М.:Таус, 2011. 104 с.

Небольшой объем рецензируемой книги, несколько шокирующий заголовок, и не один, а три, вполне могут сбить с толку читателя: обычно за подобными названиями прячутся издания из серии "тайна жизни и смерти", "свидетели загробной жизни" и тому подобное, где авторы специально вводят в заблуждение читателя, чтобы лучше сбыть свою книгу. В данном случае это не так: перед нами - строгое научное исследование, основательно фундированное, сделанное археологом, изучающим сущности погребального обряда и традиций, сопровождающих умерших при переходе из мира живых в мир мертвых.

Не скрою, что меня не только как пристрастного читателя, но и как достаточно искушенного археолога, проработавшего более 40 лет в теме истории погребального обряда, всегда настораживают статьи или книги, которые предлагают еще один (1001-й) способ открытия "тайны жизни и смерти". Как, неужели еще один автор узнал великую тайну и готов нам ее поведать? Этого быть не может... Но книга Ю.А. Смирнова не об этом, хотя ее название составлено из этих слов. Автор предлагает нам свою версию о том, что данная тема "извечна", не побоюсь этого слова, в истории человечества и что для ее понимания есть еще один аргумент, который автор высказал достаточно обоснованно. Смысл в том, что Апокалипсис - это версия христианской "Книги мертвых", аналогичная египетской, тибетской и другим книгам подобного рода. Но этого мало, есть еще европейские варианты "Книги мертвых" - это волшебные сказки. Да, обычные сказки, столь привычные для нас с детства. Признаюсь, мне до сих пор не приходилось читать что-нибудь подобное. В короткой рецензии нет возможности подробно разбирать все положения автора, да в этом и нет необходимости. Остановлюсь на главных моментах, наиболее меня заинтересовавших.

Начну с того, что, «во-первых, автор, являющийся безусловным сторонником системного подхода в науке, сознательно нарушил свои принципы, рассматривая только общее в восприятии смерти у разных "цивилизованных" народов и в разных культурных традициях, не заостряя внимание на особенном. Для автора важно было показать то, что объединяет людей, а не то, что их отличает в осознании первой и вечной темы: "ЖИЗНЬ-СМЕРТЬ ЖИЗНЬ". Во-вторых, автор также сознательно почти не касался обобщений архаического восприятия этой темы у "бесписьменных" народов. Это огромный пласт первобытной культуры, еще ждущий своих исследователей» (с. 4).

Содержание книги включает небольшое предисловие, восемь глав: "Книги мертвых"; "Эрос и Танатос"; "Книги мертвых и погребальные обряды"; "Эсхатология"; "Заупокойный канон"; "Апокалипсис - христианская книга мертвых"; "Запад и Восток: олицетворение Смерти"; "Волшебные сказки - древнейшие книги мертвых"; заключение и библиографию; "Литература XVIII XXI вв. на русском языке и интернет-источники" (36 с).

В самом начале автор представил разбор текстов "книг мертвых", дошедших до нас и квалифицированно переведенных на русский язык. Он рассмотрел содержание книг: "Египетская Книга мертвых", "Тибетская Книга мертвых", "Индуистская книга мертвых", "Книга мертвых индейцев майя", и попытался выяснить их воздействие в исторической перспективе на сознание людей.

Глава "Эрос и Танатос" - как бы прелюдия к тому, что последует дальше с акцентом на то, что любовь всегда рядом с такими понятиями, как жизнь и смерть. Автор следующим образом классифицирует любовь и смерть: «...в виде двоичного кода "ЛЮБОВЬ-СМЕРТЬ". Эта "параллель"

широчайшим образом распространена во времени и пространстве: от близнечных мифов с инцестуальной окраской (например, Яма и Ями Вед и их иранская параллель - Йима и Йимак), где инцест становится "пусковым механизмом" дальнейшего развития человеческого рода. Вариант - перволюди и их грехопадение, в котором один из прародителей (один из членов супружеской пары), уходя из жизни, становится "первоумершим" (царем ~ судьей ~ стражем в потустороннем мире), т.е. культурным героем» (с. 24). И далее замечает, что "их параллелизм проявляется не только в культурном (мифопоэтическом) плане, но и в эволюционном".

В главе "Книги мертвых и погребальные обряды", в сущности, автор ограничивается сентенцией о том, что "обряды, сопровождающие смерть и похороны любого индивидуума, включенного в социум (независимо от того, какому воздействию подвергается его тело: сохранению или уничтожению, погребению или выставлению и т.п. [Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения. Исследование, тексты, словарь. М.: Восточная литература РАН, 1997]), предполагают действия, направленные на то, чтобы помочь умершему оказаться на правильном пути, преодолеть все преграды (если существование таковых предполагается) и обрести искомое, т.е. оказаться там, где, согласно представлениям каждого конкретного общества, он (его ДУША) должен (должна) очутиться (очнуться).

При этом следует учитывать два обстоятельства: (1) сложность похоронного обряда всегда зависела от статуса умершего, от его значимости для социума; (2) линейное восприятие времени чаще всего ведет к сохранению тела умершего (Египет), а циклическое - к его уничтожению (Тибет). Впрочем, и в том, и в другом случае возможны исключения, связанные с особым статусом покойного или конкретными представлениями о загробном существовании тех, кто этот обряд (обряды) совершал" (с. 25-26).

В главе "Эсхатология" автор еще раз приводит нас к мысли, что все "книги мертвых", "несмотря на их колоссальный временной, пространственный и концептуальный разрыв", показывают черты безусловного сходства, вплоть до текстологических совпадений, более того, в них обнаруживаются разительные параллели. И это особенно интересно, так как мы знаем, что все книги создавались в неодинаковых исторических условиях. И этот феномен очень любопытен. Но автор вводит другой аргумент, связанный с этой общностью сакральных текстов. Он говорит, что наблюдения в области современной медицины, особенно исследования над людьми, пережившими клиническую смерть, проведенные доктором Р. Моуди, дали повод многим специалистам еще раз обратиться к теме перехода от жизни к смерти и продолжения жизни после смерти. Автор еще раз напоминает нам, что подлинный интерес к жизни после смерти, несмотря на девальвацию религиозных представлений в современном мире и усиление эсхатологических настроений (ожидание конца света), а также возрождение неоязыческих представлений будоражит умы по-прежнему, может быть, с большей силой, чем это было в более ранние времена и исторические эпохи. По мнению автора, успехи, достигнутые на Западе в области реанимации, позволили человеку европейской цивилизации взглянуть на мировую культуру в необычном ракурсе, что уже на первых порах привело его к "переоткрытию" особого рода текстов, известных под собирательным названием "Книги мертвых". В результате сравнительного анализа текстов "Тибетской Книги мертвых" и клинических записей у Р. Моуди автор обнаружил много общего. То же можно наблюдать и в сравнении других книг, подпадающих под понятие "Книги мертвых".

Особое, на мой взгляд, место занимает глава "Заупокойный канон". Автор хочет обратить наше внимание на то, что в иудейской, христианской и мусульманской канонических традициях отсутствуют особые, соответствующие канону "эсхатологические" тексты, которые являлись бы руководством для умирающих и тем более для умерших, где бы давалась картина потустороннего существования и кодифицировались нормы "загробного" поведения. Но он отмечает, что существуют "заупокойные молитвы", назначение которых состоит в том, чтобы поддержать (умирающего) умершего через обращение к Всевышнему и/или через обращение к Его святым и пророкам, для облегчения посмертной участи усопшего. И все же автор находит текст в христианской традиции, который выполняет ту же роль, что и "Книги мертвых". С его точки зрения, такой текст, где был бы передан опыт околосмертного состояния и в котором была бы выражена индивидуальная эсхатология, содержится в канонических текстах Нового завета, но он никогда под этим углом зрения, насколько известно автору, не рассматривался.

Для того чтобы яснее понять взаимосвязь заупокойных молитв с "наставлением" покойного в его будущей жизни, не последнюю роль играют, если так можно сказать, "временные (или числовые) универсалии". Совершенно очевидно, что у многих народов, независимо от страны, культуры, хронологического периода в их истории, существуют некие обобщенные представления

о времени обрядовых действий по покойному. Это период прощания с покойным: первые поминки после похорон - 3 дня; вторые поминки после похорон - 9 дней; третьи поминки - 40 дней; и последние - через год после смерти. С небольшими отклонениями от этих "временных универсалий" многие народы в погребальной практике используют этот режим. Анализируя данные о времени совершения обрядовых действий по умершему, автор еще раз обращается к христианской традиции, где «Христос впервые предстал перед учениками в тот же день, по воскресении (Мт. 28: 9, 17; Мр. 16: 9, 12, 14; Лк. 24: 15, 36; Ин. 20: 16, 19), но еще "как дух", а затем, уже "во плоти", на девятый день ("после восьми дней"; Ин. 20: 26), "в продолжение сорока дней являлся им" (Деян. 1: 3), затем вознесся и, на пятидесятый день, опять сошел к ученикам и Богородице в виде Духа Святого (Деян. 2: 1-3)» (с. 34). Надо сказать, что совпадений удивительно много, но меня как археолога наиболее заинтересовал пассаж автора о "нетленных" костях и об их великой "чудодейственной силе" в процессе "восстановления" будущего человека. У Ю.А. Смирнова есть одна фраза, которая заставила меня призадуматься и в конечном счете ответить на нее: «...И наконец, пожалуй, самое основополагающее совпадение касается уже чисто мистического плана. В противоположность иудаизму и классическому мусульманству, мыслящих Воскресение "во плоти", ранние христиане предполагали внетелесное Воскресение» (с. 34). И главным источником этого восстановления были костные останки умершего.

Здесь я могу вслед за автором сказать, что к идентичным выводам я пришел после изучения древностей эпохи Гальштата и Латена (VIII в. до н.э. по рубеж эр) в юго-восточной Прибалтике. Речь идет о территории Германии, Польши и Восточной Пруссии (ныне Калининградская область). Кости умершего человека после кремации складывались в урны, которые ставились в каменные ящики (что-то вроде склепов). Однако сами урны были доступны для живых. В склепах (ящиках) были "двери" из камней, а на урнах открывались крышки. В урны подкладывали кости новых покойников, но стоило данной семье (роду) перейти на другое место жительства в связи со сменой обрабатываемых участков подсечного земледелия, они забирали своих покойных и уносили их, благо кремированные кости давали возможность компактного перенесения на новые места обитания. Конечно, часть "покойников" оставалась на прежних местах, и их родовая принадлежность со временем утрачивалась, но их могилы служили сакральными пунктами для захоронения других "вновь прибывших". Или же кремированные останки разбирались родственниками на амулеты и обереги. По-видимому, именно в это время преобладания обряда кремации практически по всей Европе (исключение составляли кочевники, у которых господствовал обряд трупоположения) сформировалось представление о "чудодейственности" останков умерших, и именно из этого обряда почитания костей предков развилось представление о святых мощах в эпоху раннего средневековья и дальнейшего их повсеместного культа в христианстве.

Глава "Апокалипсис - христианская книга мертвых!?", на мой взгляд, ключевая в общей схеме исследования Ю.А. Смирнова. Здесь он максимально подробно, несмотря на общую лапидарность подачи всего материала, высказывает свою идею о том, что Иоанн Богослов пророчествовал, находясь "в духе", т.е. будучи в экстатическом состоянии или в состоянии транса. Автор подробно останавливается на этом состоянии, сравнивая его с тем, что было описано в тибетской и египетской "книгах мертвых". С этой мыслью автора можно согласиться. Она выглядит вполне убедительной и новой.

В конце этой главы автор приходит к выводу, что Апокалипсис все же не является "Книгой мертвых" в строгом смысле этого слова, ибо не представляет собой четкого руководства для умирающего (умершего). В нем нет ни строго расписанного по дням хода посмертного изменения сознания, ни последующего его состояния, ни подробной "топографии" загробного мира.

Так существует ли "настоящая" "Христианская Книга мертвых"? Да, отвечает автор, и, по всей видимости, это труд Макария Александрийского (IV в.): "Слово об исходе души и о посмертном состоянии человека" (с. 42).

Глава "Запад и Восток: олицетворение Смерти" посвящена образам Смерти в этнографии и истории народов. Все мы достаточно определенно понимаем, как выглядит образ "жизни", особенно ее самое яркое выражение в виде "библейского рая", несмотря на то, что мы чаще сталкиваемся с тиражированием образа "страдания". И об этом нет нужды долго говорить. Совершенно другой вопрос, каков образ смерти. Автор дает на него четкий ответ: Запад и Восток так же далеки в своих представлениях образа/воплощения смерти, как их географическое положение. Помните, у Киплинга "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись...". Из всех персонажей смерти, о которых говорит автор, мне более всего интересны представления

о смерти у европейцев. Эта глава вводит нас в последний пассаж автора исследования, - в главу "Волшебные сказки - древнейшие книги мертвых?!".

На мой взгляд, это самый парадоксальный сюжет в исследовании Ю.А. Смирнова. Мы так привыкли в текстах сказок видеть "простые", житейские истории, что представить сказку как некое "наставление" или "руководство к действию" умирающего/умершего мне не приходило в голову.

Автор вводит нас в текст этой главы эксцентрическим сопоставлением, «Пожалуй, самое удивительное совпадение текстов "книг мертвых" и видений людей, переживших "малую смерть" или состояние "вне тела", мы находим в... волшебных сказках!». Далее автор приводит пространную цитату из В.Я. Проппа ("Исторические корни волшебной сказки"):

«Независимо от того, где и когда была создана сказка, вернее, записана (в пределах индоевропейского культурного ареала) и какие персонажи и как в ней действуют, они всегда по ходу сюжета будут вести себя одинаково. Что же касается самих сюжетов, то их, собственно, три, в соответствии с одной из трех (иногда одновременно трех) задач или целей, которые преследует положительный герой (слушатель!) волшебной сказки:

1. Герой проходит (должен пройти) посвящение (инициацию), в понятиях создателей сказки - умереть в одном общественном статусе, с тем чтобы родиться в другом, т.е. новым (полноценным, полноправным) членом общества.

2. Герой способствует достижению благополучия своего социума, добывает что-то жизненно необходимое обществу или тому, от кого зависит благополучие данного общества (добывает "молодильные яблоки", "живую и мертвую воду" и т.д.). Для этого он отправляется в Иной мир, в так называемое Тридевятое царство, Тридесятое государство, т.е., как и в первом случае, проходит "смерть" и "воскресение", возвращаясь в новом качестве, в качестве благодетеля своего социума (часто с прерогативами культурного героя).

3. Герой устраивает свои матримониальные дела, для чего ему опять приходится отправиться в дальний путь, так как его будущий брачный партнер (либо, по тем или иным причинам, исчезнувший брачный партнер) не просто иноплеменница (иноплеменник) - указание на экзогамию, - но и чужеземка (чужеземец), и не просто чужеземка (чужеземец), а Волшебная Жена (Жених) - типичный бродячий сюжет: Амур и Психея, Красавица и Чудовище, Аленький цветочек и т.д.

И здесь надо особо отметить, что каждый раз (и это правило), Герой (Героиня), выполняя свою задачу, оказывается в неведомом, заморском, заоблачном, подземном, золотом, серебряном, медном (во всех отношениях бесконечно далеком, как по вертикали, так и по горизонтали) "Тридесятом царстве", куда он (она) попадает (исполняя заветы отцов) либо совершая страннический подвиг (борясь с чудовищами, стаптывая железные башмаки, испытывая муки голода, жажды и пр.), либо преодолевая этот немыслимо дальний путь с помощью волшебных помощников, совершая перед этим, так сказать, подвиг этический: хоронит неизвестного покойника, спасает какое-нибудь животное от смерти или щадит кого-нибудь, отказывая себе в необходимом пропитании, или даже скармливая помощнику части своего собственного тела и т.д. и т.п.

В данном случае что особенно интересно? Это то, что поведение Героя (Героини) идет явно вразрез с, так сказать, принятыми нормами, т.е. противоположно поведению Лжегероя (Лжегероини), пытающегося решить ту же задачу. Другими словами, их поведение резко неадаптивно или сверхнормативно, как сказали бы современные психологи» (с. 54, 55).

Я специально остановился на этом пассаже автора, потому что считаю его ключевым в дальнейших построениях. Казалось бы, что здесь нового? Все известно. Но автор вводит еще один аргумент, отвечая на бытующее мнение, "...что сказка вторична по сравнению с мифом, что она зарождается в конце бытования мифа и является его профанным вариантом. Что сказки, дескать, рассказывали женщины детям, не достигшим инициационного возраста. Здесь не место для полновесной критики подобных утверждений".

Здесь следует только сказать, что сказка если и вторична по сравнению с космогоническим, теогоническим или этиологическим мифом, то только лишь в смысле ее десакрализации. По всей видимости, сказка и миф попросту сосуществуют, и сказка представляет собой социоэтиологический миф. Более того, возможно, сказка даже архаичнее некоторых категорий мифов"(?) (с. 55, 56). Я не стану комментировать это утверждение автора. Здесь есть о чем говорить и спорить с ним, посему предлагаю сделать это читателям. На мой взгляд, эта глава - одна из интересных и полемичных. Надо сказать, что в ней автор особенно постарался развернуть свои аргументы в

доказательстве идеи, что сказки и есть древнейшие прототипы "книг мертвых", складывавшиеся уже в недрах каменного века и повествующие о вечном круговороте: ЖИЗНЬ-СМЕРТЬ-ЖИЗНЬ.

На этом я намеренно обрываю текст своей рецензии. Мне кажется, что эту книгу надо прочитать, прежде всего для того, чтобы иметь свое мнение. В конечном счете я рассказываю только о своих впечатлениях, которые возникли у меня при первом прочтении книги, к сожалению моему, такой "тоненькой" по объему. Она мне странным образом напомнила тезисы доклада или краткий план очень объемного монументального сочинения, которое пишут всю жизнь и на краю ее делятся мыслями с читателем. Мне легко представить его размеры и возможные "отклонения" от главной темы. Несмотря на законченность и самостоятельность рецензируемой книги, ее лучше читать в сопровождении другого труда автора: "Лабиринт. Морфология преднамеренного погребения. Исследования, тексты, словарь". Надеюсь, что это не конец исследования, а всего лишь этап, пусть и трудный и незавершенный, но, как говорится, лучшее впереди...

Permanent link to this publication: