При изучении специфики модернизационных процессов в Сербии в XIX-XX вв. целесообразно использовать двухфазовый принцип, реконструируя (в качестве первого шага) тот социокультурный контекст, в котором они развивались.
Это настоятельно важно, поскольку национальная историография часто трактует модернизацию Сербии как линейный процесс, рассматривая ее политическое развитие как главный вектор европеизации страны, в отрыве от состояния менталитета общества. Что, впрочем, легко объяснить, ведь уже с 1830-х годов Сербия существовала как de-facto самостоятельное государство, ограниченное в своей внешнеполитической практике, но способное к внутреннему саморазвитию. При этом все политические идеи и институты, особенно заимствованные (демократия, парламентаризм, конституционный строй), представлены как бы вне социальной реальности и без учета их преломления в ней. Потому-то в солидных монографиях можно порой прочесть, что к концу 1880-х годов "сербское общество вполне созрело для введения парламентаризма" [1], а на высоких научных форумах услышать заявления о том, что на рубеже веков Сербия "вплотную приблизилась к европейскому образцу государства" [2. С. 137] 1 .
Перед нами весьма типичное явление, характерное и для отечественной науки. Его четко сформулировал, например, Л. В. Милов во введении к монографии "Великорусский пахарь" - речь идет о стремлении "к непременной идентичности всех наших этапов развития с развитием исторического процесса в основных странах Западной Европы" [4. С. 3].
Заметим, что "европеизирование" собственной истории - значительно большее, чем она того заслуживает - весьма свойственно и другим балканским историографиям. Особенно эта тенденция усиливается в настоящий мо-
Шемякин Андрей Леонидович - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ (грант 01-01-00215а).
1 Милан Протич - один из авторов весьма претенциозной "Новой истории сербского народа" - вполне серьезно утверждает, будто после принятия Конституции 1903 г. в Сербии был "почти воплощен в жизнь идеал британской демократии - двухпартийная система" [3. С. 188].
стр. 21
мент, когда многие из бывших "балканцев" стали вдруг "европейцами" (см., например, [5. С. 30]). Но вот мнение самой Европы. По определению австрийского историка К. Казера, "Балканы - другие, единые и по многим аспектам отличающиеся от того, что зовется Европой. Однако не следует считать всякое другое нецивилизованностью. Балканы всегда представляли и сегодня представляют иную цивилизацию, точнее сказать - культуру" [6. С. 9].
Стократ прав сербский писатель М. Павич, передавший с емкостью целой философии этот культурный плюрализм устами одного из своих героев: "Мое имя - Балканы, ее - Европа" [7. С. 13]. А потому, как заметил выдающийся этнолог академик Й. Цвиич о своих земляках, "европейские институции и культура вообще воспринимаются здесь, только преломившись через призму народного духа" [8. С. 66], т.е. менталитета, как мы бы сказали сейчас.
Для познания же этой призмы народного духа (или патриархальной канвы, по которой сербские модернизаторы пытались выводить "европейские" узоры) следует, как нам кажется, изменить сам подход к нему: наиболее продуктивными в этом смысле представляются антропологически ориентированное исследование - его первая попытка автором уже проведена [9] - и объективный взгляд извне. Поэтому стоит проследить, что писали русские и вообще иностранцы о сербах. Ведь, как точно подметил еще П. А. Ровинский, "описания иностранцев часто могут открывать вещи, неизвестные туземцам, и всегда помогают им видеть свою жизнь с той именно стороны, которая им недоступна..." [10. С. 375]. Интересно, что ракурс другие о нас долгое время был явно недостаточно востребован в сербской историографии [11. С. 7], по всей видимости, из-за критичности оценок, ломавших устоявшиеся мифы. Мы же будем использовать как раз его, руководствуясь при этом глубокой мыслью А. И. Герцена: "Народ - консерватор по инстинкту. Чем дальше народ от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, знакомое. Он даже новое принимает в старых одеждах..." [12. С. 589].
* * *
Так что же представляло собой сербское общество на рубеже XIX и XX вв.? Его главная особенность - выражение аграрный характер. До Первой мировой войны доля крестьян в структуре населения страны никогда не опускалась ниже 87% [13. С. 126]. При этом они были наделены землей достаточно равномерно, вследствие чего расщепление интересов в их среде шло крайне медленно.
Вторая важная черта сербского социума - его неполная структура. Исторически он был лишен аристократической и буржуазной прослоек. В нем имелось как бы два полюса: малочисленная, вышедшая из низов элита и однородная крестьянская масса - главный хранитель традиционного сознания.
Городские жители, доля которых в населении Сербии составляла около 12%, так и не смогли консолидироваться в мещанское сословие, т.е. стать носителями буржуазности 2 , но на протяжении всего периода сербской независи-
2 По словам наблюдателя из России, "серб остается по преимуществу земледельцем и свинопасом, а если судьба выбрасывает его из обычной сферы родительского дома, то он охотнее всего обращается к чиновничьему или военному делу. Собственно мещанское сословие поэтому вполне чуждо сербскому народу" [14. С. 28].
стр. 22
мости оставались весьма размытой категорией. "Как трудно было определить, где кончается сельская тропа и начинается городская улица, - констатирует академик М. Экмечич, - так же мало кто мог сказать, где проходит граница между крестьянином и жителем города" [15. С. 67]. То же самое отмечали и русские путешественники. По словам полковника Генштаба Н. Р. Овсяного, "значительная часть горожан по роду занятий мало чем отличается от поселян... Из трех горожан двое тоже живут земледелием и скотоводством" [16. С. 113] 3 . В городе Пожаревац (областном центре!), например, в 1896 г. имелось 800 лошадей, 900 коров, 4900 свиней, 2600 овец и 250 пчелиных ульев. А в старинной сербской столице Крагуевце два года спустя на 14 тыс. населения было всего лишь одно пианино - да и оно стояло в доме переселенцев из Срема[20. С. 171,301].
Даже Белград, по описаниям россиян, производил впечатление "поселения" явно переходного типа: "Лачуги и чуть ли не пещеры виднеются рядом с роскошными дворцами, а на улице часто можно увидеть крестьян, расположившихся обедать на асфальтовой мостовой. Мимо них проносится вагон электрического трамвая и плетется, неимоверно скрипя, крестьянская арба, запряженная волами" [21. С. 56]. Кроме того, "в Белграде все почти между собой знакомы" [22. С. 133], вследствие чего двери (как и во всякой "деревне") не запираются. "Возле некоторых жилищ наружные двери открыты были настежь и подпирались опрокинутыми стульями: оказалось, что, по принятому обычаю, этим предупреждается, что никого нет дома и чтобы гости понапрасну не трудились заходить туда!" [23. С. 65]. Восклицательный знак здесь явно не случаен - он выражает степень удивления очередного русского гостя...
Специфика сербской элиты состояла в том, что и она (в большинстве своем) сохраняла традиционный менталитет, что зафиксировал еще П. А. Ровинский. "В Сербии меня одно удивляло, - писал он, - везде в других странах люди, составляющие интеллигенцию, развиты непропорционально больше, чем масса, в Сербии напротив - интеллигенция... в сущности слишком мало отделяется от массы" [22. С. 166].
Таковая ее особенность наглядно проявилось уже вскоре по обретении Сербией независимости, когда безусловный прежде русофил князь Милан Обренович открыто перешел на австрофильские позиции, связав судьбу страны и династии с Веной. Тем самым он не только менял внешнеполитические ориентиры, но и четко обозначил свое намерение втянуть Сербию в Европу. Призванный им к власти кабинет напредняков во главе с М. Пирочанцем - этим первым сербским подлинным "западником" [24] 4 - и попытался осуществить этот прыжок "из балканского мрака на европейский свет" [26. С. 256].
Понятно, что брошенный столь явно вызов не мог остаться без ответа, что вносило в развитие Сербии черты не ведомой ранее биполярности. Стремление правительства "насадить в ней европейскую культуру" [16. С. 90] или "сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские" [27. С. 762], как отмечали русские очевидцы, вызвало резкий про-
3 Такое положение сохранялось вплоть до Первой мировой войны, что говорит о крайне слабой мобильности сербского общества [17. С. 34; 18; 19. С. 19].
4 Известный русский славист П. А. Кулаковский оставил в своем дневнике беглую зарисовку М. Пирочанца: "Он всюду старается заговорить по- французски, как бы хвастая тем, что он может говорить на этом языке, что он светский и т.д." [25].
стр. 23
тест оппозиции, принадлежавшей к Народной радикальной партии. Отрицая универсальный характер пути Европы и ее образцов, радикалы во главе с Н. Пашичем провозгласили в качестве главной своей задачи защиту сербской самобытности, каковую они отождествляли с только что завоеванной свободой. "Мы совсем не бережем того, - писал Пашич в конце 1880-х годов, - что серба делает сербом, но, следуя моде, стремимся к тому, чем так гордятся иностранцы..." [28. Бр. 14615-I-27] 5 .
Перипетии внутреннего противостояния в Сербии хорошо известны (подробнее см.: [30]). Особо важным при этом представляется то, что в своем стремлении "преодолеть пространство истории в самые сжатые сроки" [31. С. 270] реформаторы-напредняки оказались в изоляции: "Негативную позицию по отношению к модернизации государства на европейский манер, - указывал В. Дворникович, - занял сам его основатель и главный столп - шумадийский крестьянин..." [32. С. 862]. Радикалы же, с порога отвергавшие все проекты реформ напредняков, напротив, заручились поддержкой масс. Формируя свою охранительную доктрину на базе прочно укорененной в народном сознании патриархальности, они и выразили эту "негативную позицию" селяка - неприятие структурных изменений общества и государства, которые смогли бы нарушить самодостаточное равновесие его традиционного бытия в системе аграрного статичного мира. В свое время Й. Цвиич удивительно тонко заметил, что "сербский радикализм - это явление настолько же этнопсихологическое, насколько и политическое" [8. С. 64].
Итог был очевиден - попытка "пришпорить" развитие Сербии, причем без учета ее адаптивных способностей, предпринятая властями в 1880-е годы, привела к острейшему внутреннему кризису, завершившемуся отречением Милана Обреновича. "Инстинкты массы, - вторил В. Дворниковичу другой современник событий, - восставали против модернизации государства" [33. С. 70]. Сумев уловить их, артикулировать и трансформировать в форму мощного политического движения, традиционалисты-радикалы смели "горстку" ультралибералов.
Позднее экс-монарх признавал: "Я хотел, чтобы моя страна двинулась вперед как можно скорее, и в этом ошибся" (цит. по: [34. С. 212]). Ст. Новакович, министр просвещения и церковных дел в кабинете напредняков, также констатировал: "Движимые самыми благими намерениями, мы желали добиться всего быстрее, чем это соответствовало природе вещей. А потому и за результаты, которых мы достигли, было заплачено слишком дорого" [35. С. 2]. Что ж, как заметил еще А. И. Герцен, "любой результат усваивается только вместе со всем логическим процессом" [36. С. 376].
Именно поэтому печальная судьба сербских модернизаторов "первого призыва" не кажется нам неожиданной. Напротив, она объективна. Согласно емкому вердикту Л. Д. Троцкого, "для претворения формул либерализма в жизнь в Сербии не хватало малого: среднего сословия, городов и городской культуры" [37. С. 83]. И действительно, как фактически вторил ему А. В. Амфитеатров, сербский "крестьянин, убежденный селяк, поразительно равнодушен к городу. Он кончает свои сделки на окраине, запивает могарычи в ее душных
5 Даже на парламентскую трибуну Н. Пашич выходил в полудеревенской суконной блузе и грубых тяжелых сапогах. При этом он носил длинную, до середины груди, бороду [29. С. 13].
стр. 24
кафанах и, со спокойным духом, возвращается восвояси, в глушь деревни, потерянной между гор и лесов" [38. С. 146]. Понятно, что городскую культуру селяк воспринимал в штыки. "Крестьяне буянят на сходках - не хотим городских" [28. Бр. 12877], - писал очевидец из сербской глубинки. А радикальный официоз "Самоуправа" ("Самоуправление") так вообще призывал: "Село и крестьянин еще сохраняют сербскую народную мысль, и им необходимо уничтожить влияние города - этого гнезда иноземщины..." [39. Бр. 1144].
Особо нужно подчеркнуть, что консервации традиционного сознания в сербском аграрном обществе на протяжении рассматриваемого периода способствовали практически не менявшиеся архаичные формы и условия его существования.
Первое. В экономике страны господствовало натуральное хозяйство. В 1910 - 1912 гг., т.е. накануне Мировой войны, крестьянин тратил наличные деньги только на керосин, сахар и уплату налогов [13. С. 130]. Все остальное производилось его собственными силами. При этом отсутствовал так называемый отложенный спрос - способность работать не ради удовлетворения насущных потребностей, но и для будущего, что являлось важнейшей особенностью западного человека экономического. Сами потребности патриархального серба были предельно ограничены. По его собственным словам, "пока хватает того, чем закусить, зачем беспокоиться" (см.: [40. С. 151]). Действительно, зачем? "Как только семья обеспечена годовым запасом хлеба, - писал, объезжая княжество полковник Генштаба Г. И. Бобриков, - а налоги уплачены ... хозяин уже не думает о дальнейшем накоплении богатства, а вместе с сыновьями проводит время в кафане" [41. С. 55]. Это наблюдение русского гостя подтверждала трезвая самооценка. Известный сербский интеллектуал и политик Ч. Миятович писал о своих земляках в британской прессе: "Комфорт для них представляет гораздо большую ценность, чем прогресс... Весьма умеренные затраты труда позволяют им жить довольно сносно, проводя вечера в кафанах" (цит. по: [42. Р. 161]).
Как видим, смысл всей трудовой деятельности сербского крестьянина можно свести к единственному понятию - довольствоваться, т.е. поддерживать минимально приемлемый уровень существования [43. С. 86]. Это понятие органично вплетается в ткань фундаментального противоречия традиционного сознания и веберовского духа капитализма с присущим тому "трудом постоянным, неутомимым, квалифицированным" (цит. по: [44. С. 9]). Здесь, думается, и кроется причина того, что средний сербский крестьянин засевал площадь в три раза меньшую, чем его европейский коллега, и в четыре раза - чем американский (см.: [45. С. 69]).
Второе. Вопреки привычным схемам, в Сербии отсутствовала частная собственность на землю в классическом ее виде. Из той триады, что составляет понятие собственность (владение, пользование и распоряжение), практически выпадало последнее звено, так как, согласно принятому в 1873 г. скупщиной "Закону о народном благосостоянии", вводился гарантированный и никем не отчуждаемый минимум, размер коего определялся количеством земли, которое один крестьянин был в состоянии вспахать за шесть дней работы. Данный принцип существовал и далее - в 1907 г. радикальное правительство Н. Пашича в очередной раз продлило действие закона об аграрном минимуме, который защищал крестьянина от угрозы пауперизации, ограничивая возможность земельных спекуляций и концентрации земли в немногих отдель-
стр. 25
ных руках 6 . Тем самым закон затруднял распространение в Сербии капитализма и, что не менее важно, становление соответствующего ему типа мышления (см.: [47. С. 113 - 121].
Добавим, что сама по себе патриархальная модель общества (согласно формуле "сербский народ - сообщество равных") не была для соратников Пашича самоцелью. В условиях незавершенности процесса всесербского освобождения и объединения она становилась средством и формой консолидации сербов королевства 7 , поскольку малая расщепленность интересов внутри социума позволяла сохранить единство народного духа - эту важнейшую внутреннюю предпосылку будущего освобождения. Социальное равенство, как видим, отождествлялось в глазах радикалов с национальным единением. И эта политика в нужное время увенчалась полным успехом. Объясняя подоплеку всеобщего подъема, захлестнувшего Сербию после объявления Первой Балканской войны, русский журналист писал из сербской столицы: "В ряду причин того удивительного объединения, которое приходится наблюдать здесь, следует, разумеется, отметить и сравнительную неразвитость социальных отношений, а следовательно, и социальных антагонизмов. Личность не успела еще выделиться из коллектива, а экономическое развитие не успело еще вырыть психологической пропасти между управляющими и управляемыми..." [48. С. 170].
Третье. Мелкое крестьянское хозяйство - основа экономики Сербии - отнюдь не шло к упадку, как то считалось ранее, но имело немалые резервы для развития. По словам посетившего страну бельгийского ученого, "известное благосостояние есть удел каждого и нельзя встретить той противоположности между чрезмерным избытком и крайней обездоленностью, какая так часта у нас" [49. Ч. 2. С. 27]. Равенство на уровне прожиточного минимума составляло специфическую черту сербского общества, причем этот уровень был доступен всем. И, судя по описаниям, он не был столь уж низок: "Сербы едят мясо по одному разу в день, когда они не обязаны поститься..." [49. Ч. 1. С. 193]. Даже в дневной рацион заключенных входило "полфунта мяса" [50. С. 71, 344].
По сравнению с русским крестьянином, с его полуголодным существованием и выходом зимой "в кусочки", относительное довольство "сербского собрата" очевидно. "Счастье сербов, - писал П. А. Ровинский, - что их не коснулась еще язва пауперизации... Сравнительно с другими они имеют хорошую пищу и хорошо одеты" [51. С. 567]. А. А. Фет вспоминал, как в 1877 г., проезжая по своему уезду в обществе знакомого офицера, услышал от него: "Знаете ли, я только что из Сербии, для которой мы собираем вспомоществование; но я там нигде подобной нищеты не видел..." [52. С. 326]. О том же четверть века спустя сообщал российский посланник в Белграде Н. В. Чарыков: "В этой стране... нет бедных, нищих и безземельных" [53]. Еще позднее, и снова в сравнении, А. В. Амфитеатров констатировал: "Крестьянин сербский богат и патриархален..." [38. С. 176]. Таким образом, то, что в России для многих все еще оста-
6 Радикалы всегда высоко оценивали этот закон. По мнению А. Петровича, "им обеспечено само существование нашего, в основном земледельческого, народа. И, следовательно, в Сербии не может быть бездомных, которых есть немало во многих других странах..." [46. С. 43].
7 В феврале 1882 г. Сербия была провозглашена королевством.
стр. 26
валось недостижимым идеалом, в Сербии было достигнуто и стало прочной традицией.
Тем более, что сербский крестьянин, не в пример русскому, жил и трудился на "подрайской землице". "Теплый туман клубится по горам и рекам, теплый дождь мочит рыхлую, жирную землю" [54. С. 108], - с неприкрытой завистью писал Глеб Успенский. И эта "плодородная земля, - вторил его соотечественник, - щедро оплачивает труд земледельца, который нигде не прилагает к ее обработке особого старания" [41. С. 55]. Так оно и было - урожайность пшеницы у сербов достигала сам-двенадцать [55. С. 98]; причем землю они почти не унавоживали [16. С. 116] и вообще "возились" на ней всего полтора- два месяца в году [56. С. 51]. И это все при спокойном, неспешном труде - без "особого старания" и дедовскими методами. "В Западной Европе для молотьбы давно употребляются машины, - писала Е. Н. Водовозова, - а в Сербии даже не везде известен молотильный цеп..." [57. С. 171]. Но куда спешить и зачем осваивать что-то новое, если и так хватает, "чем закусить"? Наверное, поэтому, в отличие от населенных сербами областей Австро-Венгрии, экономической эмиграции из собственно Сербии практически не было [58. С. 18]. Опять же, зачем?
Напротив, число землевладельцев возрастало. При этом, согласно статистике и вопреки набившим оскомину заклинаниям об "обнищании крестьян", размеры их парцелл росли - свободной земли в Сербии было вдоволь. "Из полей, годных к обработке, не возделывается еще и половина" [59. С. 10], - отмечал русский автор. И "часто на пространстве нескольких верст не увидишь ни одного хорошего поля, а только новины (в первый раз возделанное поле) да пустыри" [57. С. 171], - солидарно с ним писала соотечественница. Как следствие, с 1889 по 1897 г. общее число сельских хозяев выросло с 244591 до 293420 человек; причем крестьян, имевших надел до 4.5 га стало меньше, а тех, кто владел площадью свыше такого размера, - больше. С 1895 по 1905 г. количество граждан, имевших один дом (без земли), уменьшилось с 4.58% до 1.18%; лиц же вообще без недвижимости - с 3.23% до 2.87% [60. С. 178 - 179].
Четвертое. Главной особенностью социальной организации сербов была историческая (еще со времен турок) замкнутость на архаические институты: задругу и общину, в рамках которых сформировалась особая общинная ментальность. Этнолог В. Карич так передал ее суть: "Отдельный член задруги должен подчинить свою личную волю коллективной воле всех членов, которая воплощается в решения старейшины". Власть его, однако, не была абсолютной - обычай защищал права рядовых членов от возможного самодурства "первого среди равных": "Старейшина всегда может быть заменен другим, если члены задруги сочтут, что такая смена полезна..." [61. С. 156 - 157]. Как видим, люди могли меняться, но сам принцип главенства и подчинения (при условии выборности) оставался незыблемым. Привычная схема прижилась и на уровне общин - базовых единиц, где в почти нетронутом виде протекала жизнь сербов под турками. Их руководители (кметы) - те же старейшины, выбиравшиеся на общинных сходках и державшие перед ними ответ.
А потому вполне естественным представляется тот факт, что, когда перед повстанцами Белградского пашалыка встала задача возрождения сербской государственности, они обратились именно к традициям семьи (задруги), трактуя государство как многократно увеличенную ее копию. Вук Караджич, описывая избрание Карагеоргия предводителем Первого сербского восстания, очень точно уловил наличие этой генетической связи в крестьянском созна-
стр. 27
нии: "Кто ж будет старейшина? - вопрошали выборщики. - Ни один дом не может существовать без старейшины. Вот и нам нужно знать, кого спрашивать и кого слушаться" [62. С. 26].
Эпоха самостоятельного развития никак не изменила восприятие сербами своей государственности. Их взгляд оставался глубоко патриархальным - свое государство сербский селяк по-прежнему понимал как одну большую задругу. То же фиксировал и зоркий русский глаз. "Семья, - читаем в очередных записках, - служит прототипом государству" [63. С. 189]. Общинная ментальность, как видим, выражавшая примат корпорации над личностью и растворение индивидуального интереса в общем, экстраполировалась на весь социум и воспроизводилась на всех уровнях. В семье, общине, государстве.
На базе этого, универсального для всякого традиционного общества, принципа социокультурной регуляции, когда "согласование личных и общественных интересов подменяется их отождествлением" [64. С. 79], формировалась и архаичная модель демократии консенсуса [65. С. 573], не терпящей диссидентства и часто превращающейся в открытый террор большинства. Опять же на всех уровнях: от общинного схода до Народной скупщины.
В эту модель демократии органично вписывалась авторитарная власть своего лидера, которого крестьянин знал, сам выбирал, а потому ему и подчинялся. Связь верхов и низов в Сербии всегда имела личную санкцию, как в большой семье. Размышляя в свое время о типах господства, М. Вебер выделил важнейший критерий "харизматического" типа властелина: он опирается именно на "личные отношения между господином и подчиненным", противостоя "формально-рациональному типу господства, как безличному" [66. С. 28]. Данная констатация теоретически объясняет тот факт, почему в Сербии XIX в. было так много харизматических народных вождей. Ну, а пример Н. Пашича с его уникальными для Балкан политическим долголетием и "непотопляемостью" подтверждает наличие у него и харизмы, и лежавшей в ее основе личной связи с массой особенно наглядно.
Л. Д. Троцкий, имевший возможность беседовать с сербским премьером во время Первой Балканской войны, писал: "В Белграде все политические разговоры вертятся вокруг личности Пашича. Про короля Петра вспоминают только в исключительных случаях. А Пашич всегда у всех на уме и на языке. Он думает за всех, он знает, что нужно. За ним Сербия не пропадет, за Николой Пашичем..." [37. С. 89]. То же констатировал и Г. Н. Трубецкой: "Фактически он был распорядителем судеб Сербии и решал все крупные и мелкие дела. Он правил страной наподобие сельского старосты в большом, но малоустроенном селе... Зная всех и каждого, он ловко умел устранить политическое соперничество" [67. С. 88, 90]. И еще одно впечатление русского: "К нему идут, как к отцу, и двери его кабинета открыты для всех. Он не только глава правительства, но он друг, с которым советуются обо всем, к голосу которого прислушиваются" [68].
Власть своего старосты (или "отца") вполне устраивала сербского селяка, который даже в самые тяжелые для него минуты фаталистически замечал: "Байя знает, что делает", а значит все образуется.
Пятое. Сербское аграрное общество в своем бытии всецело опиралось на традицию, воспринимая в качестве источника всякой деятельности прошлое. Что подтверждают и русские путешественники. К примеру, П. А. Ровинский, встретившись в 1868 г. с братом видного сербского публициста Живоина Жуй-
стр. 28
овича, Марко, и заметив у того за поясом револьвер, задал вопрос: "Зачем ты, Машо, взял с собою револьвер, когда пути всего два часа и время денное?" На это был получен характерный ответ: "Так мне отец мой завещал, а ему его отец: ни шагу из дома не делать без оружия. Прежде, бывало, выедут на пашню - пистолет вечно за поясом, а у воза винтовка. Так нас турки приучили..." [69. С. 533]. Заметим, что такой поведенческий стереотип сербов (быть в любой момент готовыми к вооруженному отпору) оказался крайне живучим: в 1883 г., когда модернизирующаяся сербская власть пыталась изъять оружие у жителей Восточной Сербии, те ответили Тимокским восстанием.
Стойкость традиции и в эти, уже довольно отдаленные от Ровинского, времена сербской независимости подтверждают другие источники. Наиболее показательный из них, на наш взгляд, - отрывок из мемуаров М. Стоядиновича о речах знаменитого радикального оратора, ужицкого проты М. Джурича. "Главным его аргументом, - заметил премьер межвоенной Югославии, - была апелляция к прадедовским костям. Обычно он возглашал: "Прадедовские кости требуют от нас...". Или же: "Кости наших прадедов смотрят на нас из могил...". Такой патриотический настрой его речей всегда имел большой успех" [70. С. И] 8 .
Очевидный парафраз этого мотива о "прадедовских костях" и зафиксированного Ровинским отсыла его собеседника к "завещанию" отца и деда лишний раз доказывает справедливость тезиса, согласно которому одной из базовых традиционалистских установок была идея преемственности, т.е. "солидарности поколения живущего с поколениями умершими" или "участия минувших поколений в современности..." [72. С. 230; 73. С. 610].
Особенно наглядно такое участие проступало в историческом сознании сербов. На нем базировалось и воспитание детей, когда, по словам того же Ровинского, отцы заставляют их "выучивать в виде катехизиса историю падения сербского царства на Косовом поле, причем делают такие выводы, что Милошу Обиличу на вечные времена слава, Вуку Бранковичу - проклятие, а турку и швабу нужно посечь головы" [69. С. 556 - 557] 9 . Сами сербы объясняли Павлу Аполлоновичу необходимость подобного воспитания так: "Видите, в каком мы положении: мы должны из наших детей готовить вместо гуманных граждан - диких солдат, потому что нам еще грозит война с турками и борьба с варварами, с которыми нужно меряться тем же оружием, каким пользуются и они против нас..." [22. С. 186 - 187]. В итоге, резюмировал Ровинский, "во имя постоянно грозящей войны Сербия жертвует своими истинно человеческими интересами" [22. С. 187].
И действительно, коллективный портрет серба на рубеже веков можно было бы подписать: Homo Militans - "человек вечной войны", как его называл
8 В 1889 г., выступая в Народной скупщине, М. Джурич предложил, чтобы на всех торжественных заседаниях депутаты появлялись в национальном платье эпохи Неманьичей - "в том, какое носили тогда на наших старых саборах..." [71. С. 22].
9 Заметим, что с течением времени в данной системе воспитания мало что менялось. Спустя почти полвека после путешествия Ровинского другой русский автор констатировал: "Когда старый дед учит внука владеть саблей или кинжалом, тогда жилище серба наполняется избытком высокого наслаждения и удовольствия... Преемственно, от поколения к поколению, передаются имена освободителей народа от турецкого ига и в честь их слагаются песни" [74. С. 12].
стр. 29
П. А. Ровинский [22. С. 187] и что вообще было характерно для пограничных регионов, каковым издавна являлись Балканы.
Когда наступила пора решающих столкновений - во имя отмщения Косова - сербы (все, как один) пошли в бой, да так, что даже видавшие виды русские дивились: "В Нише. Здесь узловой пункт. Нет шума, нет пьяных, нет плачущих женщин. Вообще ничего похожего на наши родные картины при отправке на войну запасных". И в глазах провожающей сына матери - "ни единой слезинки". В них только одно: "Напред, сине, с Богом!" [75. С. 23, 28].
Вместо заключения приведем ряд цитат. Первую: из работы Д. Батаковича - современного сербского исследователя и ответственного редактора "Новой истории сербского народа", о которой мы уже говорили: "Всего за одно столетие бывший турецкий пашалык превратился в современное (modern) европейское государство со стабильной экономикой, оформленным гражданским сословием и демократическими порядками, опиравшимися на лучшие традиции европейских конституционных монархий..." [76. С. 19]. Все остальные цитаты - выводы очевидцев, посетивших это "европейское государство" на рубеже XIX-XX вв. и видевших все своими глазами, тогда же и на месте. Причем на сей раз мы намеренно не ограничиваемся только русскими авторами, ибо в данном ракурсе хорош именно интернациональный ансамбль, который звучит удивительно слаженно.
Суммируя в 1893 г. впечатления о степени европеизации Сербии, француз А. Мале заключил: "Внешний лак цивилизации - это то, что свидетельствует в пользу сербов и вводит в заблуждение проезжего иностранца. Лак цивилизации, потрескавшийся в тысяче мест, - это то, что открывается человеку, имеющему возможность рассмотреть все не спеша, и делает из него врага первоначального ложного образа..." [34. С. 204]. Российский очевидец, правда, менее образно, но столь же емко, окрестил то, что увидел, "игрой во внешнюю значительность" [77]. В 1902 г. уже британская путешественница четко и ясно выразила эту базовую дихотомию: традиция - модернизация. С одной стороны, "Сербия стремится стать Западом, стремится стать современной, поворачиваясь к миру, от которого так долго была отсечена". Но, с другой стороны, "в своем сердце она хранит старые обычаи, корни которых теряются в глубоком прошлом". И как результат этой амбивалентности следует итоговый вывод: "Несмотря на свой западноевропейский облик, Сербия еще совсем не научилась спешить" [40. С. 114]. Англичанке вторит русская гостья: "Сербы слишком любят покой" [78. С. 189]; к тому же "нет у них стремления к серьезной работе, и никакой устойчивости. Они кричат, кричат, но ничего не делают..." [79].
Итак, совершенно очевидно, что реальная жизнь Сербии в последней трети XIX - начале XX в. далеко не соответствовала тем формам, в которые ее пытаются облечь многие сербские историки в желании представить свою родину вполне сложившимся "европейским государством". Именно это мы и старались показать, реконструируя (с помощью наблюдений наших соотечественников) социальные условия "модернизации по-сербски".
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Стоjичиh С. Уставни развитак Србиjе. 1869 - 1888. Лесковац, 1980.
2 . Протиh М. Српске политичке странке после уjединьеньа (1918 - 1919) // Србиjа на краjу Првог светског рата. Београд, 1990.
стр. 30
3. Нова историjа српског народа. Београд; Лозана, 2000.
4. Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М, 1998.
5. Марков Г. Балканы и "балканизация". Историческая судьба балканских народов в XX в. // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX в. М., 2002.
6. Казер К. Породица и сродство на Балкану. Анализа jедне културе, коjа нестаjе. Београд, 2002.
7. Павич М. Веджвудский сервис // Павич М. Железный занавес. Рассказы. СПб., 2002.
8. Цвиjиh. J. Jединство и психички типови динарских jужних словена. Београд, 1999.
9. Шемякин А. Л. Сербское общество на рубеже XIX-XX вв.: традиционализм и модернизация. Взгляд изнутри // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX в. М., 2002.
10. Ровинский П. А. Два месяца в Сербии (Из путевых воспоминаний) // Вестник Европы. 1868. Кн. 11.
11. Перовиh. Л. Предговор // Ровински Павел Аполонович. Записи о Србиjи. 1868 - 1869. (Из путникових бележака). Нови Сад, 1994.
12. Герцен А. И. К старому товарищу // Герцен А. И. Собрание сочинений в 30-ти томах. М., 1960. Т. 20 (2).
13. Борhевиh Д. Српско друштво 1903 - 1914 // Марксистичка мисао. 1985. Бр. 4.
14. Вейнберг Е. Сербия и сербы // Образование. 1903. N 8.
15. Екмечиh М. Стваранье Jугославиjе. 1790 - 1918. Београд, 1989. Кнь. 2.
16. Овсяный Н. Р. Сербия и сербы. СПб., 1898.
17. Евреинов Б. П. Статистические очерки Сербского королевства. СПб., 1903.
18. Чериковер С. I. Сербия. П. Босния и Герцеговина. М., 1910.
19. Мартынов Е. И. Сербы в борьбе с царем Фердинандом. Заметки очевидца. М., 1913.
20. Каниц Ф. Србиjа. Земльа и становноштво. Београд, 1985. Кнь. 1.
21. Пименова Э. Сербия. Пг., 1916.
22. Ровинский П. А. Белград, его устройство и общественная жизнь. Из записок путешественника. II // Вестник Европы. 1870. Кн. 5.
23. Чудновский С. Л. Из давних лет. Воспоминания. М., 1934.
24. Перовиh Л. Милан Пироhанац - западньак у Србиjи 19. века // Србиjа у модернизациjским процесима 19. и 20. века. Београд, 2003. Кнь. 3: Улога елита.
25. Отдел рукописей института русской литературы РАН. Ф. 572. Д. 1. Л. 13.
26. Миjатовиh Б. Основни погледи напредньака и радикала током 80- тих година XIX века // Српска политичка мисао. 1996. Бр. 1/4.
27. Кулаковский П. А. Сербия в последние годы // Русский вестник. 1883. N 4.
28. Архив Српске Академиjе Наука и Уметности. Пашиhеве хартиjе.
29. Казимировиh В. Никола Пашиh и ньегово доба. 1845 - 1926. Београд, 1990. Кнь. 1.
30. Шемякин А. Л. Радикальное движение в Сербии. Зарождение, становление, первые шаги. 1875 - 1883. М, 1993; Данченко С. И. Развитие сербской государственности и Россия. 1878 - 1903. М., 1996.
31. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992.
32. Дворниковиh В. Карактерологиjа Jугословена. Београд, 1939.
33. Николаjевиh Д. Крал. Милан и Тимочка буна. Београд, 1927.
34. Мале А. Дневник са српског двора. 1892 - 1894 / Превела и приредила ЛЬ. Мирковиh. Београд, 1999.
35. Новаковиh С. Српско-бугарски рат и оновремене кризе. 1885 - 1886. Мемоарски листиhи. Београд, 1907.
36. Герцен А. И. О социализме. М., 1974.
37. Троцкий Л. Д. Сочинения. М.; Л., 1926. Т. 6. Балканы и Балканская война.
38. Амфитеатров А. В. Славянское горе. М., [1912].
39. Политички елементи у Србиjи пре 60. година // Самоуправа. 1941. 20. I.
40. Дарам М. Кроз српске землье / Превео и приредио В. Милановиh. Београд, 1997.
41. Бобриков Г. И. В Сербии. Из воспоминаний о войне 1877 - 1878 гг. СПб., 1891.
42. Markovich S. British perceptions of Serbia and the Balkans 1903 - 1906. Paris, 2000.
43. Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология. М., 1999.
44. Гришина Р. П. Предисловие // Человек на Балканах в эпоху кризисов и этнополитических столкновений XX в. М., 2002.
45. Вулетиh А. Породица у Србиjи средином 19. века. Београд, 2002.
стр. 31
46. Петровиh А. Успомене / Приредила Л. Перовиh. Горньи Милановац, 1988.
47. Борhевиh Ж. Земльишни минимум и земльишни максимум као ограниченьа развоjа Србиjе у ново доба // Србиjа у модернизационим процесима XX века. Зборник радова. Београд, 1994.
48. Вольский Ст. За границей. Письма с Балкан // Заветы. 1912. N 8.
49. Лавелэ Э. де. Балканский полуостров. М., 1889. Ч. 1, 2.
50. Раш Г. Србиjа и Срби. Нови Сад, 2001.
51. Ровинский П. А. Белград, его устройство и общественная жизнь. Из записок путешественника. I // Вестник Европы. 1870. Кн. 4.
52. Фет А. А. Мои воспоминания. М., 1890. Ч. 2.
53. Архив внешней политики Российской империи. Ф. Политархив. Д. 492. Ч. 2 (1901). Л. 64.
54. Успенский Г. И. Из Белграда. (Второе письмо невоенного человека) // Отечественные записки. 1877. N 1.
55. Витте Е. И. Путевые впечатления. Далмация, Герцеговина, Босна и Сербия. Лето 1902 г. Киев, 1903.
56. Евреинов Б. В. Статистические очерки Сербского королевства. СПб., 1903.
57. Водовозова Е. Н. Как люди на белом свете живут. Болгары, сербы, черногорцы. СПб., 1898.
58. Слиjепчевиh. П. Срби у Америци. Женева, 1917.
59. Пуцыкович Ф. Ф. Сербы. СПб., 1902.
60. Вучо Н. Привредна историjа Србиjе до Првог светског рата. Београд, 1955.
61. Кариh В. Србиjа. Опис землье, народа и државе. Београд, 1887.
62. Карациh. В. Први српски устанак. Београд, 1979.
63. Народ и княжеская власть в Сербии. Из записок Ф. Бацетича. М., 1882.
64. Пантин Н. К. Драма противостояния. Демократия и либерализм в старой и новой России // Полис. 1994. N 3.
65. Дого М. Србиjа и Срби у модерним временима: европски модели и комунициранье са спольним светом // Европа и Срби. Зборник радова. Београд - Нови Сад, 1996.
66. Гайденко П. П. Социология Макса Вебера // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
67. Трубецкой Г. Н. Русская дипломатия 1914 - 1917 гг. и война на Балканах. Монреаль, 1983.
68. Diplomaticus. Никола Пашич // Новое время. 1916. 17/30. IV.
69. Ровинский П. А. Сербская Морава (Воспоминания из путешествия по Сербии в 1867 г.) // Вестник Европы. 1876. Кн.4.
70. Стоjадиновиh M. Ни рат ни пакт. Риjека, 1970.
71. Терзиh С. Патриjархалне црте Таjсиhевог радикализма (Ранко Таjсиh као посланик 1889- 1892.) // Ранко Таjсиh у политичком животу Србиjе. Зборник радова. Чачак, 1994.
72. Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990.
73. Манхейм К. Консервативная мысль // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994.
74. Кожухов А. Н. Сербия и сербы. Каменец-Подольск, 1915.
75. Чириков Е. Н. Поездка на Балканы. Заметки военного корреспондента. М., 1913.
76. Батаковиh Д. Предговор // Драшкиh П. Моjи мемоари / Приредио Д. Батаковиh. Београд, 1990.
77. Степович А. И. Отрывки из путевых заметок по славянским странам. Белград // Киевское слово. 1890. 17. I. N866.
78. Лихачева Ел. Из Сербии // Отечественные записки. 1876. N 10.
79. Рукописное отделение Российской национальной библиотеки. Ф. 818. Д. 275. К. Радченко - Т. Д. Флоринскому. Солунь, 9/21 июня 1899 г.
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Serbian Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.RS is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Serbia |