В современном сербском языке предлог у, независимо от происхождения, сочетается с тремя падежами: родительным, винительным и предложным. При этом конструкция у + родительный в современном сербском литературном языке обычно считается архаизмом и/или регионализмом. К. Фелешко по этому поводу отмечает: "Все значения и синтаксические позиции, характеризующие у + родительный, свойственны в то же время конструкции код + родительный" [1. С. 124]. Однако конструкция у + родительный является неконкурентоспособной, если лексический экспонент наделен ингерентным семантическим признаком одушевленности. Различия в статусе конструкции у + родительный в славянских языках побуждает исследователей обратиться к диахронической перспективе данной синтаксемы¹. Синтактико-семантический профиль древнесербского оу + родительный, засвидетельствованный в сербских грамотах и письмах, явно указывает на то, что уже в первые 250 лет существования сербской письменности данная конструкция была склонна к редукции и проигрывала по сравнению с более молодой и жизнеспособной конструкцией конь + родительный².

Анализ древнесербских примеров, засвидетельствованных в использованных источниках, проведенный с учетом употребления данной конструкции в церковнославянских канонических памятниках (см. [4]), в рамках теории семантических локализаций (см. [5]), приводит к следующим выводам.

Родительный с предлогом оу является, прежде всего, формализатором спациальной юксталокализации (лат. iuxta - рядом, около) [6. С. 19], эксклюзивной [7. S. 281] пространственной семантемы, которая сводится к пропозиции объект локализации расположен в непосредственной близости ориентира. Остальные значения и функции считаются отражением юксталокализации, конкретизированной в субполях локативности, аблативности и адлативности, определяемых директивностью. Учитывая тот факт, что исследуемая конструкция может упо-

Павлович Слободан - д-р филол. наук, доцент кафедры сербского языка и лингвистики Новисадского университета (Сербия).

¹ Словенскому языку, например, эта конструкция не знакома, в то время как в чешском и русском языках ее употребление стабильно (см. [2. S. 257]).

² В качестве источников в данной работе использовались древнесербские грамоты и письма, относящиеся по жанру к административно-деловой письменности и ярче всего отражающие все особенности древнесербского языка. В соответствии с требованиями, относящимися к филологическому исследованию древнего текста, в работе указывается год появления документа, номер документа (по регистру С. Павловича [3. С. 341 - 388]) и номер строки, в которой пример встречается.

требляться как с директивными, так и с индирективными глаголами, и в зависимости от этого являться локативной, аблативной или адлативой, синтаксему оу + родительный можно считать нейтральной в плане директивности [± директивность].

В субполе локативности, а именно в сочетании с индирекитивными глаголами (как эксплицитными, так и имплицитными), оу + родительный сохраняет немодифицированное значение спациальной юксталокализации лишь в том случае, если в качестве лексического экспонента используется имя существительное с ингерентным семантическим признаком [- одушевленность], т.е. географическое название (апеллятив или топоним): и  нєоугашєноу бы|ти| вь  . и оу гроба чьстьнаго (1200, N 3. 65), нива оу доуба  порєдь млачиць що дадє николиць и брат моу храниславь за гробь (1346, N 94. 143), и оу мрамора нива (1346 - 1347, N 95. 157), И  приложи цр|с|тво ми ... и ливада оу  лоуга и с лоугомь . и нива ниже лоуке а выше м'лач'на конь стльпа бгородичина на самомь  оу кр|с|та (1348, N 103. 10), нива оу  при кашакоули (1366, N 153. 290), и на том 'ж|д|є поутоу оу трьна хатарь (1398, N 269. 20).

Начиная с середины XIII в. наряду с синтаксемой оу + родительный в значении локативной юксталокализации начинает употребляться родительный падеж с новым деноминальным предлогом конь, не зафиксированным в канонических текстах (ср. старославянское искони, древнесербское коньць, русское конец). Со временем эта конструкция встречается все чаще: сьставихь и оутврьдихь сь  ... сєло . лятинє . конь моста . и мость како га постави дядь ми (1254 - 1263, N 29. 33), и да кралев 'ство ми рьпиноу конь облє пиргє. от пиргє до пиргє . низь зидь град 'ски обь  странє. (1300, N 45. 115), село  'нык . и зємля ... конь  од потока и вишє поута (1336, N 81. 39), и нива ниже лоуке а вышє м 'лач 'на конь стльпа бгородичина на самомь  оу кр|с|та (1348, N 103. 11), село архилєвица конь црквє с  и одтєси и сь засєлци (1354, N 119. 27), приложисмо и мы вь дарь ... таи села ... конь  сь  мєтохомь (1372 - 1375, N 171. 19), приложихь црьквоу спасовоу оу хвосноу конь митрополиє хвостьньское (1380 - 1381, N 186. 11), приложихь свєтомоу монастироу обитєли  владычицє нашє богородицє  ижє вь  сєла конь новога брьда (1411, N 429. 11), сєло божково конь рибника (1452, N 658. 78).

В конце второй половины XIV в. в синтаксемах, относящихся к субполю локативной юксталокализации, начинает встречаться родительный падеж с деадвербиальным предлогом порєдь: и  що приложи  в'ство ми порєдь млачиць (1343 - 1345, N 89. Б14), нива що  даль льжо и братиянь за доушоу порєдь воиславовє нивє (1346, N 94. 59), нива оу доуба  го порєдь млачиць що дадє николиць и брат моу храниславь за гробь (1346, N 94. 143).

Анализируя приведенные примеры, можно заметить, что немодифицированная спациальность в субполе локативной юксталокализации зафиксирована, прежде всего, в монастырских грамотах и практиках. Это вполне понятно, так как в указанных жанрах древнесербской административно-деловой письменности речь идет о пространстве, представляющем чью-то недвижимость. В связи с тем, что в западных сербских канцеляриях эти жанры не употреблялись, возникает вопрос, насколько актуальна юксталокационная конструкция оу + родительный, лексикализованная неодушевленым существительным, в западном регионе распространения сербского языка.

Если в качестве лексического экспонента синтаксемы оу + родительный используется личное местоимение или существительное с ингерентным семантическим признаком [+ одушевленность], то спациальность в области локативной

юксталокализации модифицируется в семантему пребывание кого-то/чего-то в чьей-то сфере [8. С. 145]: и цариникь твои да стои оу нась. (1234 - 1235, N 8. 32), єрє ми стє писали за соль за калоугєровоу за никоновоу . како є оу климє ньркє (1265 - 1266, N 30. 12), что  дохо|д|кь кра|л|ства ми тамо оу вась  тисоущє (1313, N 54. 2), двиє ста повєллє оу бана стєфана (1333, N 76. 53), тизи соу листи оу лонєтє дєржикя (1355, N 128. 5), а  ни|х| кои сє  оу всои зємли цр|с|ва ми и оу властєль цр|с|ва ми (1362, N 147. 21), царинє  билє вла|с|тєло|м| и трьговцє|м| доубровачки|м| да и|м|  ни оу мнє ни оу мога бра|т| балшє ни оу мога синовца младога гюря (1373, N 167. 8), поясь кои  оу марина (1392, N 223. 2), и този  правитє да  бра|т| и оу сна моу и оу никьшє жарєтикя (1399, N 281. 5), како дрьжа оу гп|с|тва ни  циньцоуловикь цринє (1402, N 316. 2), єто соу ти|з| стар 'ци  никаньдрь и гаврииль били оу гна дє|с|пота и о|в|дє оу на|с| (1424, N 576. 3), разе  било остало оу почтєнного кнєза и оу властє|л| доубровьчкихь двє  литрь злата . (1447, N 671. 5).

Этот семантический нюанс подразумевает, что объект может быть интралокализован, помещен в пространство, принадлежащее указанному лицу. Быть у нас (стояти оу нась) значит находиться в локализаторе, принадлежащем так или иначе нам (в нашем доме, нашем городе, нашей стране), а не только находиться около нас. Таким образом, из сферы спациальной эксклюзии объект практически перемещается в сферу спациальной инклюзии. А синтаксема оу + родительный указывает на того, кому принадлежит имплицитный локализатор³. Располагаться в сфере, принадлежащей кому-то, не значит находиться под его властью, хотя от пребывания в чьей-то сфере до посессивности всего один шаг, что наглядно подтверждает древнесербская административно-деловая письменность: И оу кога сє  лоу|д| отрокь ... да оу томь госпо|д|ра нє ищоу . нь да снищоу кривца (1302, N 48. 11), и оу кога сє  оу црьковнога члвка трьмкє да дава стомоу  дєсєто (1352 - 1353, N 117. 89), ако би сє нашао синь оу го|д|на  водє стєпана (1438, N 615. 30).

И здесь объект локализован, но локализатор к тому же является еще и посессором, в то время как объект локализации получает статус посессума. Абстрагированием локативной юксталокализации синтаксема оу + родительный переходит из семантического субполя спациальности в сферу посессивности.

Относительно семантемы пребывание кого-то/чего-то в чьей-то сфере, являющейся своеобразным сплавом спациальности и посессивности, отметим: с оу + родительный может конкурировать синтаксема конь + родительный, что, однако, засвидетельствовано лишь в документах XV в.: и како  грьгоурь осталь конь господа|р| (1406, N 386. 8), и чимь би био конь нась . да нє боудє оусилова|н|ь одь никогарь изити из'  (1455, N 669.19), и що  било дина|р| . конь  изьгиноуло (1422, N 556. 6).

Итак, очевидно, что оу + родительный с индирективными глаголами изначально вытеснялось из сочетаний, в которых существительные были наделены признаком [- одушевленность]. В ТО время как судьба семантемы пребывание кого-то / чего-то в чьей-то сфере складывалась иначе. Эта конструкция дошла до наших дней, а до XV в. существовала автономно.

Из спациального субполя локативной юксталокализации через семантему пребывание кого-то / чего-то в чьей-то сфере синтаксема оу + родительный могла перейти в субполе темпоральной интралокализации, или симультанности. В

³ Исследуя эту семантическую категорию в русском языке, Г. А. Золотова [9. С. 107 - 109] использует термин посессивный локатив, объединяя таким образом два значения: принадлежность и местонахождение.

древнесербской административно-деловой письменности этот переход был весьма продуктивен: да ходє власи свободно : их добиткь : тако како соу оу бана коулина ходили (1232 - 1235, N 7. 3), що си соу дрьжали виноградє оу г|д|на ми стопочивьшєга кра|л| . то да си и сьдє дрьжє (1289, N 44. 2), и  щє да и|х| дрьжи кра|л|в|с| ми на томь  . кои соу имали оу стопочившєга г|д|на отца кра|л|в|с|ми (1302, N 48. 23), и всаци властєли кои тє стаяти по  да нє оузима цринє тєзи до вєка вєкоу ни оу сна кра|л|в|с| ми да ни оу кога настоєщаго кра|л|я оу срьбли|х| (1345, N 92. 13), И ощє за онєзи царинє  но соу сьги посталє а  билє оу ро|д|итєля цр|с|ва ми . и на  'зи царина|х| да нє плакяю никомоу нищо (1360, N 140. 11), що  ст дрьжаль попь симон оу цара стєфна и доклє   ла црква роушка  во и мокранє и от чєса  даваль дєсєтка да си този има и  (1375 - 1376, N 174. 5), да нє платє нища ни да плакяю царинє ни бро|д|вє коє  имали законь оу цра стєфана и оу гюргя (1385, N 192. 9), хо|т|є нась властєломь и всоу опкиноу гра|д| доубрьвника за  срьчанє и вь свє|м| поч|т|єнє  како см|о| били оу прьвє госпо|д|є срь|с|кє и оу босан|с|кє како то оу  го прародитєла го|д|на краля  и оу инє го|д|є срьп|с|кє и босан|с|кє (1399, N 279. 10), а сьди носє срєбро и злато . г|д|нє дєспотє този  и прьво било . и оу г|д|на родитєля ви и гп|с|тва ти . а и дьнась  (1417, N 492. 40), що имь  било записано оу стопочившєга г|д|на и родитєля ми дєспота стєфа|н| за  и за този имь сьтвори мл|с|ть гп|с|о|д|ство ми (1445, N 647. 4).

Выражение синтаксемой оу + родительный спациальной или темпоральной инклюзии зависит исключительно от того, актуальна ли в момент референции принадлежность указанной области определенному лицу⁴. Если имеет место принадлежность, то объект локализации помещается в пространство, принадлежащее указанному лицу. Если же отсутствует значение принадлежности - независимо от того, какая принадлежность по отношению к моменту референции имеется в виду - постериорная (лат. post) или антериорная (лат. ante), - то объект локализации помещается во временной промежуток, который приравнивается к принадлежности. Учитывая то, что такой временной локализатор не актуален в референционный момент, вполне понятно, что действие детерминированной предикации относится к прошлому или будущему⁵. В связи с тем, что владение той или иной областью подразумевает определенный период времени (в средневековом государстве он обычно совпадает с годами жизни владельца), темпоральная конструкция оу + родительный может сочетаться с глаголами как совершенного (записати), так и несовершенного вида (быти, дрьжати, ходити, имати, оузимати). Именно эта возможность делает темпоральную конструкцию процессуально нейтральной [± процессуальность].

Конструкция конь + родительный в данном значении не может быть конкурентноспособной. С момента появления первых памятников письменности она закрепилась за полем темпоральности, конкурируя тем самым с конструкцией по + предложный: и дроугомоу приш|д|ьшоумоу кь ва|м| кнєзоу конь тога кнєза . да стою выноу кь вамь оу сиє|м|  ми и вы стоитє оу то|м| 

⁴ Референционный момент, или перспектива высказывания, в древнесербской административно-деловой письменности представляет собой момент создания фабулы, переход административного действия (actio) в административный документ (conscriptio). Референционный момент в административно-деловой письменности, как правило, отождествляется с хронотопической датой, указанной в заключительной части (в эсхатоколе) документа.

⁵ Вторая возможность встречается редко, так как постериорная принадлежность в такого рода документах наделена низкой прагматической валентностью. В примере N 92.13 установленная предикация выражена императивом (да + настоящее время), который, как и современный императив, фиксируя нереализованное действие, "имплицитно описывает будущее время, если он привязан к темпоральному детерминатору" [10. 3. 259].

(1254, N 27. 27), и снь сь оцємь да  ожєнивь сє три годища . конь трєхь годищь да постоупа оу особноу работоу цркви (1234 - 1243, N 16. 29), да моу сє нє сврьжє  за наю живота и конь нєга и єговоу  (1323 - 1331, N 62. 4), да самь волянь оузимати и опєть сталяти ...  гднь воєвода радосавь и конь мєнє снь ми кнєзь иванишь (1427, N 584. 34).

Древнесербская темпоральная конструкция оу + родительный может взаимозаменяться с конструкциями за + родительный и при + предложный, если эти конструкции лексикализованы существительным с ингерентным признаком [+ одушевленность]:

(за + родительный) како  з братиомь и з дроужьбомь своиомь дрьжа цариноу камєничкоу осамь годищь за г|д|на тврьтка кра|л| (1392, N 219. 2),  рь за прьвє господє  ини трьгь изь срьбаля изьносили  кожє воскь и  (1417, N 492. 38), кои соу законь имали  за стопочивша|г| гна и родитєля ми дєспота стєфана и оу господства ми тьзи законь да имаю и напрєдь оу госпо|д|ства ми (1445, N 646. 13), да слободно ходє ...  правє царинє гди є подобно кє соу билє за доброга спомєноутия за стрица ми господина крала тврьтка и за мєнє нє  сє ниєднога хоудога (1456, N 670. 4);

(при + предложный) кто  отьприль при игоуманє  и оузєль при  по ошьсти  никто да нє оузищєть црькви свєтаго гєоргия ни игоумєнь  (1300, N 45. 147), А  быль при  такози да боудє и в'сєг|д|а (1313 - 1318, N 56. 406), хотєща ю обновити сь  сєльь . яжє соуть была и при цриихь грьч 'кыхь и при стыихь родитєльь  ми (1343 - 1345, N 89. А116), и приидошє слободни  изь грькь на црьковноу зємлю при стомь крали (1352 - 1353, N 117. 67), и при цари  знамо оузє гоуса  царєвє (1375 - 1376, N 174. 14), а що и|м|ь  би|л| зако|н|ь при цароу стєфаноу то|з|и и сь|д|и (1387, N 195. 30), и що имь соу билє  и хатари и правинє всакє при господиноу ми и родитєлю свєтомоу кнєзоу и такози ои дарова царство ми (1404, N 347. 19), а що  би|л| зако|н| при цроу стєфаноу и при гноу сто|м| кнєзоу лазароу и при стопочившои гп|с|ги коу|р| єфроси|н| и при стопочивши|м| гноу и родитєлю ми дєспотоу стєфаноу до дн|с|ь този да и|м|  и оу гп|с|о|д|ства ми (1445, N 647. 30).

Однако полной взаимозаменяемости здесь нет, потому что вышеупомянутые синтаксемы, в отличие от оу + родительный, могут быть лексикализованы и существительным животь, а родительный с предлогом за еще и общим временым понятием, выраженным существительным  да моу сє нє сврьжє  за наю живота и конь нєга и єговоу  (1323 - 1331, N 62. 4), да плакяю како соу плакяли при живо|т|оу брата мога г|д|на гюргя . и по всои змли моои да соу на зако|н|ь кои соу имали при гюргю (1379, N 182. 5), да нихь трьговци и ини ни|х|ь  ходє слободноо ...  правє царинє коє соу прьво  нашиєхь родитєль (1454, N 665. 26). Возможность "расширенной" лексикализации обеспечивает двум упомянутым конструкциям темпоральное значение и в том случае, когда в сочетании оу + родительный оно отсутствует. При этом очевидно, что употребление за + родительный присуще западным сербским канцеляриям. В то время как при + предложный употребляется практически только на востоке.

В субполе аблативности древнесербское оу + родительный может быть лексикализовано лишь личным местоимением или существительным с ингерентным семантическим признаком [+ одушевленность]. Так как речь идет о нейтральной в директивном отношении конструкции [± директивность], аблативность в сочетаниях типа коупил смь оу миха коукю бывает обозначена переходными глаголами

со значением перемещения обьекта из сферы принадлежности одному лицу в сферу принадлежности другому - испросити, коупити, оузєти,  и др.: єрє исьпросихь парикє оу цара оу  (1199, N 2. 50), кои соу билы коупилы оу мєтохыискога члвка (1276 - 1281, N 38. 9), коупихь или испросихь . или  . или оу гн|д|а  или оу кога любо (1313 - 1318. N 56. 756), И симь образомь  црквь спса оу  и оу матєрє  . и оу всєга родьства  и дахь  ан 'дричю црквь (1348. N 103. 1), оузмитє ми ви свєрхь сєбє оу марина поясь (1352, N 115. 8), и испроси оу нась оноузи  (монах Доротей 1359 - 1360, N 142. 16), коупиль смь оу миха коукю оу дмитровцєхь (1414 - 1419, N 508. 15).

Уже в первых письменных памятниках оу + родительный заменяется конструкцией одь + родительный, наделенной значением аблативности: или що оузьмь одь нихь (1283, N 42. 7), и коупи  ми от костадина сына лип 'сотова и от андриана . сына кур θєодорова и од кура  . сєстрє θєодоровє и од брати  θєодора (1300, N 45. 56), єрє самь  оузєль свитоу од нихь (1376, N 177. 6), кьда любо  доубровьчка тои одь  госпо|д|ства  (1387, N 198. 14), що є коупиль од радослава фаргана (1388, N 202. 78), да соу нимь волни оу всако  оузєти га од на|с|ь (1390, N 216. 5), оузє|с|мо одь вастєль гра|д| доубровника всє що пишє оу сємь листоу (1402, N313. 3), доброволно проси од нась од кнєза и власт|т|єо и всє опкинє доубровачкє овь нашь вєровани и нєпорєчєни обєть (1442, N 633. 18), и поиска|л| од почтєнога кнєза и властє|л| (1457, N675. 12).

В такого рода сочетаниях, которые обозначают изменения в посессивных отношениях (см. [9. С. 113]), древнесербская конструкция оу + родительный, устанавливающая владельца объекта через семантику пребывание кого-то/чего-то в чьей-то сфере, снова выходит за рамки поля спациальности и превращается в синтаксическую категорию индиректного объекта. Этот переход очевиден в примере: коупил смь оу миха коукю по сравнению с предложением продао сам Михи  (Я продал Михе дом), в котором данная синтаксическая функция выражена в форме дательного падежа. По территориальному распределению приведенных примеров видно, что оу + родительный относится к документации восточных канцелярий, в то время как одь + родительный не привязано к конкретной территории.

В сочетании с директивными глаголами (доити, доходити) и переходным глаголом поставити из семантической группы verba sisendi древнесербское оу + родительный относится к субполю адлативности⁶. В качестве лексического экспонента и здесь также используются, прежде всего, личные местоимения и существительные с ингерентным семантическим признаком [+ одушевленность], которые указывают на лицо, владеющее областью, в которой происходит директивное действие: що соу покладоу поставили оу мароя гочєтикя (1355, N 123. 3), ко  по|с|тави|л| нашь брать лофєть гюрєгь оу ва|с| (1368, N 157. 3), що  б|л|о црковно тои  поставиль оу гра|д|нина оу вшєга . оу рєньдита (1376, N 175. 1),  оу нась оу нашє  господє вєликє и плємєнитє доходило (1402, N 324. 13),  стє били  и постави|л| оу рє|ч|нога марина (1411, N 434. 6), да  поставиль оу мароя тамарикя оу нашєго властєлина (1421, N 533. 4), що соу били поставили свєтопочивши родитєлиє гп|с|о|д|ства ми . гнь дєспо|т| гюр|г|ь и маика ми гп|с|огя дєспотица єрина . покла|д| оу почтєни|х|

⁶ Адлативное значение родительного с предлогом оу, по мнению Ф. Копечного [2. 8. 260], представляет специфику южнославянской языковой территории, а развитие конструкции можно проследить от церковнославянских канонических памятников - ср. и томоу оумьрьшоу оу гроба  го  'нии стльпь  вєликь - Супр. 539.10 [11. С. 625].

наши|х| приатє|л| и братиє . оу кнєза и оу властє|л| доубров|ч|ьки|х| (1447, N671. 2).

Так как и в приведенных примерах объект локализации интралокализуется в область, принадлежащую указанному лицу, синтаксема оу + родительный из поля спациальной эксклюзии переходит в поле спациальной инклюзии. Конструкция оу + родительный, которая таким образом лексикализованна, лишь в качестве исключения используется с типичным директивным глаголом (доходити), в то время как сочетание поместить что-то в кого-то отличается стабильным управлением.

Немодифицированная спациальная юксталокализация, разумеется, может быть выражена конструкцией оу + родительный, если в качестве лексического экспонента используется существительное с ингерентным семантическим признаком [- одушевленность]. Сочетание таким образом лексикализованной конструкции оу + родительный с директивными глаголами встречается весьма редко в сербских грамотах и письмах: и да пою поповє  от гж|д|инє црквє оу црквицє кичєв 'скє (1243 - 1276, N 33. 2), да  на стань|к| оу шоумєтоу оу стога трипоуна ти своо|м| главо|м| (1396, N 244. 3)⁷. Так как родительный, привязанный к предлогу оу - это нейтральная в плане директивности синтаксема [± директивность], адлативность в приведенных примерах определяется префиксом до-, или лимитативностью юксталокационной конструкции оу + родительный с аблативной конструкцией одь + родительный  от гж|д|инє црквє оу црквицє кичєв 'скє).

Если глагольный и/или контекстуальный указатель адлативности не назван эксплицитно, то конструкция оу + родительный в сочетании с директивным глаголом (грєсти, ити, ходити) может выступать не только в качестве идентификатора адлативной точки, в которой заканчивается директивное действие, как это было в предыдущих примерах, но и в качестве идентификатора точки, определяющей направление директивного действия: од црєва поути кои грє оу лоупоглавє до поути кои грє|д| ис латинє оу  . (1300, N 45. 100), како идє поуть оскоришє оу срьбицє (1348, N 103. 132). С этой дилеммой мы сталкиваемся, если нейтральная в директивном отношении конструкция оу + родительный находится в одном ряду с синтаксемами, которые обозначают границы подаренной территории: а  моу оус' стан 'кь нижє илиинє црквє . от тоу|д| оуз рьть оу  и оу стоудєн 'ць оу дозывало . и оу  оу скакав 'ць . и стрьмо оу  . и низ  оу тьж|д|є стан 'кь оу илиинє црквє . (1313 - 1318, N 56. 316), а мєгя моу от планинє от прьвослава на слапь на обло брьдо . на соухы стоудєньць . на модрии  ... на кр|с|ть оу стоудєн 'ца поутємь вєлимь на потокь (1313 - 1318, N 56. 48).

Из-за явно низкой частотности примеров, подтверждающих данное утверждение, невозможно говорить о том, насколько часто древнесербское оу + родительный переходило в поле спациальной перлативности, пересекаясь при этом с юксталокационной конструкцией мимо + винительный, наделенной ярко выраженным значением перлативности.

В ряду директивных синтаксем, употребляемых в сочетании с имплицированным директивным глаголом, уже с середины XIII в. встречается конь + родитель-

⁷ В примере  или оу солоунь или на строумоу или близоу мєтохии или оу   (1398, N 269. 50) конструкция оу + родительный лексикализована существительным с ингерентным семантическим признаком [- одушевленность], однако детерминизованное директивное действие (доити) адлативно интралокализовано (в метохии), а не юксталокализовано (у метохии), что не свойственно древнесербской письмености. В то же время оно недвусмысленно указывает на явную тенденцию к прикреплению предлога оу к инклюзии, не зависимо от того, с каким падежом она употребляется.

ный: амєга простяныю . оть тарє ... оу вєлыю гороу оу пысаноу  оть пысанє  . конь дядина пола . право оугарьчь стоудєньць (1254 - 1263, N 29. 58), а мєгя моу от стан 'ка  оу град 'ць . от град 'ца право поутємь конь гоубав 'ча потока оу  . от тоу|д| по  конь дола оу  ... оу звєч 'коу конь голога брьда . оу лок 'вь (1313 - 1318, N 56. 316), а  сь р 'жаницомь . оу пєт 'ковоу црк 'вь и  . и како сє ками вали оу вєликоу и р 'жаницоу ... и до гвоза|д| оу грохоть конь носа . оу сал 'чє гладє (1330, N 72. 214).

Постепенное исчезновение синтаксемы оу + родительный в сербском языке можно наблюдать уже в средневековых памятниках административно-деловой письменности. Если принимать во внимание все вышеприведенные факты, а также то, что словенскому языку конструкция оу + родительный вообще не знакома, то можно предположить, что процесс редуцирования данной синтаксемы на славянском юге начался с запада и затем постепенно распространялся на восток. Проследить же, что с данной конструкцией происходило на "общественном" уровне, если он вообще существует, можно лишь анализируя все славянские языки⁸. Не стоит, однако, исключать самостоятельное развитие отдельных языков в указанном направлении. В сербском языке статус этой конструкции не стабилен, на что, вероятно, оказал влияние фонетический переход инициального* wь(-) > у, который относится к предысторическому периоду (самое позднее к XI в.). Этот интралокационный фонетический процесс уподобил общеславянский предлог *ь (сочетается с винительным и предложным падежами) юксталокационному предлогу *и (сочетается с родительным падежом). Таким образом, древнесербский предлог оу практически указывает на два локализатора: на внутреннюю часть ориентира и на пространство, определяемое близостью ориентира. Юксталокационное значение со временем приобретают новые предлоги, прежде всего деноминальный предлог конь, в то время как предлог оу остается привязанным к интралокализации, даже если он сочетается с личным местоимением или одушевленным существительным. Объект локализации при этом перемещается в локализатор, принадлежащий указанному лицу (см. схему). В этом значении конструкция оу + родительный дошла до наших дней, несмотря на то, что с начала XV в. она конкурировала с конструкцией конь + родительный.

ЮКСТАЛОКАЛИЗАЦИЯ

ЮКСТАЛОКАЛИЗАЦИЯ → ИНТРАЛОКАЛИЗАЦИЯ

⁸ Родительный падеж с предлогом *и практически не встречается на территории распространения лужицкого языка, в то время как в белорусском его употребление сводится лишь к посессивному значению [2. 3. 257].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Фелешко К. Значеньа и синтакса српскохрватског генитива. Београд, 1995.

2. Kopečný F. Etimologický slovnik slovenských jazyků. Slova gramatická a zájmena. Sv. 1. Předložky. Koncové partikule. Praha, 1973.

3. Павловиh С. Старосрпска зависна реченица од XII до XV века. Нови Сад, 2009.

4. Ходова К. И. Синтаксис предлога оу с родительным падежом в старославянском языке // Scando-Slavica. Copenhagen, 1966. Т. XII.

5. Piper P. Jezik i prostor. Beograd, 2001.

6. Павловиh С. Детерминативни падежи у старосрпскоj полнопрправноj писмености. Нови Сад, 2006.

7. Večerka R. Altkirchenslavische (altbulgarische) Sintax. II. Die innere Satzstruktur. Freiburg, 1993.

8. Ивиh М. Систем предлошких конструкциjа у српскохрватском jезику // Дужнословенски филолог. Београд, 1957 - 58. Вып. XXII.

9. Золотова Г. А. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц руского синтаксиса. М., 1988.

10. Anionic I. Vremenska rečenica. Novi Sad, 2001.

11. Старославянский словарь (по рукописям X-XI веков). М., 1994.

Permanent link to this publication: