Статья посвящена попыткам СССР установить через Стамбул и довоенных агентов в Югославии контакты с четниками Михайловича - ЮВвО. Информацию поставляли также советские разведчики в Англии и советские пленные, бежавшие из фашистского плена и укрывшиеся у четников. В результате сформировавшегося негативного отношения руководство СССР отказалось от сотрудничества с ЮВвО.

As it is known, there were two resistance movements in Yugoslavia: Tito's partisans and Mihailovich' Chetniks. Until 1942, the USSR tried to establish contacts with the Chetniks through the Istanbul mission and pre-war agents residing in Yugoslavia. Information about Mihailovich was also provided by Soviet spies in Britain, and by Soviet prisoners of war, sheltered by the Chetniks. As a result, the Soviet Union formed a negative attitude towards the Chetniks and gave up from the plans of cooperation with them.

Ключевые слова: Югославия, некоммунистическое движение сопротивления, четники, разведка.

В годы Второй мировой войны в Югославии существовало два движения Сопротивления, значительная часть которых состояла из сербов. Первое - партизаны Й. Б. Тито (Народно-освободительная армия Югославии - НОАЮ) сравнительно хорошо известно советским исследователям. Вторая группа, четники Д. Михайловича (Югославская армия (войско) в отечестве - ЮВвО). В советской историографии тема ЮВвО малоизучена, хотя и публиковались документы, позволяющие более или менее объективно охарактеризовать личность Д. Михайловича и движение, возглавляемое им. К таковым, например, можно отнести документы руководства рейха, содержащие тезисы доклада начальника штаба оперативного руководства генерала Йодля, прочитанного перед рейсхсляйтерами и гауляйтерами 7 ноября 1943 г. в Мюнхене. В этом докладе, разбирающем стратегическое положение рейха к началу пятого года войны, детально описано положение во всех областях, где гитлеровская Германия боролась против внутреннего и внешнего врага. В разделе "Юго-восток", в частности, говорится: "На оккупированной нами территории Балкан происходит малая война. Она ведется против иногда хорошо вооруженных, поддерживаемых англосаксами банд общей численностью около 140 - 150 тыс. человек. Все банды борются против немцев, однако между ними нет единства. Различают: в Хорватии и Сербии - а) коммунистические партизанские отряды под командованием Тито численностью около 90 тыс. человек; б) четники под командованием Драже Михайловича

Тимофеев Алексей - д-р ист. наук, научный сотрудник Института новейшей истории Сербии, г. Белград.

численностью 30 тыс. человек; в) в Греции - национальные банды под командованием Зерваса численностью 10 тыс. человек и около 15 тыс. коммунистов. Для отражения нападения англосаксов и борьбы против банд в настоящее время мы располагаем войсками численностью 612 тыс. человек" [1. С. 544].

Тем не менее до сих пор некоторые представители старшего поколения ученых сравнивают Д. Михайловича с А. Павеличем, опираясь при этом на сборники документов времен титовского суда над Д. Михаиловичем, проводившегося в традициях советских процессов 1930-х годов (см., например, [2. С. 168. 182. 195]).

Тенденция уравнять хорватского фюрера А. Павелича (создавшего систему концентрационных лагерей, строившего партию по нацистскому образцу и считавшего геноцид одним из способов решения политических проблем еще в предвоенное время [3]), словенского лидера Л. Рупника (руководившего словенскими коллаборационистами, существовавшими там в массовом порядке в силу безвыходной ситуации [4]) и Д. Михайловича (сотрудничавшего с англо-американскими представителями и лишь после того, как в конце 1943 - начале 1944 г. Югославия окончательно перешла в советскую зону влияния, объединившего усилия с гитлеровцами в борьбе против НОАЮ) является рецидивом титоистского стремления "успокоить общественность", замалчивая преступления одних и жертвы других. Сербская академическая наука соглашалась с оценкой движения Д. Михайловича, содержащейся в вышедшем в свет в 1992 г. фундаментальном труде Б. Петрановича "Сербия во Второй мировой войне", определившем ЮВвО как прозападное и антикоммунистическое движение Сопротивления [5]. Сербский парламент 21 декабря 2004 г. принял "Изменения к закону о правах ветеранов, военных инвалидов и членов их семей", уравняв в правах представителей четнического и партизанского движений. О том, что четническое движение не было коллаборационистским, говорят и многочисленные документы из фонда 57-й армии в Центральном архиве МО РФ, зафиксировавшие несколько случаев сотрудничества РККА и ЮВвО и ни одного случая организованного столкновения [6]. Однако события сентября-октября 1944 г. имели и свою предисторию.

Взаимоотношения СССР с движением Дражи Михайловича (ЮВвО) в годы Второй мировой войны по ряду причин стоит рассматривать отдельно от взаимоотношений между СССР и эмигрантским королевским правительством в изгнании. Правительство редко получало возможность общаться со своим военным министром в Югославии без посредничества британских спецслужб и зависело от воли Форин оффис. С другой стороны, Д. Михайлович и его представители проводили собственную политику, которая не всегда коррелировалась с пожеланиями эмигрантских политиков. Кроме того, попытки установления связей между СССР и ЮВвО имеют большое значение и в контексте изучения гражданской войны в Югославии.

После 22 июня 1941 г. советское правительство было заинтересовано в установлении связей с европейскими силами сопротивления. Уже 7 июля 1941 г. ИККИ по совету В. М. Молотова обратился к коммунистическим партиям европейских стран с рекомендацией создавать единый фронт борьбы со всеми противостоящими оккупантам силами, вне зависимости от их политической ориентации [7. С. 109 - 114]. Такая рекомендация о сотрудничестве с движениями сопротивления Франции, Чехии, Норвегии и Бенилюкса не вызвала симпатий основного организатора этих движений - правительства Георга VI [7. С. 10]. Например, предложение послать в Лондон на переговоры с де Голлем лидеров французских коммунистов М. Тореза, А. Марти британский посол в СССР Ст. Криппс сразу же оценил как "нецелесообразное" [7. С. 11].

Попытки СССР получить информацию о некоммунистических движениях сопротивления были, тем не менее, продолжены. Крупнейшим таким движением летом 1941 г. было движение Д. Михайловича, о котором в то время мало знали и сами англичане. По воспоминаниям сербского политика и организатора

четнического движения начала XX в. Василия Трбича, первые сведения о деятельности Д. Михайловича привез в Стамбул торговец Драгомир Ракич, прибывший в Турцию в конце июля 1941 г. Д. Ракич выполнил переданное ему через А. Мишича поручение Д. Михайловича: добраться до Стамбула, найти там В. Трбича, передать ему, что "группа сербских офицеров не захотела сдаваться и ушла в лес, признав своим командиром полковника Дражу Михайловича. Мы собираемся организовать всю Сербию и в определенный момент поднять ее на восстание. Но мы хотим связаться с англичанами. Никаких переговоров с правительством Душана Симовича (премьер югославского эмигрантского правительства. - А. Т.) мы не хотим. Мы хотим сотрудничать с англичанами напрямую и просим Трбича помочь нам установить эту связь" [8. С. 198]. О своем разговоре с Ракичем Трбич сообщил полковнику британской разведки В. Бейли, который рассказал об этом И. Джоновичу, представителю югославского правительства на Среднем и Ближнем Востоке.

Вскоре состоялась встреча, на которой присутствовали: полковник В. Бейли (будущий английский офицер связи при штабе ЮВвО), капитан Дж. Амери, Дж. Беннет (будущий глава Югославского отдела УСО), И. Джонович и В. Трбич. Кроме того, на этой встрече присутствовал "один русский, которого звали просто Николаев" [8. С. 202]. "Русского агента Николаева" упоминали и английские участники встречи, которые указали, что предварительное обсуждение советско-британской миссии к Д. Михайловичу проходило 4 - 31 августа, а непосредственные переговоры с "Николаевым" проводились 5 - 7 сентября [9. Р. 48 - 49]. И. Джонович в воспоминаниях описывает этот эпизод несколько иначе. Он умалчивает о роли во всей этой истории В. Трбича и о нежелании Д. Михайловича иметь дело с югославским правительством в качестве посредника при переговорах с англичанами. По словам И. Джоновича и В. Трбич просто привел к нему Д. Ракича, после разговора с которым уже сам И. Джонович обратился к англичанам, да и то лишь потому, что надо было попросить у них миллион динар для Михайловича [10. С. 84 - 86]. В английской версии событий упоминается просьба В. Трбича о предоставлении ссуды, но не уточняется, кто был инициатором контакта с англичанами - Джонович или Трбич. Кроме того, по словам Бейли, именно И. Джонович предложил сформировать первую миссию к Д. Михайловичу с советским участием [9. С. 48].

Это подтвердил в своих воспоминаниях и сам Джонович, который сообщил о том, что он хотел организовать совместную англо-советскую миссию, для чего и вошел в контакт, узнав о приезде Д. Ракича, с "полковником Николаевым, шефом советской разведслужбы" в Стамбуле и с "полковником Бейли, шефом английской разведслужбы" в Стамбуле. Николаев "связался со своим правительством и вскоре сообщил, что в Москве согласны на сотрудничество и совместную миссию офицеров связи". Однако "в последний момент англичане и Симович отказались от этого проекта" [10. С. 84 - 86].

Трбич описал ход сербско-английско-советских переговоров в Стамбуле о совместной миссии к Михайловичу детальнее. По его словам, переговорами руководил полковник Бейли. Этот английский офицер сообщил собравшимся, что "он получил приказ от Черчилля сразу же послать денежную помощь Михайловичу как знак того, что англичане его поддерживают, и подготовить одну команду из трех сербов, а они дадут одного английского офицера, который будет пользоваться радиостанцией, и когда все будет готово, найти способ переброски этой команды в Сербию, договорившись с Михайловичем о месте встречи этой команды. Другая команда, в составе как минимум шести офицеров-авиаторов, должна отправиться в Россию (для последующей переброски в Югославию самолетом Авиации дальнего действия (АДД) вместе с советским офицером связи. - А. Т.). Этой командой в России должен будет руководить Душан Радович, летчик и полковник Генерального штаба [...] Через несколько дней этот план был целиком

одобрен как в Лондоне, так и в Москве. Русские хотели, чтобы один их представитель, как и англичанин, прибыл в штаб Дражи Михайловича. Так что этот план был окончательно утвержден в следующем виде: к Драже Михайловичу должны сразу отправиться два серба, один англичанин и один русский, а в Россию - пять офицеров-авиаторов и с ними Душан Радович [...] Спустя несколько дней прибыло новое распоряжение из Лондона, что все надо перепроверить, так как правительство (югославское эмигрантское. - А. Т.) в Лондоне утверждает, что никакого Драголюба Михайловича, полковника югославской армии и бывшего военного атташе в Болгарии, в Сербии нет [...] Опять прошло несколько дней [...] от Черчилля прибыла [...] телеграмма, что к Михайловичу должны ехать два серба и один радист - англичанин, но в этой команде никак не может быть русский. Что же касается другой команды, которая должна отправиться в Россию, то англичане ею не интересуются" [8. С. 202 - 204]. После этого уже Боголюб Илич, военный министр эмигрантского правительства, лично запретил и вторую часть составленного плана - об отправке югославских королевских офицеров в СССР. Тот факт, что британцы были виноваты в срыве совместной советско-британской миссии, а антагонизм между эмигрантскими политиками привел к срыву миссии Радовича, упоминает и работавшая с документами Управления стратегических операций (УСО) современная английская исследовательница [9. Р. 54]. В результате "русские очень рассердились, что вся комбинация с миссией к Драже Михайловичу и еще одной команды в Россию не удалась [...] хотя эта комбинация и была одобрена первоначально в Лондоне и Москве. Русский по фамилии Николаев только сжал зубы и как-то по-русски выматерился. Я думаю, что это ругательство относилось к сербско-английской коалиции в целом" [8. С. 204]. После этого англичане передали сербской стороне 1 000 000 динар для Д. Михайловича и послали в Югославию свою первую миссию [10. С. 85].

Современный сербский исследователь Коста Николич называет эту безуспешную попытку направить англо-советскую миссию к Д. Михайловичу "Русским проектом". Кроме мемуаров Джоновича, он использует в качестве источника информации конспект лекции Марка Вилера, которую этот историк британских спецслужб прочел в Белградском университете 16 февраля 1990 г. Вилер - сторонник традиционной для англоязычной историографии прошлого века теории, что истоки раскола между Тито и Сталиным надо искать еще во время войны, если не раньше [11]. Поэтому естественно, что он рассматривал советские попытки установить контакты с Михайловичем, как попытку наказать или даже оттеснить непослушного Тито. К. Николич подтверждает английскую идею по поводу "Русского проекта" и цитирует донесение Р. Кемпбелла, написанное в середине августа 1941 г., которое позволяет рассматривать происходившее в Стамбуле как британско-советскую борьбу "за то, чтобы занять выгодные позиции перед разделом добычи на Балканах" [12. С. 20]. Очевидно, что и английский, и сербский исследователи упустили из виду ситуацию, в которой оказался СССР в августе 1941 г.

Это было время оглушительного успеха вермахта, на полных парах приближавшегося к Москве. В то время немецкая машина блицкрига перемалывала по нескольку советских дивизий в день, а бесконечные колонны военнопленных, массы разбитой техники и огромные захваченные территории радовали немецких генералов. Пропаганда вермахта о том, что "Гитлер - освободитель", находила путь к сердцам некоторых советских граждан, причем не только прибалтов и украинцев, но и русских. Никто еще не мог представить зверств нацистов на оккупированной территории, оттолкнувших от них большинство мирного населения. Никто не знал о том, что мороз затормозит немецкую технику на подступах к Москве. Никто еще не знал, что Япония не нападет на СССР, и дальневосточные дивизии помогут РККА перейти в контрнаступление под стенами советской столицы. Ясно, что в августе - декабре 1941 г. планы об экспансии на Балканах не

могли быть приоритетны в политике Москвы. Стоит напомнить и о том, что даже в самых смелых довоенных планах Сталин планировал включить в зону своего влияния Болгарию, Румынию и европейскую Турцию, но никак не Югославию [13. С. 310 - 311].

Судя по имеющимся документам ИККИ, получавшего приказания из Кремля, в августе 1941 г. Сталин был готов цепляться за любую соломинку, чтобы хоть на йоту ослабить натиск вермахта [7. С. 109 - 114]. В то время кроме СССР реальную борьбу с немцами в Европе вели лишь движения сопротивления. При этом везде, кроме Югославии, они уже попали под контроль Лондона и действовали (если вообще действовали) по указке УСО. Это уменьшало для СССР ценность прямых контактов с этими движениями [14]. В Югославии в то время ситуация еще была неясна и могла привести к формированию крупного очага сопротивления, благодаря совокупности местных традиций, преобладающего горного рельефа и слабости сети сообщений. Интерес СССР к событиям в Югославии был, несомненно, еще более усилен и тем, что к августу 1941 г. стало ясно, что коммунистические партии Европы не выполнили задачу, к которой их готовили двадцать лет, и не могут поднять рабочий класс Европы на массовое восстание в защиту "первого в мире государства победившего пролетариата" [15. С. 192 - 202]. Идея пролетарского интернационализма оказалась, как и в годы гражданской войны в Испании, слабее, чем идея национального единства. Исключением опять же была Югославия, где КИЮ, по ее собственным донесениям, была готова начать массовое восстание. Однако, по вышеприведенным причинам, донесения из Югославии приходили лишь из одного источника и не могли быть полностью объективны. Все это и побудило Москву заинтересоваться "Русским проектом" в Стамбуле.

Кризис, в котором оказался СССР летом 1941 г., уменьшал его привлекательность как партнера. Дело не только в том, что СССР оказался в такой же ситуации, как и Югославия в апреле 1941 г., что давало возможность белградским политикам отплатить ему той же монетой. В конце концов, тогда реальной помощи погибавшему королевству не оказала не только Москва, но и Лондон, организовавший военный переворот и несший моральную ответственность за его последствия. Речь тут шла о более глубоких причинах, связанных с восприятием не только СССР, но и России вообще, типичном для части сербской элиты, пришедшей к власти в результате путча 27 марта 1941 г. Именно эти круги доминировали как в эмигрантском правительстве в Лондоне, так и в штабе Д. Михайловича.

Этот сегмент сербского общества ориентировался в силу культурных, политических и неформальных связей и симпатий на страны бывшей Антанты, что отразилось уже на положении русских эмигрантов в Югославии после смерти короля Александра и патриарха Варнавы. Симпатии к Франции и Англии были следствием союзнического взаимодействия во время Первой мировой войны. Такие чувства имели оборотную сторону, выражавшуюся в критике или, по крайней мере, в недооценке Советской России во всех отношениях.

Подобные воззрения присутствовали у большинства "новых политических людей", ставших во главе сербской политической элиты конца 1930-х годов. По словам В. Трбича, накануне немецкого нападения на СССР М. Нинчич считал, что, "если дойдет до войны между Россией и Германией, Россию сомнут самое большее за месяц, и только потом русские смогут оправиться там, где-нибудь за Уралом". Премьер Симович полностью согласился со словами своего министра иностранных дел [8. С. 188]. Отношение к России, переходившее за рамки простой неприязни большевизма, выражали и сотрудники югославского королевского посольства в СССР в 1941 г.: посол Милан Гаврилович, пресс-секретарь Коста Крайшумович, военный атташе Жарко Попович [8. С. 188 - 189]. Интересно в этом контексте мнение безымянных авторов обширного обзора о русских эмигрантах в Югославии, написанного в начале 1950-х годов в югославской "шарашке" - отделении тюрьмы югославской госбезопасности в Билече (Босния). Они счита-

ли, что симпатии к русским эмигрантам испытывали лишь лица, относившиеся до начала Второй мировой войны к политическим маргиналам в сербской политике (руководство КПЮ, лидеры льотичевского "Збора" и командиры четников из Хорватии, Боснии и Черногории). Однако "лондонские сидельцы" и верхушка сербской армии (приближенные генерала Недича, лидеры четников в Сербии из окружения Д. Михайловича) относились к русским эмигрантам равнодушно, если не отрицательно [16. S. 723 - 730]. Это мнение подтверждают и другие источники [17. С. 107].

Трбич, общавшийся с сотрудниками югославского посольства сразу же после их прибытия из Москвы, подробно пересказал слова М. Гавриловича и К. Крайшумовича: "Вся наша делегация - посольство в Москве - плохо относилась к России и ее режиму. Всю информацию о русских событиях Гаврилович получал от сэра Страффорда Криппса, английского посла в России. Гаврилович видел Сталина всего два раза: на большом приеме накануне Нового года и тогда, когда подписывали пакт о ненападении между Россией и Югославией [...] О военной подготовке России Крайшумович сказал [...] что она огромна; что войск много, но они не способны воевать. Это вообще было укоренившееся мнение всех, кто наблюдал за организацией русской армии в самой ли России, или, судя по многочисленным публикациям, писавшим о русской армии". Подобную позицию некоторые сотрудники югославской дипмиссии выражали достаточно резко: "Коста рассказал мне и об одном отвратительном событии, которое произошло на русско-турецкой границе. Жарко Попович, полковник Генерального штаба и военный атташе, не был хорошо принят в среде, где должен был представлять силу своей страны, так как всюду открыто выражал отвращение ко всему тому, что видел и замечал в жизни сегодняшней России [...] Этими поступками он закрыл перед собой двери в высшие военные круги Москвы. Но когда они прибыли на русско-турецкую границу, пока русские, которые их провожали, все еще смотрели на них, полковник Жарко Попович и секретарь Божич на виду у всех присутствовавших русских демонстративно помочились на русскую территорию!". Трбич не жалел эпитетов, описывая свое отношение к этому "дипломатическому" поступку Ж. Поповича, до отъезда в СССР служившего главой военной разведки югославского королевского Генерального штаба [8. С. 188 - 189].

Вряд ли Д. Михайлович, чей природный такт и обходительность отмечали и его друзья, и враги, одобрил бы поведение своего "неразлучного приятеля" [17. С. 94]. Однако в его приказе, переданном А. Мишичем через Д. Раковича, очевидна определенная ориентация в поиске союзников - только на Англию. Дело тут не в какой-либо неприязни к СССР или вообще к России, его выбор был следствием достаточно типичного мировоззрения, которое позднее Живко Топалович, близкий политический советник лидера ЮВвО, описал от имени некоего анонимного сербского крестьянина из Герцеговины, однако оно, безусловно, имело более широкое распространение: "Издавна мы с русскими вместе воевали, но они за свое государство, а мы за наше, они под своим командованием, а мы под своим. Никогда жизнь наших народов не была одинаковой. У них владели государством и крестьянами великие князья и помещики, а мы из нашего государства турецких помещиков прогоняли и отдавали землю в собственность крестьянину. И тогда мы от русских сильно отличались, но это нам не мешало помогать друг другу и вместе победить турок, а потом: дорогие мои, разные наши дороги! Так же и со Сталиным. Пусть нам поможет освободиться от немцев и пусть он в наше государство не вмешивается. Этого мы ему не дадим, как наши старики не дали русскому царю прописывать нам конституцию и законы. Они тогда лишь уважали и приветствовали русских царей, пока они нам честно помогали" [18. С. 184]. Так как летом 1941 г., по мнению "стратегов" из югославского эмигрантского правительства, СССР не мог сопротивляться немцам дольше месяца, то о первой части желанной формулы сотрудничества ("пусть нам поможет") не

могло быть и речи. Речь шла о второй части формулы ("дорогие мои, разные наши дороги"), почему и было логично склониться перед Лондоном. Естественно, что позиция, занятая эмигрантским правительством, понравилась и англичанам, испытавшим во второй половине 1941 г. желанную передышку, размышлявшим о будущем Европы и ревниво охранявшим европейские движения сопротивления от контактов с СССР. Показательно замечание, которым Бейли оправдывал идею о совместной англо-советской миссии в Югославию: "Это была бы полезная демонстрация англо-русского сотрудничества, и в то же время пресекло бы возможные русские притязания" [9. С. 49].

В описании "Русского проекта" К. Николич оценивает его как проходное и маловажное событие, основываясь на мнении М. Вилера, заявившего, что вследствие подписания договора между НКВД и УСО от 30 сентября 1941 г. "совместная миссия к Михайловичу стала ненужной" [12. С. 24]. Однако переговоры в Стамбуле имели для советской стороны несколько большее значение, что было ясно не только по реакции "полковника Николаева".

Кем же был этот "полковник Николаев"? На самом деле его звали Василий Михайлович Зарубин, службу в советской разведке он начал еще в 1921 г., а с 1925 г. - в ИНО ОГПУ. Кроме официальных поездок за рубеж, он выполнил несколько нелегальных миссий: в Дании (1927), во Франции (1930), в Германии (1933), в США (1937). В феврале 1941 г. В. М. Зарубин стал заместителем начальника Первого управления НКГБ СССР, т.е. заместителем начальника внешней разведки [19. С. 203 - 216; 385 - 399]. Этот ответственный пост не помешал ему выполнить ряд важных миссий за границей. Перед стамбульскими переговорами В. М. Зарубин весной 1941 г. выезжал за рубеж, чтобы обновить связи НКГБ с советским агентом, личным советником Чан Кай Ши Вальтером Стеннесом. Этот бывший (а также будущий) немецкий политик в годы Второй мировой войны, не покладая рук, работал над задачей стратегического для СССР значения: предотвращения попыток Японии и Германии договориться с лидером Гоминьдана, что могло бы привести к "замирению" Китая и усилению японской угрозы для советского Дальнего Востока. Успешную карьеру В. М. Зарубин продолжил и после переговоров в Стамбуле - сначала как резидент НКВД в США, а после войны вновь как заместитель начальника внешней разведки [20].

Поэтому сам факт участия Зарубина в "Русском проекте" в Стамбуле свидетельствует о серьезном внимании, с которым к этому проекту относился СССР. Не просто так вытесняли СССР из переговоров и сами англичане. Дело в том, что вопреки формулировке М. Вилера (цитируемой К. Николичем) Зарубин участвовал в переговорах о сотрудничестве советской и британской разведок с полковником Гинесом еще 14 - 29 августа и уже тогда подписал договоренность о сотрудничестве УСО и НКВД, а окончательные переговоры "полковника Николаева" и Бейли состоялись 5 - 7 сентября. Важно и то, как был обставлен отказ английской стороны послать советского офицера связи в Югославию в составе совместной миссии. Первоначально, по словам В. Трбича, англичане выразили готовность не посылать офицеров союзников (как советских, так и английских) вообще, чтобы таким образом скрасить свое нежелание видеть советского разведчика при штабе Д. Михайловича. И лишь за двенадцать часов до отправления каирский штаб УСО "внезапно передумал" и включил в миссию капитана Дуейна Хадсона [17. С. 200 - 201]. Возможно, это был первый, но никак не последний случай взаимного надувательства, ставшего основной чертой почти бесплодного сотрудничества НКВД и УСО в годы Второй мировой войны [19. С. 385 - 399; 21. Р. 393 - 403].

В контексте изучения "Русского проекта" нельзя не отметить работу сотрудника кафедры истории Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов профессора Б. А. Старкова, выступившего в 1996 г. в Белграде с коротким рефератом на тему "Панславянская идея в Советской России. Новые документы, новые подходы". Большую часть реферата он написал на ос-

новании до сих пор не опубликованных советских документов о действиях советской военной разведки накануне Второй мировой войны. Среди них, по словам Б. А. Старкова, были планы советского военного атташе в Болгарии В. Т. Сухорукова (1934 - 1937), стремившегося связать между собой панславистки и антигермански настроенных офицеров Болгарии и Югославии, подключив к этому агентов из числа русских эмигрантов. Среди перспективных кандидатур в военной элите В. Т. Сухоруков планировал привлечь к этому проекту болгарского генерала Владимира Заимова и сербского военного атташе в Софии полковника югославского Генштаба Д. Михайловича [22. С. 481]. Позднее В. Заимова действительно завербовал в 1939 г. преемник В. Т. Сухорукова - И. А. Венедиктов. В. Займов работал на Разведывательное управление (РУ) РККА в Болгарии до 1942 г., когда был арестован и расстрелян, причем посмертно он получил звание Героя СССР [23]. Исследователи биографии Д. Михайловича К. Николич и Б. Димитриевич также упоминали о существовании неформальных связей Д. Михайловича с панславистки настроенными болгарскими офицерами и болгарской оппозицией вообще [17. С. 66 - 72].

В 1937 г. В. Т. Сухоруков был арестован и освобожден лишь в 1955 г. Согласно документам, изученным Б. А. Старковым, в августе 1941 г. заключенного Сухорукова этапировали в Москву, где он дал подробные объяснения о знакомствах и связях, завязанных им в Софии. Большинство разговоров с ним вел никто иной, как В. М. Зарубин [22. С. 485 - 486]. Зная, что "полковник Николаев" из "Русского проекта" и В. М. Зарубин - одно и то же лицо, мы можем еще раз оценить значение переговоров Бейли-Зарубин-Джонович, ради которых в тяжелейшие дни войны Сухорукова извлекли из недр ГУЛАГа. Есть и еще одно свидетельство того, насколько важным для СССР был положительный исход переговоров в Стамбуле. Предполагавшаяся поездка в СССР югославских пилотов была необходима для того, чтобы они вылетели из СССР в Югославию для установления связи с повстанцами; так как дальность полета была предельной, советская сторона согласилась с тем, чтобы после посадки самолеты были подорваны [24. С. 107]. Ж. Топалович вскользь упомянул в мемуарах об еще одних инициированных Москвой переговорах по организации советской миссии при штабе ЮВвО, имевших место в 1942 г. и также прерванных из-за сопротивления Лондона [25. S. 28].

Английские попытки помешать советским контактам со штабом ЮВвО не остановили советскую сторону. В августе-сентябре 1942 г. СССР попытался установить связь с ЮВвО через Ф. Е. Махина. Российский исследователь биографии Ф. Е. Махина В. А. Тесемников, считает, что этот царский казачий офицер, а в годы Гражданской войны эсер и участник Белого движения, стал в предвоенные годы важным агентом советской разведки. Кроме того, на основании работ придворного титовского историка В. Дедиера и статьи в эмигрантской газете "Новое русское слово", В. А. Тесемников пришел к выводу о том, что в 1941 г. Ф. Е. Махин некоторое время был у четников, ушел от них к партизанам и отказался вернуться назад в штаб ЮВвО, чтобы установить связь с Д. Михайловичем по заданию Москвы [26].

Дедиер описывал все эти события как "злую волю Москвы": "Я думаю, что Тито знал, что Махин работает на советскую разведывательную службу. Во всяком случае, 15 сентября 1942 г. прибыло "совершенно секретное" сообщение Коминтерна для Тито. В этом сообщении было указано, что Махин должен быть послан в штаб Дражи Михайловича [...] Тито смог помешать этой попытке установления контактов под предлогом того, что Махин уже слишком старый и болезненный, а его переход в штаб Д. Михайловича очень сложное задание" [27. С. 154].

Примерно ту же картину можно обнаружить в фондах переписки ЦК КПЮ и ИККИ. Имя Махина впервые упомянуто самим Тито в регулярном радиообмене между ЦК КПЮ и ИККИ, который, как правило, велся по-русски. В сообщении

от 31 августа 1942 г. Тито писал следующее: "У нас с самого начала партизанской войны находится русский эмигрант полковник Федор Махин. Он сначала был в Черногории, а теперь находится в нашем штабе и занимается публицистикой. В Черногории его вместе с профессором Милошевичем захватили четники, но наши части их освободили. Он держится хорошо, сейчас намеревается писать книгу о боях в Югославии, о Драже Михайловиче и т.д. [...] Просим узнать мнение НКВД о нем и сообщить нам" [28. 1942/191]. До этого Тито уже неоднократно критиковал Д. Михайловича в отчетах для ИККИ, и поэтому более чем заметно его стремление получить из Москвы запрос о том, что же пишет Ф. Махин о Д. Михайловиче.

Однако неожиданно вместо просьбы о посылке еще одного "разоблачения" Д. Михайловича из Москвы пришло совсем другое требование. Ответ ИККИ от 15 сентября 1942 г. гласил: "Поручите ответственному товарищу переговорить с русским эмигрантом Махиным и передать ему пароль наших соседей (здесь НКВД. - А. Т.): "Привет от товарища Правдина. Я пришел продолжить работу, которую проводил с вами Правдин". В разговоре с Махиным выяснить: 1. Имеет ли он что-либо передать для Правдина? 2. Какое положение он занимал у Михайловича и имеет ли возможность вновь войти в доверие к Михайловичу или к кому-либо из его близкого окружения? 3. Может ли вернуться к Михайловичу или осесть на оккупированной территории и работать по заданию соседей и осуществлять оттуда связь? 4. Результат сообщить" [28. 1942/204].

Следующая радиограмма, связанная с Ф. Е. Махиным, ушла в Москву уже 19 сентября. В ней от лица Ф. Е. Махина было написано: "Товарищу Правдину. Преследуемый немцами и белогвардейцами, я 23 июня прошлого года скрылся в Черногории, где участвовал в партизанском движении с самого его начала и там себя достаточно скомпрометировал в глазах четников Дражи Михайловича. Был у них в плену и освобожден партизанами от выдачи итальянцам. После итальянско-четнического наступления в Черногории отступил с партизанами в Боснию, где присоединился к верховному штабу. Из окружения Михайловича хорошо знаком с его помощником Ильей Трифуновичем (Бирчанином), председателем Народной Одбраны, его характеристику, мне кажется, я Вам сообщил. Трифунович сейчас с помощью итальянцев ведет наступление против партизан со стороны Сплита. Попытаюсь при посредстве партизанского верховного штаба связаться с ним и, если удастся, то и устроить с ним свидание. В этом отношении желательны Ваши указания. Пробраться в оккупированные края при постоянной за мной слежке гестапо сейчас невозможно. На днях пошлю подробную информацию о положении нашей здешней борьбы. Я очень обрадован возможностью нашей связи и работы. Горячий привет. Махин" [28. 1942/210]. Это письмо Тито передал в Москву и подписал его своим именем после имени Махина. Снова прослеживается стремление Тито использовать Махина как еще одного свидетеля, доказывающего правильность линии КПЮ на борьбу с четниками.

В телеграмме от 26 сентября 1942 г. Тито опять критиковал четническое движение и посетовал на то, что Д. Михайловича незаслуженно рекламирует "Радио Лондон", а также спросил, почему Д. Михайловича не осуждает советская пропагандистская станция "Свободная Югославия", находившаяся под контролем ИККИ и вещавшая из Тбилиси на южнославянских языках [28. 1942/217]. На следующий день, 27 сентября, партизанские радисты передали в Москву подробное донесение Ф. Е. Махина "товарищу Правдину". Престарелый эмигрант описал победу партизан над четниками, одержанную в Западной Боснии, упомянул широкое сотрудничество четнических воевод с итальянскими войсками. Кроме того, Махин выразил мнение о том, что легализация партизанского движения эмигрантским правительством не только невозможна, но и не нужна. Он уточнил, что скорее партизанам помогло бы признание их англо-американцами, хотя бы по во-

енной, а не по дипломатической линии [28. 1942/219]. На этом радиосообщения Ф. Е. Махина через радиостанцию ЦК КПЮ были прекращены. Если они действительно были составлены Ф. Е. Махиным, то становится очевидным, что он полностью находился под влиянием Й. Б. Тито и не мог стать независимым источником информации для СССР о ситуации в Югославии.

Кроме этих "официальных" источников информации о ЮВвО СССР использовал и "неофициальные", о природе которых можно было судить лишь на основании косвенных данных, пока не стали доступными новые архивные фонды в России. Возможно, с советской разведкой сотрудничал один из ближайших сотрудников движения Д. Михайловича - Драгиша Васич, стоявший до 1943 г. во главе пропагандистского отдела Верховного командования ЮВвО. Выступая перед немецкой анкетной комиссией, созданной для определения ответственности отдельных лиц за путч 27 марта 1941 г., известный сербский экономист и политик Мирко Косич утверждал, что Д. Васич накануне войны поддерживал связи с советского разведкой [29. S. 307]. Того же мнения придерживался и В. Дедиер, утверждавший, что Д. Васич "годами поддерживал связи с советским разведцентром в Праге. Это была так называемая четвертая линия советской военной разведки, действовавшей в трех государствах - членах (Малой. - А. Т.) Антанты: Чехословакии, Югославии и Румынии. Делал это из убеждения, а не за деньги. Он специализировался на деятельности среди белогвардейской эмиграции в Белграде [...] Когда в 1940г. Мустафа Голубич прибыл в Югославию, где стал резидентом советской разведки, он поддерживал тесные связи с Драгишей Васичем. Последний даже прятал в Белграде его радиостанцию" [30. С. 473]. Часть историков сомневается в этом сотрудничестве [12. С. 22]. Напомним, что женатый на русской эмигрантке Д. Васич отчаянно критиковал коммунистов в книге "Красные туманы", вышедшей на сербском языке в 1924 г. С другой стороны, не менее острым противником большевиков в начале двадцатых был и Ф. Е. Махин, в Гражданскую войну выступавший против большевистской власти с оружием в руках, а также многие другие белые эмигранты, завербованные НКВД.

Агенты советской разведки могли снабжать СССР информацией о ситуации в Югославии и из других источников. Прежде всего, речь идет о деятельности "кембриджской пятерки" [31] и некоторых других британских агентов. Вероятно, наиболее полезной была деятельность Джона Кернкросса, который в 1942 г. работал в британской дешифровальной службе, наблюдая за расшифровкой британскими контрразведчиками важнейших немецких радиоперехватов, направляемых с использованием шифровальной машины "Энигма". В специфических условиях Балкан, где проводная связь была осложнена в связи с деятельностью партизан, рельефом местности и общей слабостью телефонной сети, огромное значение для немцев имела радиосвязь. Англичанам удалось прочесть различные коды Люфтваффе (в том числе основной Красный код), потоки радиообмена Вена-Афины, Штраусберг-Салоники и еще ряд кодов более низкого уровня [32. Р. 501 - 503]. Кроме того, сведения о немецких планах на Балканах можно было получить из радиообмена Берлин-Токио. Давало возможности для различных комбинаций и то, что через Кернкросса в Москве должны были узнать, что англичанам удается расшифровывать радиообмен между ЦК КПЮ и ИККИ [33]. Эффективность британской разведки снизилась лишь летом 1944 г. [32. Р. 850 - 851]. Однако в то время (1944 - 1945) Дж. Кернкросс уже координировал работу британской разведки в Югославии, освещая планы и намерения Англии и США в этой стране. Гай Берджес работал в пресс-отделе британского МИДа и являлся личным помощником министра иностранных дел А. Идена. Дональд Мак-Лейн в годы войны служил секретарем посольства в Вашингтоне и мог отслеживать секретную дипломатическую переписку, в том числе касавшуюся ситуации на Балканах. Информация о британской разведсети на Балканах могла поступать и от

служивших британской контрразведке Гарольда "Кима" Филби и Антони Бланта. Информативно значимым для советской политики в Югославии было и то, что с февраля 1942 г. в течение двух лет в курировавшем югославские дела отделе каирского представительства УСО работал еще один "друг СССР" - британский коммунист Джеймс Клугманн [34].

При наличии столь разветвленной сети советских агентов, в СССР должны были знать о том, что в английском разведывательном сообществе имелись различные мнения по поводу Д. Михайловича. Однако перелом во взглядах произошел в югославском отделении каирской резидентуры УСО, где в конце лета - начале осени 1942 г. накопилось достаточно фактов о координации действий четников и оккупантов (немцев и в особенности итальянцев) в борьбе против партизан. Параллельно у англичан созревала идея о необходимости наладить контакты с Тито, так как "партизаны стали занозой в теле стран оси, а Михайлович - нет" [21. Р. 112 - 133].

Подозрительные "неожиданности", имевшие характер закономерности, происходили также с радистами штаба ЮВвО и английских миссий при Д. Михайловиче. В. Драгичевич, официальный радист британско-югославской миссии, направлявшейся к Д. Михайловичу в составе Д. Хадсона, М. Лалатовича, З. Остоича, по прибытии в страну вдруг решил "сменить лояльность" и перешел к партизанам. Вот что писал в донесении, посланном в ИККИ 12 января 1942 г., лидер ЦК КПЮ: "Радист английской миссии Драгичевич перешел на нашу сторону и передал нам ряд секретных телеграмм английского правительства, из которых видно, что приказы Лондона не направлены на пользу народно-освободительной войны". Это заинтересовало Димитрова, 15 января 1942 г. попросившего Тито переслать текст секретных телеграмм [7. С. 182]. О странном поведении другого радиста ЮВвО писал в своих мемуарах поручик сербских королевских ВВС Н. Плечаш, заброшенный к четникам в составе английской миссии после короткой подготовки. "Радиотелеграфистом Центра был поручик техник ВМФ Симич, серьезный и очень странный человек, который постоянно что-то делал, принимал депеши и передавал их. Когда он к утру заканчивал эту работу, он отжигал проволоку и перебирал радиодетали. Так он сам сделал новую радиостанцию. Его семья жила в Боке Которской, и по штабу ходили слухи, что его жена - коммунистка. Похоже, что так и было [...] Симич потом ушел к коммунистам" [35. С. 231].

Были и еще более загадочные явления, которые также описал Н. Плечаш. Еще во время подготовки на диверсионных курсах в Каире и Хайфе он познакомился с одним британским капитаном, представившимся канадцем Чарльзом Робертсоном. Плечаш обратил внимание на его странное произношение, которое Ч. Робертсон объяснил тем, что он долго жил в Монреале, где местные французы говорят с таким акцентом. Однако и по-французски он говорил с акцентом, что объяснил тем, что его мать была сербкой. Последнее Робертсон доказал, перейдя в разговоре с Н. Плечашом на чистый сербский язык. Он и внешним видом был больше похож на серба, чем на француза, и тем более англичанина. Большую часть времени Ч. Робертсон проводил, общаясь именно с югославскими королевскими офицерами, обучавшимися спецдисциплинам перед заброской на родину в составе британских миссий.

Спустя некоторое время заброшенный к четникам Н. Плечаш с удивлением встретил таинственного капитана в штабе Д. Михайловича. Робертсон был заброшен в штаб ЮВвО с радиостанцией для того, чтобы помочь главе английской миссии Д. Хадсону установить радиосвязь [36. С. 86, 88]. Позднее выяснилось, что Ч. Роберстон вовсе не канадец, а Драги Радивоевич, серб из г. Уб (центральная Сербия), бежавший из Югославии после начала репрессий против коммунистов в 1920 г. и участвовавший в гражданской войне в Испании в составе интербригад. После этого через Францию он отбыл в Канаду, где работал кора-

бельным радистом. Там он вступил в канадскую армию, получил звание капитана и был заброшен в Югославию. Радивоевич начал активную пропаганду в штабе ЮВвО за объединение с партизанами, что приводило окружение Д. Михайловича в ярость и не столько вело к сближению последнего с партизанами, сколько ослабляло его симпатии к англичанам, подбросившим ему в штаб такое "кукушечье яйцо". Хадсон и сам был не рад трансформации канадца Ч. Робертсона в серба Д. Радивоевича. По словам Плечаша, англичане от "Робертсона" "хотели отделаться и посоветовали Михайловичу его ликвидировать". Вскоре рискованные "миротворческие идеи" Д. Радивоевича стали нестерпимыми, и он был убит [35. С. 150 - 155, 200 - 203]. Данный неприятный эпизод описан также в составленной сразу после войны только для служебного пользования объемной истории УСО, причем там очередной сомнительный радист в штабе ЮВвО выступал под именем Бранислава Радоевича. Изначально Робертсона-Радивоевича-Радоевича завербовало американское УСС и передало англичанам, которые забросили его с собственной радиостанцией в Югославию, зная о его левых взглядах, но не придав этому особого значения [21. Р. 112 - 133].

В общую типологическую группу с Робертсоном-Радивоевичем-Радоевичем стоит отнести и сотрудников УСО из югославской диаспоры в Канаде, среди которой было много рабочих с левыми взглядами. Предыстория их вербовки в УСО такова. В начале мая 1942 г. в редакцию левой канадской газеты "News" пришел английский разведчик в звании полковника, который обратился с просьбой подобрать югославов из диаспоры для засылки в Югославию парашютом или на подводной лодке. Предполагалось, что эти "посланцы доброй воли" британской короны к Тито пройдут курс диверсионной подготовки и парашютного дела. Более того, английская разведка настаивала на том, чтобы эти люди были членами коммунистической партии. Пикантность ситуации состояла в том, что в то время в самой Канаде коммунистическая партия была запрещена. Несмотря на это очевидное затруднение, вскоре требуемые кандидаты были найдены и приступили к подготовке, которую успешно закончили к концу августа 1942 г. [37. S. 19 - 27, 132, 146 - 150]. После 1945 г. большинство из этих "посланцев УСО" добровольно решили остаться в контролируемой Советским Союзом Югославии, где они и прожили до старости, сделав после войны успешную карьеру, несмотря на то, что установившаяся в 1945 г. коммунистическая диктатура сталинского образца, мягко говоря, критически относилась к бывшим агентам иностранных разведок [38. Р. 151].

В 1943 - 1944 гг. имел место крупный неформальный контакт между советскими гражданами и бойцами ЮВвО. Речь идет о военнопленных, которых немцы пытались использовать на работе в рудниках г. Бор или для пополнения частей Русского Освободительного корпуса (РОК) [39. С. 158]. Большая группа военнопленных в декабре 1943 г. сбежала и примкнула к отрядам ЮВвО в Восточной Сербии, что вызвало у местных членов Пожаревацкого партизанского отряда большое разочарование "неправильным" поступком красноармейцев [40. С. 28]. По словам участника четнического движения в восточной Сербии М. Милуновича, в конце 1943 г. в горах Хомолья в составе местной структуры ЮВвО была образована "русская часть". Эта часть насчитывала около трехсот солдат и офицеров под командованием майора (по другим сведениям - лейтенанта) Михаила Абрамова (Аврамова, Акимова) [25. С. 43; 41].

Командование ЮВвО пыталось воздействовать на солдат Русского корпуса. Например, с помощью пропагандистской листовки, составленной на смеси сербского и русского языков, командир Краинского корпуса ЮВвО Велимир Пилетич призывал корпусников бежать в "свободные славянские леса", прихватив с собой побольше вооружения и боеприпасов [42. Л. 179]. Несмотря на плохой русский язык, такие листовки, судя по всему, встречали определенное понимание, о чем с горечью вспоминали бывшие солдаты Русского корпуса из "белых", описывая

уход в горы их вчерашних сослуживцев из рядов "подсоветского" пополнения [43. С. 167].

Наиболее подробные воспоминания о группе бывших военнопленных в рядах ЮВвО оставил Дж. Рутем, британский офицер связи в Восточной Сербии. В начале октября 1943 г. некая группа бывших советских военнопленных дезертировала из части РОК, размещенной в районе дунайского городка Голубац. Они установили связь с местным командиром ЮВвО капитаном Вукчевичем, который помог им "уйти в лес". Интересно, что общение с бывшими белогвардейцами не прошло даром для дезертиров из РОК. Перед тем как сесть за стол, они снимали головные уборы, крестились и читали "Отче наш", чем весьма удивили четников и англичан, имевших иные представления о красноармейцах [44. С. 233]. При этом Акимов (Абрамов, Аврамов) не был одним из этих дезертиров. По словам, офицера УСО, Акимов пришел к четникам вместе с несколькими своими товарищами из Македонии. Этот советский офицер рассказал, что они были в немецком плену, но сбежали и решили пробиваться на Родину. Нельзя не обратить внимания на то, что маршрут из оккупированной болгарами Македонии в СССР через Восточную Сербию выглядел довольно странно - не только географической нелинейностью и тем, что там не было немецких лагерей для советских военнопленных, но и тем, что Болгария не воевала с СССР, и там в течение всей войны действовало советское посольство. Большое впечатление произвела на Рутема воинская выправка и подготовка Акимова и его спутников, которые, по словам англичанина, выгодно отличались от облика местных командиров ЮВвО. При этом он обратил внимание на то, что и бывшие бойцы РОК, и бежавшие из борских рудников, и пришельцы из Македонии не были тепло встречены в отряде ЮВвО. Одежда красноармейского пополнения (особенно у бежавших из борских рудников) находилась в ужасном состоянии, оружия не хватало, а их советское прошлое вызывало недружественные выпады отдельных наиболее озабоченных антикоммунизмом четников. Нельзя не сравнить это отношение с тем, как относились к советским военнопленным (бежавшим из лагерей или коллаборационистских частей) сербские партизаны [45]. Не только антикоммунизм определял отношение четников к "русскому пополнению". Рутем отметил присутствовавшее у некоторых четнических офицеров "чувство, что царская Россия не выполнила своих обещаний в Балканские войны и в Первую мировую". По его словам, случались весьма драматические эпизоды: "В одном селе был дан большой обед в сельской школе, на котором один из офицеров Петровича, капитан Иован, сильно напился [...] Иован вошел в здание школы, где было около тридцати местных жителей, а русский Акимов сидел в углу, беседуя со мной за стаканом вина. Иован подошел к столу с бешенством в глазах и, беря со стола нож, задумчиво произнес: "Ненавижу коммунистов, ненавижу Красную армию. Если мне прикажут бороться против нее завтра, я буду счастлив". Акимов был невооружен (а Иован обвешан пистолетами, ножами и гранатами), но ответил спокойно: "Не смей так говорить. Ты меня обижаешь [...]"". Лишь вмешательство Рутема смогло положить конец этой неприятной сцене [44. С. 233, 279 - 280, 290 - 291]. Подобное же отношение к советским участникам антигитлеровской коалиции обнаружил в среде командиров ЮВвО в Сербии и Неделько Плечаш. Спустя несколько дней после того, как в сентябре 1942 г. его с парашютом забросили в Югославию, он не сразу сориентировался в происходящем и на обеде за сливовицей и печеной ягнятиной простодушно провозгласил тост: "С верой в нашу окончательную победу при помощи наших великих союзников - Англии, Америки и Советской России". В ответ на это командир Королевской гвардии Никола Калабич громогласным шепотом пошутил на ухо начальнику радиоцентра Иосе Певецу, что Плечаша пора зарезать [35. С. 183 - 184].

Все вышеперечисленное способствовало тому, что сначала у советской разведки, дипломатов и руководства СССР было сформировано негативное отноше-

ние как к ЮВвО, так и к эмигрантскому королевскому правительству. Поведение сидевших в Лондоне югославских политиков отличалось большей сервильностью по отношению к Лондону, чем у их французских или чешских коллег, стремившихся хотя бы к видимости баланса. Важную роль в формировании имиджа югославского эмигрантского правительства, руководимого до И. Шубашича сербами, должны были сыграть определенные стереотипы о югославских народах, которые сформировались еще у экспертов Коминтерна в двадцатые годы. Вплоть до начала Второй мировой войны более дружественными Советскому Союзу считались "революционарные нацмены" хорваты, а не "реакционные великодержавники" сербы. Такое кардинальное, по сравнению с дореволюционным, изменение симпатий Москвы на Балканах с удивлением отмечали прибывшие в СССР югославские дипломаты: "Руководящие круги в Москве не имеют ясного представления о самой Югославии, считая ее насильственным созданием сербской династии и сербской армии" [8. С. 189]. Яркой иллюстрацией этого стереотипа может быть песня "Ночь над Белградом", прозвучавшая в киноновелле из "Боевого киносборника", снятого в СССР в конце 1941 - начале 1942 г. В этой ключевой песне из фильма о белградских подпольщиках ни разу не упоминаются ни сербы, ни Сербия, но зато воспевается "небо Хорватии милое".

Часто ускользает от современных исследователей и то, что идея о вековых русско-сербских связях практически отсутствовала у абсолютного большинства русского населения СССР, воспитанного с упором на школы Покровского и Марра. Даже имевшие высшее образование советские граждане в результате репрессий, уничтоживших довоенную школу славистики в России, имели до 1941 г. смутное представление о славянской идее. Помимо утраты научных знаний, в самом аппарате дипломатии и разведки исчезли некоторые прикладные, "изустные" нюансы знаний об отношении к России отдельных народов Балканского полуострова.

На восприятие в СССР четнического движения должна была повлиять и естественная человеческая склонность к типологизации явлений. Сознательная или подсознательная типологизация явлений влияла и на поведение в Югославии англичан. Судя по воспоминаниям Й. Джоновича, Н. Плечаша, Ж. Топаловича и Дж. Рутема, англичане пытались вести себя по отношению к движению Д. Михайловича иначе, чем к западноевропейским борцам сопротивления, пользовавшимся значительной материальной поддержкой англичан. Методы английских офицеров в Югославии куда больше напоминали сотрудничество с антиоккупационным движением в Бирме и особенно в Эфиопии, где местные монархисты, направляемые британскими спецслужбами, добились больших успехов в борьбе с фашистами [46]. Аналогичным образом поведение представителей югославского королевского правительства не могло не напомнить советским лидерам лондонских поляков. Развитие событий в Польше в конце войны и сразу после ее окончания, с отчаянной борьбой между Армией Людовой и Армией Крайовой (АК), также должно было вызывать ассоциации с борьбой между антикоммунистами ЮВвО и коммунистическими партизанами. Типологическое включение ЮВвО в одну группу с АК и украинской УНА нашло отражение и в том, что руководство НКВД серьезно подозревало о существовании налаженных связей "бандеровцев" с "сербскими и черногорскими четниками" [47].

Все вышеперечисленное привело к тому, что когда многотысячные части РККА в сентябре 1944 г., подошли к границам Югославии, руководство ЮВвО напрасно попыталось наладить связи с передовыми отрядами Красной армии. Имели место несколько отдельных эпизодов боевого взаимодействия, по личному приказу Д. Михайловича предпринятые командиром Краинского корпуса В. Пилетичем, командиром Расинско-топлицкой группы корпусов полковником Д. Кесеровичем, командиром 1-го и 2-го Равногорских корпусов капитаном П. Раковичем [48]. Однако время для налаживания отношений было безвозвратно упущено.

СССР сделал безоговорочную ставку на политических соперников четнического движения - на партизанское движение И. Б. Тито. В результате недальновидной политики по отношению к СССР движение Д. Михайловича потеряло свой шанс хотя бы в небольшой степени повлиять на послевоенное устройство Югославии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. "Совершенно секретно! Только для командования!" Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. М., 1967.

2. Балканский узел, или Россия и "Югославский фактор" в контексте политики великих держав на Балканах в XX в. М., 2005.

3. Беляков С. С. Усташи: между фашизмом и этническим национализмом. Екатеринбург, 2009.

4. Пилько Н. С. Словения в годы оккупации. СПб., 2009.

5. Petranovic B. Srbijau Drugom svetskom ratu 1939 - 1945. Beograd, 1992.

6. Тимофеев А. Ю. Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941 - 1945. М., 2010.

7. Коминтерн и вторая мировая война. М., 1994. Ч. П.

8. Трбиh В. Мемоари. Казиваньа и доживльаju воjводе велешког (1912 - 1918, 1941 - 1946). Београд, 1996. Кнь. II.

9. Williams H. Parachutes, Patriots and Partisans: The Special Operations Executive and Yugoslavia, 1941 - 1945. London, 2003.

10. Ђоновиh J. Моjе везе са Дражом Михаjловиhем. Београд, 2004.

11. Wheeler M.C. Britain And The War For Yugoslavia, 1940 - 1943. New York, 1980.

12. Николиh К. Предговор прореhивача // Ђоновиh J. Моjе везе са Дражом Михаjловиhем. Београд, 2004.

13. 1941 год // Россия. XX век. Документы. В 2-х кн. М., 1998. Кн. 1.

14. Stafford D. Britain and the European Resistance 1940 - 1945: A Survey of SOE, with Documents. Toronto; London, 1983; Foot M.R.D. Resistance: An Analysis of European Resistance to Nazism. London, 1976; Moore B. Resistance in Western Europe. Oxford, 2000.

15. Лебедева Н. С., Наринский М. М. Коминтерн и Вторая мировая война (после 22 июня 1941) // История Коммунистического Интернационала 1919 - 1943. Документальные очерки. М., 2002.

16. Policijski elaborat. Ruska emigracija u Jugoslaviji. Bileca, 1953.

17. Димитриjевиh Б., Николиh К. Ђенерал Михаjловиh. Биографиjа. Београд, 2004.

18. Топаловиh Ж. Србиjа под Дражом. Београд, 2004.

19. Очерки истории российской внешней разведки. М., 1999. Т. 3.

20. Шарапов Э. П. Наум Эйтингон - карающий меч Сталина. СПб., 2003; Ставинский Э. Зарубины: Семейная резидентура. М., 2003.

21. Mackenzie W. The Secret History of SOE: Special Operations Executive 1940 - 1945. London, 2000.

22. Старков Б. А. Панславянская идея в Советской России // Европа и Срби. Београд, 1996.

23. Горчаков О. А. Ян Берзин - командарм ГРУ. СПб., 2004.

24. Плеhаш Н. Ратне године. Београд, 2004.

25. Topalovic Ž. Jugoslavia. Žrtvovani saveznik. London, 1970.

26. Тесемников В. Югославская одиссея Федора Махина // Родина. 2007. N 8.

27. Dedijer V. Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1984. T. 3.

28. Arhiv Jogoslavij. Ф. CK KPJ-KI.

29. Wüscht J. Jugoslawien und das Dritte Reich. Eine dokumentierte Geschichte derdeutsch-jugoslawischen Beziehungen 1933 - 1945. Stuttgart, 1969.

30. Дедиjер В., Екмечиh М., Божиh И., Ђирковиh С. Исторbjа. Jугославbjе. Београд, 1972.

31. West N., Tsarev O. The Crown Jewels: The British Secrets at the Heart of the KGB Archives. New Haven, 1999; Hamrick S.J. Deceiving the Deceivers: Kim Philby, Donald Maclean and Guy Burgess. New Haven, 2004.

32. British Intelligence in the Second World War: Its Influence on Strategy and Operations. London, 1984. Vol. 3.

33. Cripps J. Mihailovic or Tito? How the Codebreakers Helped Churchill Choose// Action This Day. London; New York, 2001.

34. Bailey R. Communist in SOE: Explaining James Klugmann's Recruitment and Retention // Intelligence and National Security. 2005. N 20; Martin D. The Web of Disinformation: Churchill's Yugoslav Blunder. San Diego; New York, 1990.

35. Плеhаш Н. Ратне године. Београд, 2004.

36. Рачев С. Англия и съпротивителното движение на Балканите 1940 - 1945. София, 1978.

37. Prpic B. Preko Atlantika u partizane. Zagreb, 1965.

38. McLaren R. Canadians behind Enemy Lines, 1939 - 1945. Vancouver, 2004.

39. Авакумовиh И. Михаиловиh према немачким документима. Београд, 2004.

40. Виторовиh А. Централна Србиjа. Београд, 1967. С. 542; Зборник НОР. Београд, 1955. Т. I. Кнь. 7.

41. Милуновиh М. Од немила до недрага. Београд, 1992. С. 36 - 37; Пилетиh В. Судбина српског официра. Крагуjевац, 2002. С. 98.

42. Воjни Архив. К. 128. Ф. 13. Д. 11.

43. Русский Корпус на Балканах во время II Великой войны 1941 - 45 гг. СПб., 1999. Сб. II.

44. Рутам Ц. Пуцань у празно. Београд, 2004.

45. Казак В. Н. Побратимы. Советские люди в антифашистской борьбе народов балканских стран. М., 1975. С. 14 - 74; Центральный архив Министерства обороны РФ. Ф. 52. Сд. ПО. Д. 102. "Краткий очерк истории Русского партизанского батальона в Югославии". Л. 7 - 12; Бабушева Т. С. Советски грагани во НОВ на Jугославиjа // Гласник (Скопjе). 1981. N 1. С. 211 - 227.

46. Mackenzie C. Eastern Epic. London, 1951; Rooney D. Wingate and the Chindits. London, 1994.

47. Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. М., 2008.

48. Tomaševic J. Četnici u Drugom svjetskom ratu 1941 - 1945, Zagreb 1979. С 346 - 349; Зборник HOP. Београд, 1985. Т. XIV. Кнь. 4. С. 402 - 403, 869 - 882; Давидовиh Г., Тимотиjевиh М. Затамньена прошлост. Историjа равногораца чачанског краjа. Чачак; Кральево, 2004. С. 132 - 166.

Permanent link to this publication: