. T. V. Socijalistično gibanje v Sloveniji. 1869 - 1920.

14. Мировые войны XX века. М., 2002. Кн. 1. Первая мировая война. Исторический очерк.

15. Očak I. Krleža - Partija. Zagreb, 1982.

16. Gross M. O historiografiji posljednih trideset godina // Časopis za suvremenu povijest. Zagreb, 2006. God. 38, br. 2.

17. Шимов Я. Австро-Венгерская империя. М., 2003.

18. Исламов Т. М. Граф Иштван Тиса - "сильный человек" Венгрии // Славяноведение. 2005. N 3.

19. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 25.

20. Романенко С. А. Югославия, Россия и "славянская идея" М., 2002.

21. Фрейдзон В. И. История Хорватии. СПб., 2001.

22. Романенко С. А. Югославизм в Хорватии Славонии и Далмации в конце XIX - начале XX века // Славяноведение. 1998. N 5.

Permanent link to this publication: