Libmonster ID: RS-153
Author(s) of the publication: Т. М. Исламов

Коллектив авторов - И. В. Чуркина, И. С. Достян, А. В. Карасев, А. Л. Шемякин, Е. К. Вяземская, В. И. Фрейдзон, В. И. Косик, - написал книгу по истории национальных идеологий югославянских народов конца XVIII - начала XX века.

В этой книге на основе трудов отечественных и югославских историков, широкого привлечения новых архивных материалов предпринята попытка проследить историю создания Югославии от зарождения первых идей югославизма до образования в 1918 г. в результате одного из крупнейших катаклизмов в истории человечества - Первой мировой войны - нового государства. В книге анализируется отношение разных югославянских народов к проблеме югославизма на различных этапах их исторического развития. В центре внимания авторов находится проблема борьбы двух тенденций в национально-освободительном движении югославянских народов - объединительной, югославистской тенденции и противоположной ей тенденции, направленной на создание национальных, независимых государств тех же народов. В монографии также рассматриваются внутренние и внешние факторы (прежде всего роль великих держав), оказывавшие влияние на процессы формирования национальных государств на Балканах.

Общее название очерков - "На путях к Югославии: за и против" (М. 1997)- вполне оправдано. На протяжении всей недолгой истории Югославии, - и, как убедительно показано в книге, до образования общего государства - существовали силы и объективные факторы, причем, в каждой из ее составных частей, которые "работали" на объединение. Но среди югославян Австро-Венгрии было и немало влиятельных противников такого объединения, особенно против его сербского варианта, направленного на установление в будущем государстве сербской гегемонии. Иными словами, нынешний сербско-хорватский и сербско- словенский антагонизм вполне прослеживается в эпоху формирования наций и национальной идеологии названных трех народов.

Цикл национально-объединительного процесса завершился в 1918 - 1919 гг. появлением на карте Европы общего государства югославянских народов. К этому шли югославянские народы со времени формирования их национальных идеологий осознанно или по большей части неосознанно, а в 1908 - 1918 - 1919 гг. вполне осознанно, когда идея объединения перешла из сферы идеологии в плоскость конкретной политической практики. В начале последнего десятилетия XX в. произошел крутой поворот в исторических судьбах объединившихся вокруг королевства Сербии народов: движение, условно начавшееся в конце XVIII в., пошло вспять. "Ушли" из Югославии в порядке очередности Словения, Хорватия, Македония и Босния-Герцеговина. Осталась одна Сербия с Черногорией. В результате сербско-албанского вооруженного конфликта в сербской провинции Косово под угрозой


Исламов Тофик Муслимович - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

стр. 147


оказалась территориальная целостность самой Республики Сербия. Неспокойно и в другой полиэтничной провинции республики - Воеводине. С таким печальным итогом входит в XXI век возникшая на заре XX в. Югославия.

Последний отрезок пути многонациональной Югославии от образования Королевства сербов, хорватов и словенцев до нынешней усеченной Югославии не исследуется авторами, но именно объективное изучение предшествующего периода и дает ключ к пониманию исторической подоплеки происходящих ныне там событий. Вернее, должен дать, если быть более точным, ответ на вопрос, почему "это" произошло спустя семь с лишним десятилетий после рождения единого государства югославянских народов, куда делся тот энтузиазм, который вдохновил их на объединение тогда и ярко проявился в самый тяжелый период их истории во время Второй мировой войны, в 1941 - 1945 гг., и вдруг неожиданно испарился, как дым, в году 1990?

Не все можно в этой трагической развязке объяснить уходом из жизни и с политической сцены маршала Тито, сумевшего на десятилетия сплотить союз народов Югославии, сделавшего ее одним из самых уважаемых в мире государств с устойчивой экономикой и взаимной национальной терпимостью. Сегодня многие задаются вопросом: чем или кем был вызван внезапный и оглушительный развал федерации, кто повинен в разыгравшейся на глазах у всего мира трагедии. Только ли "злая воля" западных держав, целенаправленная политика Германии (поспешившей первой из них признать суверенитет Хорватии и Словении), США и других стран Запада, ориентированная, будто бы, на развал федерации, или интернационалистическая идеология социалистической Югославии, как полагают иные из националистов, последователей курса бывшего сербского президента Милошевича повинны в роковом исходе? Кстати, сегодня и на Западе признают "поспешность" признания этих новых государств в качестве одного из факторов распада Югославии.

Актуальность книги в том и состоит, что она дает знания и сведения о предпосылках, сопутствовавших и способствовавших движению словенцев, хорватов и сербов к созданию общего государства. Но внимательный читатель может составить себе некоторое представление также и о существовавших между ними еще до объединения противоречиях. Хотя эта сторона дела в книге специально и не рассматривается и авторский коллектив не задавался целью раскрыть истоки, обстоятельства и предпосылки возникновения национализма югославянских народов, острием своим направленного не во вне, против "господствующих наций", против соседей, а "во внутрь", одних членов югославянской семьи наций против других. Тем не менее, многое им удалось прояснить. Это касается, прежде всего, основополагающих факторов длительного воздействия, которые и привели к формированию и успешному распространению на рубеже XIX и XX вв. идеологии югославизма - симбиоза разновидности панславизма и австрославизма одновременно. Наряду с объединительной, интеграционной тенденцией исторического развития югославянских народов, выраженной в различных вариантах югославизма, шел интенсивный процесс складывания обособленного национального самосознания каждого из югославянских народов в отдельности - сербов, хорватов, македонцев, босняков (боснийских мусульман). В течение всего XIX в. и в первые два десятилетия XX в. обе тенденции, интеграционная югославистская и национально-дифференцирующая, шли параллельно и по нарастающей, пока не слились воедино на конечной, заключительной фазе Первой мировой войны, что и позволило подчинить хорватский и словенский национализмы общему идеалу югославизма, принеся национальные цели отдельных народов в жертву общему многонациональному государству. Однако национального равноправия в первом югославском государстве не получилось. В 1920 - 1930-х годах верх взял шовинизм господствующей сербской нации, что и стало одной из причин его бесславного развала под ударами внешних сил - германской и итальянской армий, поддержанных войсками Болгарии и Венгрии. Ситуация повторилась спустя полвека. С той лишь существенной разницей, что в 1990 г. в отличие от 1941 г. никакого вторжения в Югославию враждебных армий не было. Очевидно, что решающую роль сыграло действие внутренних факторов, внутренняя слабость и структурная непрочность многонационального государства.

Итак, мир является свидетелем труднообъяснимого феномена вторичного развала на составные части на определенном этапе своей истории доказавшего свою силу и жизнеспособность полиэтничного государственного образования. В какой мере случаен либо закономерен этот печальный финал? Говорит ли исторический опыт народов Югославии, как подтверждаемый разъединением чехов и словаков и ликвидацией - федеративной на бумаге - Чехословацкой республики, в пользу жизненности идеологии национализма и сепаратизма, в пользу моноэтничных государств? Способен ли интернационализм возродиться

стр. 148


на подлинной, а не на формально-декларативной основе и дать жизнь интеграционным процессам, или народы ареала обречены идти своим "особым" путем? По всей видимости российская историческая наука не вправе уклоняться от выявления своей позиции по всем этим вопросам, имеющим принципиальное значение для всего огромного восточноевропейского ареала в целом, включая и Россию, которая на пороге нового столетия также сталкивается с проблемами национального сепаратизма и регионального партикуляризма.

И еще один вопрос, который обходится современной политикой и политологией: возможны ли региональные интеграционные процессы (в рамках бывшей Югославии, бывшего СССР, Балкан или Средней Европы) при одновременном обособлении от остальной быстро прогрессирующей Западной Европы, или того хуже, противопоставлении ей национальной исключительности с примесью идей славянско- православной солидарности?

Авторы сумели уловить ту существенную особенность исторического развития и типологического облика Югославии как государственного образования смешанного типа, которая объясняет, хотя и не полностью, трудности, с которыми она столкнулась с первых же шагов своего существования и которые так и не удалось одолеть ее народам общими усилиями. Речь идет об историческом опыте соединения в одном государстве двух цивилизационных начал - балканско-православного с сильным элементом османского государственного устройства и политической культуры, с одной стороны, и латинско- среднеевропейского, с другой. С чертами среднеевропейской субкультуры в случае сербов, хорватов и словенцев Австрии и Венгрии и средиземноморской субкультуры в случае далматинцев, отчасти словенцев и черногорцев приадриатической контактной зоны, испытывавшей длительное воздействие культуры древнего Рима и Венецианской республики.

В состав нового государства в 1918 г. вошли народы с совершенно различными историко-культурными традициями. В предисловии, написанном Чуркиной, справедливо подчеркивается неоднотипность социально-экономического и культурного развития югославянских народов, факт исторического отставания "турецких славян" (лучше бы наверное сказать все же балканских) от "австрийских" (точнее будет сказать австрийских и венгерских, ибо определенные различия в условиях существования национальностей не были одинаковыми в Венгрии и Австрии). Югославяне Габсбургской монархии, указывает Чуркина, развивались "под сильным и определяющим европейским влиянием". В результате в конце XX в. современная Словения значительно отличается от Старой Сербии, имея больше сходства в культуре, быту, менталитете, да и в политической культуре, с соседней Австрией, чем с Санджаком или Македонией. Последствия искусственного симбиоза двух цивилизационных моделей, двух путей развития - балканского с европейским не были устранены ни монархическим режимом межвоенной Югославии, ни коммунистическим режимом послевоенной, что и стало одной из причин конечного краха. Этот аспект в книге лишь обозначен, но не разработан.

В книге уместилась почти вся история балканских, австрийских и венгерских югославян за отрезок времени, предшествовавший их объединению в единое государство. Это первое ее достоинство. Второе, - и еще более ценное - состоит в том, что все без исключения разделы книги написаны на современном уровне с учетом развития исторической мысли и методологии, а также историографии вопроса.

В монографии приведены яркие высказывания двух корифеев славянской мысли - Э. Янковича и Д. Обрадовича (с. 14, 15). Первый, отражая прогрессивный процесс нациообразования среди славян через дифференциацию, и желая выделить сербскую нацию из общеславянской массы, подчеркивал, что "он не славянин, а серб". Второй, наоборот, делал упор на общности славян, называя сербов "славяносербской нацией". Несмотря на очевидное различие во взглядах обоих просветителей, Чуркина утверждает, что Обрадович "горячо поддерживал точку зрения Янковича". Далее в этой связи говорится об убеждении Обрадовича, что "все люди, говорящие на одном языке, составляют один народ". Чуркина не только не солидаризируется с указанным тезисом, но приписывает его и "передовой европейской интеллигенции", хотя европейскому интеллигенту вряд ли пришла бы в голову мысль причислять швейцарцев, говорящих на немецком, французском, итальянском языках, к соседним народам. Несмотря на вполне очевидную этнодифференцирующую роль религиозного фактора как раз в процессе формирования югославянских наций - сербской, хорватской и боснийско-мусульманской - Чуркина излагает диаметрально противоположную точку зрения того же Обрадовича, зная о том, что наукой она не подтверждается.

Представляется, что было бы уместно в труде, написанном в конце XX в., и задуманном как "Очерк" истории национальных идеологий, полноценнее поставить вопрос о национализме - хорватском и сербском, прежде всего, о той идеологии, которая принесла столько

стр. 149


бедствий обоим народам, и не только им одним. О той националистической идеологии, которая формировалась уже в эпоху так называемого "Национального возрождения". Если сегодня наша наука способна спокойно и критически рассматривать национальную идеологию многих других народов, анализировать истоки национализма не только, скажем, немецкого или венгерского (и т. д.), почему не делать этого в данном случае, когда речь заходит о сербах или хорватах? Говорится в главе о планах ряда ведущих церковных деятелей венгерских сербов, в частности И. Йовановича, (то ли епископа, то ли архиепископа - не ясно) создать "сильное и обширное государство на Балканах, простирающееся от Черного моря до Адриатического" (с. 18). (Без единого комментария!). Есть в книге "национализм Л. Кошута и его сторонников" (с. 20), но нет национализма ни одного сербского деятеля! Разве национализм был "привилегией" только Кошута и других мадьяр, "повинных" в том, что много веков тому назад пришли в Подунавье и создали государство, подчинив себе местное славянское население? Существуют исключительно только "сербские патриоты", ни один из которых не уличен в национализме и даже и не подозревается в причастности к нему.

К тому же упомянутый план предусматривал создание обширного государственного образования под эгидой России и во главе одного из Романовых путем отторжения от Австрийской империи части ее владений. Стоит ли после всего этого сокрушаться по поводу коварства "неблагодарной Австрии", об антисербской и антирусской ориентированности ее внешней политики? К счастью тогда Россию не удалось вовлечь в эту авантюру, грозившую ей крупными неприятностями в Европе. В том ли состоял национальный интерес России дать себя вовлечь в явно невыгодные ей авантюрные предприятия во имя какой-либо солидарности, - пролетарской, общеславянской, и даже сербско-православной солидарности и славянского братства, жертвовать собственной безопасностью, тогда, в начале Первой мировой войны и в нынешней ситуации? Вопрос в последние двести лет стоит так: до какого предела должна простираться поддержка Россией сербских амбиций?

Хотелось бы видеть в книге более полное и всестороннее освещение истоков хорватско-венгерского конфликта. В этом конфликте первоначально вопрос не стоял о "попытке со стороны венгров лишить Хорватию и Славонию" автономных прав. Если быть более точным, то надо сказать, что оппозиционное габсбургскому абсолютизму венгерское дворянство, вернее Государственное собрание королевства, составной частью которого была Хорватия-Славония, в 1790 г. развернуло "наступление", как говорится в книге, не на Хорватию и ее права (с. 23), а против объективно германизаторской политики Иосифа II. Объективно потому, что император вовсе не стремился онемечить своих венгерских подданных и в их числе славян, а централизовать управление обширной империей посредством введения по всей империи в качестве официального языка вместо латыни немецкого. Дворянство королевства, включая и хорватское, также сознавало необходимость отказа от архаичной латыни, на которой шла официальная переписка с имперскими учреждениями. Однако венгерское дворянство не согласилось заменить латынь немецким, а попыталось утвердить за венгерским языком статус государственного по всему королевству, чем и нарушило общепризнанные (как династией, так и Государственным собранием Венгрии) законные права хорватских сословий (по непонятной причине в книге они квалифицируются как "муниципальные"?! - с. 23 - 25). Типологически национальное движение обоих народов развивалось по одному и тому же сценарию - стремление к утверждению прав родного языка опираясь на историческое право. И ведущей силой движения в обоих случаях было дворянство. Логично, что борясь против мадьярской гегемонии в Венгрии, хорватское движение усвоило венгерскую модель, что принципиально отличало его от национального движения как сербов Венгрии, так и словенцев Австрии.

Уточнению подлежит и данная в книге трактовка политических аспектов хорватского национального движения середины XIX века. Развиваясь в русле австрославизма уже накануне революции 1848 г. оно приняло отчетливо выраженный конфронтационный антивенгерский характер, все более входя в орбиту влияния габсбургского абсолютизма. Хорватский публицист и идеолог иллиризма Л. Гай начинал свою иллирийскую пропаганду с благословения австрийского канцлера князя Меттерниха лично, который желая подорвать оппозицию венгерского дворянства, оплачивал издание газеты Гая. Кончилось все это кровавой трагедией 1848 - 1849 годов. Национальное движение хорватов, возглавляемое преданным династии генералом Елачичем, сыграло едва ли не решающую роль в подавлении не только венгерской революции, но и австрийской. В октябре 1848 г. в содружестве с палачом Праги фельдмаршалом князем Виндишгрецем армия Елачича штурмовала революционную Вену. Потому нельзя не недоумевать читая следующее заключение автора:

стр. 150


"Некоторые полагали более выгодным для хорватов вывести Триединое королевство из состава земель венгерской короны и подчинить его непосредственно Вене" (с. 28). На самом деле курс на союз с династией против венгерской и австрийской революции, блистательно проведенный Елачичем, был не желанием "некоторых", а выражением генеральной линии развития хорватского движения в тот период. Вот и "вывели" эти самые "некоторые" деятели, осуществлявшие эту линию и "подчинили непосредственно" Хорватию злейшим врагам свободы - венской камарилье.

Очень хорошо, что в книге есть элементы сравнительно-исторического анализа различных моделей национального самосознания сербов и хорватов. Однако не представляется достаточно бесспорным принижение уровня самосознания хорватов, утверждение, что "вслед за сербами по уровню политического самосознания шли хорваты" (с. 35). Это утверждение не совсем корректно. В действительности все было наоборот. Против авторского тезиса говорит хотя бы тот факт, что у хорватов в отличие от сербов никогда не прерывалась преемственность государственности. И после вхождения на договорной основе в состав земель короны Св. Иштвана в начале XII в., Хорватия продолжала сохранять статус королевства, который не оспаривался Габсбургами позднее, когда им досталась венгерская корона. Более того, Хорватия была в числе тех владений династии, которые наряду с европейскими дворами в 1712 г. официальным государственным актом признала важнейший международно-правовой документ, закрепивший единство и неделимость империи, надолго обеспечивший ее легитимность. Речь идет о так называемой Прагматической санкции, которая была отменена лишь после распада монархии Габсбургов в 1918 году. Не был упразднен и Сабор, высшее законодательное учреждение Триединого королевства, который созывался рескриптом короля одновременно с Государственным собранием Венгрии. Сербская же государственность, прерванная в XV в., была возобновлена лишь в 1813 г., когда возникло княжество Сербия, вассальное владение империи османов.

В гл. 1 "Национальное возрождение югославянских народов Габсбургской монархии" основное внимание уделено созданию литературных языков сербов, хорватов и словенцев, а также иллиризму. Высокий уровень развития последнего был обусловлен, по мнению Чуркиной, слиянием двух течений национального движения хорватов- дворянского и просветительского. Гл. 2 о революции 1848 - 1849 гг. в югославянских землях Австрии (автор также Чуркина), откровенно полемична, особенно, когда речь идет об оценке венгерской революции. Можно по-разному относиться к революции как категории (явлению истории), можно ее возвести на пьедестал, или низвергнуть с него; не обязательно делать из нее "локомотив истории", единственный двигатель социального прогресса рода человеческого. Что в общем-то в порядке вещей и не возбраняется при соблюдении научной объективности. Отдавая дань этой самой объективности автор все же констатирует прогрессивность борьбы венгерских революционеров за экономические и политические преобразования. В дальнейшем, однако, данный тезис не находит, к сожалению, ни подтверждения, ни развития. Оставаясь формально-декларативным, он, по существу опровергается и фактическим материалом и эмоциональным пафосом авторского стиля изложения. Вместе с тем подчеркивается "реакционность" политики революционной Венгрии в национальном вопросе, что и "привело" к союзу хорватских и сербских патриотов с династией Габсбургов (с. 46).

Схема автора предельно проста: на одной стороне были "реакционные" в национальном вопросе венгры, на другой - прогрессивные сербы и хорваты, которые вели справедливую во всех отношениях борьбу против мадьярской тирании. При этом первые являлись националистами, а последние "патриотами". "Реакционная", как считает автор, национальная политика Венгрии "привела" ее в лагерь абсолютистской контрреволюции, венгры "разрушили единый фронт народов Австрийской империи против Габсбургов и дали возможность последним укрепить свое положение. Именно национализм прежде всего венгерских (а также и немецких) революционеров" привел к тому, что не был решен национальный вопрос (с. 46). Ни один исследователь, критически оценивавший венгерский (мадьярский) национализм, и в частности, позицию венгерской революции в национальном вопросе, никогда не утверждал, что "венгры выступали как контрреволюционная сила" в этой революции, которая все еще называется - по недоразумению, видимо, "венгерской". Представленная в книге новая трактовка венгерской революции отличается от общепринятых оценок этой революции учеными Венгрии, Австрии, Польши, Италии и даже Югославии. Так, "сербское движение 1848 - 1849 годов - констатирует сербский историк А. Раденич в статье "Фундаментальные проблемы сербского движения в Подунавье в 1848 - 1849 гг." - в противоположность венгерскому революционному движению, известно в первую очередь своим национальным характером. И скорее в негативном, чем в позитивном смысле, учитывая, что

стр. 151


преимущественно оно боролось на стороне Австрии против революционной Венгрии" 1 . По мнению другого сербского историка Д. Джорджевича "энергичная реакция Венгрии" на сербские требования автономии, а также поддержка венским двором сербов, вызвали сербско-венгерский конфликт и гражданскую войну, в результате всего этого "борьба сербов за свои права превратилась в борьбу за сохранение габсбургского господства в Венгрии" 2 .

Национальных лидеров типа хорватского бана Елачича ни понукать, ни подстрекать не требовалось. Стать орудием реставрации они были готовы сами по себе, и когда пришло время, они делали это самоотверженно и самозабвенно, ни чужой, ни своей крови не жалея. Хорватский вождь был контрреволюционером идейным, убежденным и принципиальным, который был готов ради идеи действовать даже наперекор воле императора. В сентябре 1848 г. с вторжением хорватского войска на территорию собственно Венгрии буржуазно- демократическая революция переросла в освободительную войну венгерского народа против контрреволюционного абсолютизма. Участие хорватов и сербов в этой не спровоцированной агрессии, разумеется, не имело ничего общего с целями и задачами подлинно национальных интересов этих народов. На протяжении всей революции и войны 1848 - 1849 гг. венгерские войска ни разу не вторгались на хорватскую территорию и не вели там никаких военных действий. Армия Елачича выполняла в Венгрии чисто карательные задачи, имея своей целью подавление революции и реставрацию феодально-абсолютистских порядков. Примечательно, что разбитые мадьярами в конце сентября 1848 г. полки хорватского бана спасались бегством не в родной Хорватии, а под крылом имперского орла в Австрии.

Абсолютистская реакция и ее союзники среди руководителей национальных движений сумели полностью использовать разрушительную энергию национализма в целях реставрации. Прав был К. Маркс, который писал: "Австрийское правительство злоупотребляло принципом национальностей в 48 - 49 гг., чтобы с помощью сербов, словенцев, влахов и т. д. задушить мадьяр и немецкую революцию" 3 . Насчет словенцев классик ошибался. Словенцы не проявляли той активности и инициативы в контрреволюционных акциях, что характерно было для сербов, хорватов и влахов. А что касается не упомянутых в цитате хорватов, то они сами во главе со своим вождем Елачичем добровольно, без всякого понукания со стороны императорских генералов, без всякого подстрекательства и злонамеренных козней придворных политиков пошли на подавление обеих революций - венгерской и венской. Сознательно и добровольно. Проявляя при этом больше заинтересованности и рвения, чем сами австрийские немцы, национальные устремления которых в революции 1848 г. скорее были направлены к разрушению многонациональной империи, чем к ее сохранению. Проживавший в Вене немецкий публицист Э. Хеббель в апреле 1848 г. остроумно заметил в своем дневнике: "Милые австрийцы! Они сейчас размышляют над тем, как им объединиться с Германией таким образом, чтобы не объединиться при этом". Таким образом, раздвоенные в чувствах и в своих привязанностях австрийские немцы не очень горели желанием сохранить империю. Совсем другие заботы одолевали их, а именно быть в Германии, но так, чтобы Австрия в ней не растворилась. В этой ситуации лишь славяне были по настоящему заинтересованы в спасении империи. Оно и понятно: больше некуда было подаваться 4 .

Сербы Военной Границы, как и жившие в комитатах южной Венгрии имели особые причины ревностно служить династии, трону имперской австрийской власти, не только за старые благодеяния Габсбургов, давших им приют в Венгрии. Венцом национальных сербских требований в революции 1848 г., как известно, было образование автономной административной единицы на юге Венгрии - воеводства. Понять их, оставаясь в рамках обычного права и простой человеческой справедливости можно, если бы при этом речь шла только о территории компактного расселения сербского этноса. Но увы...

Границы провозглашенной на конгрессе в Карловице (Сремски Карловци, Карлоца, комитат Срем) в мае 1848 г. автономной сербской провинции, названной "Воеводиной" (отсюда и немецкое название Wojwodschaft, т. е. "Воеводство"!) простирались далеко за пределы этнической территории сербов, охватывая всю южную Венгрию с многочисленным румынским, немецким (швабским), венгерским, хорватским, словацким и русинским населением, а также частично и земли Хорватии-Славонии. Против этих "агрессивных, завоевательного характера", по выражению сербского историка А. Раденича, "устремлений" протестовали не только мадьяры, но также швабы, "и в первую очередь румыны" (см. прим. 1).

Сербы в воеводстве составляли меньшинство, причем значительное. Конгресс счел нужным выразить безусловную "верность сербской нации Его королевско-императорскому Величеству", но не правительству Венгрии, которое, как и любое другое, не могло не считать этот акт открытым мятежом. Видеть в двустороннем межнациональном конфликте только

стр. 152


одну сторону, осуждать одного участника конфликта, с тем, чтобы обелить другого - не самый лучший способ изучения конфликтных ситуаций. В истории тоже.

К сожалению, и в этой, во многом свободной от прежних односторонне славистических пристрастий книге встречаются неточности. К ним относится название "Воеводина", которого не было ни в историческом, ни в административно-политическом смыслах, как не было никакого "воеводинского" митрополита (с. 13). Не знала территории под таким названием не только история, но и география. Бежавшие от османского нашествия балканские сербы обрели убежище на территории комитатов южной Венгрии, а не Австрии, как говорится в Предисловии. Это обстоятельство' надо учитывать, ибо Австрия имела своих сербов, правда, не в таком количестве и не так компактно расселенных, как сербы Венгрии. Венский двор селил их на венгерских землях, где венгерские феодалы нуждались в рабочей силе, а Габсбурги использовали сербов для обороны границ своих владений. Самое крупное и организованное переселение произошло под руководством православного патриарха Арсения в 1690 г. при императоре Леопольде I, который одарил сербов не только материальными и церковными привилегиями, но и административными и политическими. Таким образом и возникло на территории Венгрии ядро сербских поселений, получившее позднее название "Воеводины", Вайдашаг, по-венгерски, а по-немецки - Wojwodschaft, ставшее частью более обширной полиэтничной исторической области - "Темешский Банат" с центром в Темешваре (Тимишоара, ныне в Румынии). Именно ввиду отсутствия самого понятия "Воеводина" организаторы сербского конгресса в Карловаце (Карлоца, Сремски Карловци) 13 мая 1848 г. сочли необходимым специально разъяснить, что они подразумевают под словом "Воеводина", перечислив в резолюции конгресса земли на которые они претендовали, а именно: Баранья, Бачка, темешский Банат с округом Кикинда, Срем.

Обозначение "Воеводина" иногда заменяется в книге столь же некорректным и неисторическим термином "Провинциал", сербизмом, неуместным в русскоязычном тексте, хотя авторам хорошо известно, что венгерские сербы жили в комитатах или на территории Военной Границы. Постоянное употребление термина "Воеводина" ко временам, когда провинции с подобным названием не существовало, вводит в заблуждение и в том смысле, что к будущей югославской провинции относят города Баната (в современной Румынии) и Славонии (в современной Хорватии), которые к ней не относились никогда и сегодня не относятся: Арад, Вуковар, как и "Сремски Карловцы", т. е. Карловац (Карлоца), квалифицируемый как воеводинский город (с. 14,19). Корректнее было бы также при первом упоминании названий городов Нови Сад, и в других подобных случаях, хотя бы в скобках приводить исторические названия (Уйвидек, Нойзац), дабы не путать читателя, пользующегося несовременной литературой или современной, но не славянской. Выходившая в 1840-х годах в этом городе сербская газета называлась "Бачка вила", а не "Воеводина вила". (Более точное описание возникновения сербских анклавов на землях королевства Венгрия дано лишь в конце второго абзаца, с. 11).

По существу же конкретного случая обратимся к мнению нейтрального автора. Вот что пишет по этому поводу современный историк Х. Румплер: "Притязания сербов на собственную территорию в историке- политическом и в государственно-правовом смысле не подтверждаются ничем. И недоказуемы. Область, которую они требовали в Сирмии (Срем. - И. Т. ), а также комитаты Баранья, Бачка, Банат, Кикинда были венгерской государственной территорией, в которых сербы пользовались церковно-культурными свободами, но политической автономией не обладали никогда. С другой стороны, революционный режим в Пеште энергично поставил под сомнение культурную автономию" (сербское требование. - И. Т. ). Сербские притязания не были чисто национальными и по той причине, что образование независимой от Венгрии административной единицы под названием "Сербской Воеводины и Темешского Баната" по настоянию А. Баха, министра внутренних дел Австрии, в декабре 1848 г. было включено в текст императорского манифеста" 5 . Эта область южной Венгрии, как и Трансильвания, была отторгнута от Венгрии с единственной целью наказать венгерскую нацию за революцию, ослабить Венгрию как потенциальный очаг нового антигабсбургского восстания. Династия и австрийская военщина меньше всего были озабочены национальными требованиями сербов и других югославян.

Сербские отряды императорской армии шли в атаку под командованием императорских офицеров и под императорскими штандартами. Правда, рядом с ними развевались и национальные флаги. Главки Одбор в прокламации к "Сербской нации" 24 мая 1848 г. призвал сербов к оружию во имя "защиты трона императора и короля Фердинанда, а также сербской национальности". Правительство самопровозглашенной автономии во главе с лейтенантом императорской кавалерии Дж. Стратимировичем устраивало регулярные набеги на

стр. 153


деревни и села несербского населения Баната - мадьяр, швабов, румын, других национальностей.

Что же касается барона Елачича, прославляемого как борца за национальное дело, то в ином свете он выглядит, если обратиться к мнению той части современной историографии, которая решительно дистанцируется от национализма: "Назначение Елачича баном определенно было шахматным ходом против революционной Венгрии. Елачич был представителем хорватского движения за независимость. Но он был абсолютно предан императору, являлся самым надежным гарантом против всякой конспирации иллиров с инспирированным из княжества (т. е. из Сербии. - И. Т. ) великосербским движением" 6 .

Таким образом, отношения между движениями двух славянских народов не были столь идиллическими, как это изображается в книге. Елачич стал любимцем австрийской реакции не за его хорватский национализм, а за безусловную преданность трону и династии, что и руководило им во всех его действиях. Именно поэтому генерала поддерживали не только хорваты барон Кульмер и Л. Гай, но и чех граф Коловрат и даже мадьяр барон Йошика, глава трансильванской канцелярии. Не только поддерживали, но и настойчиво толкали его к вооруженному выступлению против венгерской революции. В свете этого совсем не бесспорным представляется тезис о национальном противостоянии в революции 1848 г. славян и мадьяр.

В революции 1848 - 1849 гг. несмотря на невиданный до того времени взрыв национальных страстей линия водораздела пролегла не между народами и нациями, а между свободой и несвободой, между феодально-абсолютистским режимом и новым обществом, на знамени которого были написаны всем понятные слова: "свобода, равенство, братство". Выступление хорватов, сербов, чехов на стороне венского двора, совместное подавление войсками хорватов и сербов вместе с императорской армией венгерской свободы и венской революции, дали повод и основание рассматривать борьбу в империи Габсбургов как противостояние между нациями, между славянами, с одной стороны, и немцами, мадьярами, с другой. При этом не принималось в расчет то, что отнюдь не все славяне дружно встали под черно-желтые штандарты императорских армий, что не принимали участия в вооруженной борьбе против венгерской и австрийской революций славяне-словенцы, словаки, русины, поляки, наконец, что в рядах революционной армии Венгрии сражались поляки, немцы, словаки, русины, и даже хорваты и сербы, что чешские демократы -сторонники И. В. Фрича весной 1849 г. прославляли Кошута и проклинали Елачича. Как антиславянски, так и прославянски настроенные наблюдатели и историки забывают о том, что поляки, как ни странно, тоже славяне, а не одни только сербы или словаки, к примеру.

Досадным недоразумением являются попытки представить антиабсолютистскую демократическую революцию 1848 - 1849 гг. как столкновение на национальной почве "хороших" славян в лице сербов и хорватов с "нехорошими" мадьярами, которые к тому же, оказывается, собирались вступить в какой-то мифический союз с венским двором. К осени 1848 г. "австрийское правительство склонялось к союзу с венграми". О подобном противоестественном союзе полярно противоположных сил, разумеется, не могло быть и речи. Логично, что контрреволюционное правительство Австрии "склонялось" не к "союзу", а стремилось всеми силами уничтожить революционную Венгрию, естественную союзницу австрийской революции. На первом этапе, до осени 1848 г., двор вынужден был маневрировать и идти на уступки венгерской революции, признать правительство Венгрии и законодательные акты ее Государственного собрания. У императора не было достаточно войск (единственная боеспособная армия Радецкого сражалась в Италии), чтобы начать военные действия против Венгрии. Возможность открытого выступления двора против революции предоставилась осенью 1848 г., когда династия обрела необходимую для войны в Венгрии вооруженную силу. Далее утверждается, что только в конце сентября "стал складываться союз монархии и югославянских национальных движений... многие хорватские и сербские национальные деятели являлись легитимистами и поддержка Габсбургов вполне соответствовала их настроениям". Абсолютно верно последнее утверждение, но несколько ниже уже говорится о "вынужденном союзе с Габсбургами"?! (с. 43). Так что же - вынужденный союз или легитимизм югославянской элиты и общность ее интересов и династии?

Далее сообщается, что в битве при Вилагоше "венгры были разбиты наголову" (с. 45). Венгры не были разбиты наголову по той простой причине, что никакой битвы при Вилагоше никогда не было, а была тихая и торжественная церемония капитуляции венгерской армии во главе с генералом А. Гергеем, главнокомандующим, сценарий которой был заранее согласован с фельдмаршалом И. Паскевичем, русским главнокомандующим.

Определенная пристрастность наблюдается, когда в тексте упоминаются венгры и нем-

стр. 154


цы: "Немцы в Чехии восприняли поражение повстанцев (пражских в июне 1848 г. - И. Т. ) как немецкую национальную победу над "панславистами" (с. 49). Как будто не было среди немцев ни либералов, ни демократов, а были одни "пангерманисты", и, естественно никаких "панславистов". Естественно спросить: кто же делал австрийскую революцию, которая совершалась во имя фундаментальных интересов всего "третьего сословия", всего населения, в том числе и славянского?

Автор, вне всяких сомнений, имеет основание для того, чтобы сокрушаться по поводу черной "неблагодарности" Габсбургов, которые "не оправдали надежд, возлагавшихся на них югославянскими национальными деятелями" (с. 53). Было бы вполне уместно при этом, однако, указать, что еще в июне 1848 г. на конгрессе в Праге славянские лидеры получили на этот счет недвусмысленные предупреждения со стороны славянских же деятелей - русского Бакунина и поляка К. Либельта об иллюзорности надежд на поддержку династией освободительных движений славян.

Весной 1848 г. национальные движения славян и румын в империи Габсбургов развивались в русле общедемократической антифеодальной и антиабсолютистской революции, центрами которой стали Вена и Пешт, Краков и Львов. Однако к началу лета эти движения в основном утратили черты, присущие движениям за осуществление буржуазных преобразований, за радикальную модернизацию социальных структур и политического строя общества. На первый план вышли чисто национальные, мнимые либо ложно понятые "национальные интересы". Верх одержал национализм, не считающийся с интересами других народов и не способный дать адекватный ответ на вызовы времени в интересах собственного народа.

В течение очень короткого промежутка времени произошла быстрая и резкая эволюция этих движений по всему спектру либерально- демократических ценностей и сдвиг вправо политически активных элементов, не имевших, за немногими исключениями, сколько-нибудь серьезной массовой базы из-за отсталости экономики и почти полного отсутствия современной буржуазии, способной эффективно представлять интересы общества в целом.

В основе этого были причины как объективного, так и субъективного свойства. Основные социальные и экономические преобразования и общедемократические реформы (упразднение цензуры, гражданское равенство и др.), осуществленные под давлением масс в Австрии и революционной властью в Венгрии, выбили почву из-под ног национальных движений. Ни австро-немецкая буржуазия, ни венгерский господствующий класс не были готовы пойти достаточно далеко навстречу специфическим, справедливым и нисколько не подвергавшим угрозе их гегемонию или целостность государства требованиям национальностей. Точно также последние, отвернувшись от обеих революций, и вручив свои судьбы лояльным трону и габсбургской династии, национальным вождям, в большинстве своем стали орудием подавления революции в Венгрии и Австрии.

Сдвиг вправо, который явственно наметился к осени 1848 г., был характерной и общей тенденцией всех национальных движений в империи. Повсюду их возглавили клерикально-консервативные элементы типа православного патриарха Раячича, императорского полковника Елачича, влашского митрополита А. Шагуны, великовозрастного ученика духовной православной семинарии С. Барнуциу и им подобных. Естественно, что эти люди, прямо или косвенно связанные с венским двором и не помышляли восставать против абсолютистских порядков. Частично они были вынуждены принять некоторые выдвинутые революцией социальные и политические лозунги - отмена крепостничества и буржуазные свободы слова, печати и т. п., чтобы контролировать массы и управлять ими.

В гл. 9 "Становление национальных программ словенцев" (1850 - 1894)" (автор - Чуркина) показано формирование консервативного и либерального направлений национального движения, подчеркнуто отсутствие в нем радикально-националистических течений, в противоположность сербскому и хорватскому. Эта же проблема рассмотрена тем же автором в гл. 11. Особый интерес в ней вызывает эволюция католической народной партии от австрославизма к югославизму. Данную главу отличают превосходное знание автором как фактического материала, так и словенской исторической литературы.

Те же достоинства - сбалансированность изложения, взвешенность оценок, отличное знание предмета исследования - присущи гл. 3 (Сербы и черногорцы в борьбе за национальное освобождение - автор И.С. Достян), гл. 4 (Укрепление государственности Сербии и Черногории и возникновение первой внешнеполитической программы - ее же), а также гл. 5 (Сербские национальные программы и борьба за их реализацию в 1856 - 1878 гг. - автор А. В. Карасев) и гл. 6 (Сербская национальная идея в 1878 - 1903 гг. Время разочарования и осмысления - автор А. Л. Шемякин). Сказанное особенно относится

стр. 155


к главам, принадлежащим перу В. И. Фрейдзона (гл. 8: Югославизм и "великие идеи" у хорватов и сербов монархии Габсбургов во второй половине XIX в.; и гл. 10: Проблемы югославизма в Хорватии в начале XX в.).

Но и в этих, насыщенных богатым фактическим материалом главах не все из важных для понимания идеологии и политики югославянских государственных образований сюжетов разработаны с одинаковой полнотой. Это касается, например, взаимоотношений Черногории и Сербии с соседней империей Габсбургов в XIX веке. Не только в области политики и экономики, но и в сфере идеологии и культуры. Это тем более огорчительно, что Вена, Пешт и другие города империи всегда были центрами притяжения для поколений югославянских идеологов и политиков, просветителей; нередко средоточием общественной деятельности и творчества последних во славу своих наций (начиная с Миклошича, Караджича, Е. Копитара и многих других). В истории Сербии есть периоды, когда белградские правители были марионетками венских вельмож. Даже в последние десятилетия прошлого века королевство Сербия находилось в большей зависимости, политической и экономической, от монархии Габсбургов, чем от общепризнанной покровительницы балканских православных славян - России. Все это прекрасно известно авторам. Тем не менее большее внимание уделяется Чарторыскому, чем Меттерниху, Андраши и Б. Каллаи вместе взятым, которые играли гораздо большую роль в делах и судьбах югославян и Сербии, чем знаменитый польский аристократ. Много и интересно говорится о связях И. Гарашанина с Отелем Ламбер, парижской резиденцией польской эмиграции. Не нашлось места заслуживающему внимания современного русского читателя заявлению того же сербского министра о характере сербско-русского "исторического союза": "Сербия ни с кем так легко не могла бы добиться своей цели, как при содействии России. Но это возможно только тогда, когда она совершенно и полностью приняла бы условия Сербии" 7 . Поистине вещие слова! И это не случайно оброненная фраза, а глубоко продуманная и завещанная потомкам концепция, зафиксированная в программном документе национального движения сербов, в знаменитых "Начертаниях" И. Гарашанина.

В гл. 5, написанной Карасевым, содержатся важные выводы, касающиеся сербской политики, обусловленные как этнополитической ситуацией на западе полуострова в XIX - XX вв., так и вытекающими из этой ситуации геополитическими интересами. Действие указанных долговременных факторов по всей вероятности, не ограничится двумя последними веками второго тысячелетия. Карасев справедливо утверждает, во-первых, что Босния и Герцеговина "занимала центральное место во внешнеполитических планах Сербии". Во-вторых, что после оккупации Австро-Венгрией обеих провинций Белград был вынужден воздержаться от реализации своих планов в Боснии и Герцеговине; и в-третьих, что весьма примечательно, из-за этого произошел перенос "внешнеполитической активности сербского княжества на юг, где вокруг Македонии... возник новый узел напряженности" (с. 130). Отвлечемся от того, что в любом другом случае, если бы речь шла не о Сербии, а может быть и России, можно было бы квалифицировать подобное действие более определенным термином экспансия, экспансионизм. Босния не перестала быть предметом сербских вожделений и в начале XX в., о чем свидетельствует необычайная активность в этой австро-венгерской провинции организаций типа "Омладины" и "Черной руки".

В связи с планами Гарашанина и Штроссмайера в книге говорится об "усилении зависимости Хорватии от Вены и Будапешта", как будто речь идет о каком-нибудь суверенном государстве, а не о стране, входившей с 1102 г. в состав королевства Венгрии, части Австро-Венгерской монархии (с. 122). Подобная оговорка способна лишь ввести несведущего читателя в заблуждение относительно официального статуса и фактического положения Хорватии-Славонии в составе земель короны Св. Иштвана. Совершенно очевидно, что категория "зависимость" в данном случае неприменима. Дело в том, что внимание авторов сосредоточено исключительно на славяно-славянских отношениях без учета реальных связей славянских земель и югославянских этносов внутри существовавших государственных образований, а также с ближайшим и наиболее влиятельным в их делах соседом - Австро-Венгрией.

Шемякин считает, что Россия, была, мол, не права, когда в Адрианополе и Сан-Стефано отстаивала болгарские интересы. Но насколько обоснованна эта конкретная оценка конкретной акции русской дипломатии? Если автор оценивает сербскую политику исходя из сербских интересов, почему же и нам не поступить также и подходить к пониманию русской позиции исходя из русских национальных, а не сербских (или болгарских) национальных интересов, а уж потом включать в анализ факторы второго порядка и принять во внимание всю совокупность противоречащих друг другу интересов ее, России, союзников, настоящих

стр. 156


и потенциальных. Сербия, утверждает автор, "толкалась" российской дипломатией к Австро-Венгрии" (с. 134) тем, что в Сан-Стефано последняя поддерживала великоболгарские притязания на османские территории. "Толкалась" более того даже "недвусмысленно". Как же должен был поступить русский царь - отдать Македонию, в равной мере "исконную" и для болгар и для сербов, последним?

Но есть и другая сторона в вопросе взаимоотношений Сербии с соседней великой державой, имевших длительную историю, и не всегда отмеченных печатью враждебности. Почему не допустить, что Белград имел другие, не менее весомые основания "толкаться" к Габсбургам, а не только "обида" на неблагородство русских? Почему, спрашивается, не допустить, что от дружбы с монархией Габсбургов, естественным и емким рынком сербской аграрной продукции Сербия экономически выигрывала неизмеримо больше, чем от взаимоотношений с Россией?

В содержательной главе Шемякина имеются некоторые неточности. Утверждается, например (с. 136 - 137), что "вытесненная в предыдущие десятилетия из Центральной Европы, Дунайская монархия осваивала в 70-е гг. балканское направление своей внешней экспансии". Это утверждение неточно и географически и исторически. Из Центральной Европы она просто не могла быть "вытеснена" по той причине, что сама составляла большую часть региона. "Осваивали" же Венгрия и Австрия Балканы задолго до 1870-х годов. Венгрия в далекие XIV-XV вв., когда ее войска доходили до Варны и Ниша, а Австрия в конце XVII - начале XVIII в., когда ценой огромных потерь ей удалось остановить османское продвижение вглубь континента. Монархия Габсбургов стала балканской, отчасти, державой уже в конце XVIII в., после присоединения Далмации к австрийским владениям. Непонятно, что скрывается за фразой об отказе Сербии от "де факто уже потерянной Боснии и Герцеговины" (с. 139); и как можно потерять то, чего не имеешь? "Потеряла" же эти провинции не Сербия или Черногория, а Османская империя, владевшая ими около 500 лет.

В целом же глава дает достаточно точное представление об основных тенденциях развития национальной политики Белграда в 1878 - 1903 гг., в частности о сдвиге в сербской политике, который произошел в результате ликвидации османского владычества в Боснии и Герцеговине и оккупации провинций Австро-Венгрией. Автор не без основания полагает, что 1878 годом завершается "эпоха национального романтизма" в сербской истории. На смену ей приходит осознание необходимости поэтапного решения исторической задачи по объединению всех сербов. Касаясь внутренних проблем национального движения, Шемякин подробно останавливается на причинах глубокого раскола, характеризующего сербское общество на рубеже двух веков в период правления династии Обреновичей.

В связи с планами создания большого и сильного государства югославян Фрейдзоном поставлен очень важный и вместе с тем сложнейший, по сей день не решенный, болезненный вопрос о взаимоотношениях России с Ватиканом и католицизмом в целом. Епископ Штроссмайер, выдающийся деятель хорватской истории, пишет Фрейдзон, "мечтал о примирении России и Св. Престола, о совместной деятельности России и Ватикана для пользы южных славян" (с. 216). В 1876 г., как подчеркивает автор, епископ обратился с секретным посланием к русскому правительству, в котором выдвинул идею заключения специальной конвенции между Россией и Ватиканом, которая должна была открыть новую эру в европейской истории. По его мнению конвенция положила бы конец антироссийской и антиправославной пропаганде католиков и "смягчила бы" "даже ненависть поляков к России", способствовала бы сближению с венграми, настроенными против "всех славян, особенно русских", помогла бы России решить, наконец, Восточный вопрос (с. 216 - 217).

Большой интерес представляет глава, посвященная Македонии (автор Косик). На протяжении всего XX в. эта страна и ее народ являлись скорее объектом истории, чем ее субъектом. Из под многовекового османского ярма она освободилась позже всех других балканских народов, позже всех вступила на путь самостоятельного национального развития, и позже других родственных народов обрела собственное национальное сознание. Отчасти указанными фактами ее истории, вероятно, можно объяснить то обстоятельство, что Македония в прошлом всегда была объектом вожделений соседних независимых государств - Греции, Сербии, Болгарии. Острое соперничество названных стран, рассмотренное автором, надо считать, по-видимому, и главным тормозящим фактором процессов нациообразования в Македонии. Этот вывод подсказывается сжато и четко изложенным автором интересным фактическим материалом. Обращает на себя внимание продуманность авторской концепции и сдержанная манера изложения (первая славяно-балканская война 1885 г. и присоединение к Болгарскому княжеству Восточной Румелии, русская позиция в болгарском вопросе в связи с событиями вокруг Сан-Стефанского договора и Берлинской

стр. 157


конвенции и др.). Вместе с тем автор весьма критичен в отношении общих устремлений македонской, балканской в целом политики России, ее стратегических целей и мотивов. В связи с этим в главе значительное место занимает проблема Дарданелл накануне и во время Первой мировой войны (с. 337 - 338). Еще один прискорбный вывод вытекает из материала Косика, а именно, что основная борьба за обладание Македонией шла между двумя славянскими государствами, и отнюдь не против Греции.

Одной из важных проблем, рассматриваемых в книге, стала проблема образования двух центров государственности у сербов - княжества Сербия и княжества Черногория. Авторами исследуются особенности складывания национальной государственности у сербов (и черногорцев), прослеживается соперничество двух этих центров государственности за право сыграть роль сербского Пьемонта и стать основой объединения всего сербского народа и единого государства. Важно отметить, что в прошлом веке имело место достаточно жесткое соперничество сербских и черногорской династий, стремившихся возглавить процесс освобождения и объединения сербского народа, черногорские лидеры при этом не считали черногорцев отдельной нацией, князь Николай Петрович сам был не прочь занять престол объединенной Сербии и Черногории. Однако объективно Черногория по своим экономическим и геополитическим особенностям не могла стать такой основой для объединения всего сербского народа. Таким объектом стало Сербское княжество, позже королевство. Однако историческая судьба распорядилась по-иному. Такое объединение сербов в одном государстве под эгидой сербской династии Карагеоргиевичей действительно произошло, но это было не мононациональное сербское государство, а Югославия, куда вошли в результате политического компромисса разных действующих сторон целый ряд территорий со славянским (не сербским) и неславянским населением.


Примечания

1. RADENIC A. Az 1848 - 1849-es szerb mozgalom alapkerdesei. - Szerbek 6s magyarok a Duna menten 1848 - 1849-ben. Szerk. Bona Gabor. Budapest. 1983. 114. old.

2. DJORDJEVIC DIMITRIJE. Die Serben, - Die Habssburgermonarchie 1848 - 1918. Bd. III. I. Teil: Die Volker des Reiches. Wien. 1980, S. 747.

3. МАРКС К., ЭНГЕЛЬС Ф. Соч., 2-е изд. Т. 14, с. 55.

4. HEBBEL Е. 18 Apr. 1848. Tagebuch. См. HAUSLER W, Kaiserstaat Oder Volkerverein? Zum osterreichischen Staats - und Reichsproblem zwischen 1804 und 1848/49. - Was heiBt Osterreich? Inhalt und Umfang des Osterreichbeg riffs vom 10. Jahrhundert bis Heute. Wien. 1995, S. 234.

5. RUMPLER Н. Eine Chance fur Mitteleuropa? Burgerliche Emancipation und Staatsverfall in der. Habsburgermonarchie. Wien. 1997, S. 301.

6. PEDERIN I. Graf Jellacic und der kroatische Nationalismus. - Osterreich in Geschichte und Literatur. 1963/7; ROKSANDIC D. 1848 - Rebellion oder Revolution in Ungarn - 1789 - 1889 Revolutionen in Ostmitteleuropa. Schwerpunkt Ungarn. Wien. 1995; см. также работу югославского историка BOQDANOV V. UstanakSrba u Voj'vodini i Madjarska Revolucija, 1848 - 49. Subotica. 1929, в которой дана совершенно иная, чем в рассматриваемой книге картина югославянского единства в революции.

7. Цит. по: НИКИФОРОВ К. В. Сербия в середине XIX в. М. 1992, с. 49.


© library.rs

Permanent link to this publication:

https://library.rs/m/articles/view/Югославия-от-объединения-к-разъединению

Similar publications: LSerbia LWorld Y G


Publisher:

Сербиа ОнлинеContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://library.rs/Libmonster

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

Т. М. Исламов, Югославия: от объединения к разъединению // Belgrade: Library of Serbia (LIBRARY.RS). Updated: 08.04.2021. URL: https://library.rs/m/articles/view/Югославия-от-объединения-к-разъединению (date of access: 05.10.2024).

Publication author(s) - Т. М. Исламов:

Т. М. Исламов → other publications, search: Libmonster SerbiaLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Сербиа Онлине
Belgrade, Serbia
494 views rating
08.04.2021 (1276 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
By the way,, Who said, Levitation is impossible..? There are about two hundred people on the planet, Those who do not know. The flight above the ground begins with the readiness of the challenge in our head.
Catalog: Философия 
A new autocrat - Joseph Vissarionovich Stalin Is it possible to enslave free people for 300 years? Here's the question...
The Vatican is the world’s first intellectual state. Vatican Assets in Archives, that store the corpus of Texts measured as 75,000 linear meters. These are the most valuable cards (80 thousand cards), manuscripts, parchments of the Library of Alexandria. Intellectual heritage taken from Byzantium, Egypt and Asia Minor, From Pre-Columbian America, et cetera…
Catalog: Этика 
Vulgar about over-normative enrichment under ideal capitalism You (personally) wanted to become a Rich Man or a member of the Mafia? One won’t work without the other. The misfortune of that, That experience with rabbits was 200 years ago.. , On the continent of Australia... And no one, Today, I don’t know how to make rabbits..!
Catalog: Экономика 
Signs of the history of the Templars and France In this text we work, sooner rather, As engineers of storytelling...
Catalog: История 
Guilt can be aggregated into a toolkit. De facto, This is a projection of the new "Intellectual Derivative".
Catalog: Экономика 
A Short Excursion on the Division of Labor in the Russian Empir Russian bayonets and gold of England In Financial report of 1812. explained, received 600 000. Rub. — England’s debt to Russia for the French campaigns1805-1807.
There is one "fatal question" to the rulers of the USSR: Why they didn’t carry out the financial reform after the Olympic Games in Moscow? In the spring of 1981? Why did not the cascade of reforms of a political nature?
Catalog: Экономика 
What should be said to Lend-Lease Mathematics, Mathematics is everywhere... In addition to the canonical 4-5% in Soviet times, it was customary to call the following data: out of 46 billion. $US$. Total U.S. Lend-Lease Spending by the Soviet Union,8 billion. $US$. (as in the British Empire, for example, Received 30,3 billion. Reference: https://bessmertnybarak.ru/article/lend_liz/
Catalog: История 
Ocean&Space Mobilization before Chaos... Millions of Tons of Space Debris in Orbit of Planet Earth A trillion tons of plastic waste in the oceans.
Catalog: Философия 

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBRARY.RS - Serbian Digital Library

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

Югославия: от объединения к разъединению
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: RS LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

Serbian Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.RS is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of Serbia


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android