Libmonster ID: RS-264

На основе различных источников и анализа историографии автор исследует противоречия между общественными устремлениями, которые выражал военный переворот в Югославии 27 марта 1941 г., и тогдашней внешнеполитической реальностью войны. Рассматривается вопрос о роли событий 27 марта 1941 г. для судьбы югославского государства.

On the basis of various sources and historical writing's results, the author studies contradictions between the social aspirations, which the military coup d'état of 27 March 1941 in Yugoslavia have expressed, and the foreign policy reality of those times. The question of consideration is also a role of 27 March 1941 events for the fate of the Yugoslav State.

Ключевые слова: Югославия, Вторая мировая война, переворот 27 марта 1941 г.

Хотя о военном перевороте, произошедшем в Белграде 27 марта 1941 г., писалось в разной связи многократно, тем не менее в этих событиях еще остается немало довольно неясного. А оценка переворота как общественно-политического явления и особенно его последствий для судьбы тогдашней, "первой Югославии", павшей через три недели после него, превратилась на десятилетия в предмет ожесточенной, в большой мере политически окрашенной полемики в мемуарной и исторической литературе. Падение на рубеже 1980 - 1990-х годов теперь уже коммунистической, "второй Югославии" существенно актуализировало проблематику 1941 г. и отразилось на подходах к ее рассмотрению в постюгославской историографии. Остановимся на том, как выглядят переворот 27 марта 1941 г. и сопутствовавшие ему события с учетом тех источников и историографических результатов, которыми может сегодня располагать исследователь.

Сначала - коротко о присоединении Югославии к Тройственному пакту, которое и послужило непосредственно детонатором совершения переворота. До того, в течение почти девятнадцати месяцев с момента, как вспыхнула Вторая мировая война, стране удавалось удерживаться на линии провозглашенного 4 сентября 1939 г. нейтралитета по отношению к обеим воюющим сторонам. Князь Павел Карагеоргиевич, фактически управлявший тогда Королевством Югославия как глава регентства при несовершеннолетнем престолонаследнике - его двоюрод-


Гибианский Леонид Янович - старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Статья подготовлена при поддержке Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН "Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов" (направление "Глобальные и локальные войны как фактор социальных трансформаций и конфликтов") в рамках проекта "Войны и конфликты в исторических судьбах славянских народов в XX в.: социальный аспект".

стр. 36

ном племяннике Петре1, и руководство правительства в лице премьер-министра Д. Цветковича и вице-премьера В. Мачека были сторонниками англо-французской коалиции, от которой после поражения Франции осталась одна Великобритания, имевшая, по сути, поддержку США. Но, опасаясь нацистской Германии и фашистской Италии, являвшихся непосредственными соседями Югославии, правящая верхушка считала необходимым проводить политику внешнеполитического лавирования под флагом нейтралитета, которая в определенной мере включала и вынужденное заигрывание с обеими державами агрессивной "оси". Однако со временем возможности лавирования все больше сужались по мере того, как Гитлер начал добиваться присоединения Югославии к Тройственному пакту. Со второй половины февраля - начала марта 1941 г. германское требование приобрело, в сущности, ультимативный характер. Павел и его ближайшее окружение, включая Цветковича и Мачека, опасались, что если Берлин получит отказ, то последует нападение Германии вместе с Италией, Венгрией и Болгарией на Югославию, а югославская армия не сможет противостоять такому нападению, и страна максимум за пару недель будет захвачена и разделена между агрессорами. Исходя из этого, было в итоге решено выбрать, как посчитали, меньшее из зол и присоединиться к Тройственному пакту. Протокол о присоединении был подписан в Вене 25 марта 1941 г. (подробнее о югославской политике с начала войны до подписания протокола см. [1]).

Соглашаясь на подобный шаг, югославская верхушка, однако, выторговала у Гитлера условия, выглядевшие для нее весьма обнадеживающе. Правительство Германии и - под его влиянием - правительство Италии при подписании венского протокола дали правительству Югославии письменные гарантии по четырем вопросам, которым Белград придавал наибольшее значение. Речь шла об обязательствах, во-первых, уважать суверенитет и территориальную целостность Югославии; во-вторых, в течение продолжавшейся войны не требовать прохода или транспортировки войск через югославскую территорию; в-третьих, не требовать от Югославии оказания военной помощи, т.е. ее участия вместе с государствами "оси" в войне; в-четвертых, "при новом определении границ на Балканах", что имело в виду предстоявший захват Германией и Италией Греции, передать Салоники Югославии. Гарантии были оформлены в виде секретных нот, которыми обменялись министр иностранных дел Германии И. Риббентроп и его итальянский коллега Г. Чиано, с одной стороны, и Цветкович - другой [2. Dok. Br. 112 - 118] (см. также [3. S. 420 - 431]).

Перечисленные гарантии, которых добивалось югославское руководство, в случае их выполнения сводили присоединение к Тройственному пакту, по сути, лишь к символическому жесту, если говорить о практически-военной стороне дела. Нацистский фюрер пошел на их оформление, поскольку был очень заинтересован в том, чтобы Югославия присоединилась к пакту как можно скорее: 2 марта 1941 г. в Греции началась высадка английского экспедиционного корпуса и тем самым усиливалась потенциальная возможность, что Югославия будет, наоборот, перетянута в британский лагерь и при осуществлении греческой операции германских войск могут возникнуть серьезные осложнения. Но Берлин категорически отверг белградское пожелание объявить о всех предоставленных гарантиях публично, нехотя согласившись на публикацию лишь первых двух. Обнародование гарантий было очень важно для руководства Югославии, усматривавшего в этом возможность существенно уменьшить недовольство той весьма значительной части общества, которая выступала против присоединения к пакту.


1 Петр - сын короля Александра I Карагеоргиевича, убитого в октябре 1934 г. в Марселе. Князя Павла Карагеоргиевича в нашей историографии традиционно принято именовать принцем-регентом.

стр. 37

Однако решительное германское возражение заставило Павла и Цветковича принять условие, что две последние гарантии, включая самую важную из всех - третью, считаются строго секретными [2. Dok. Br. 66, 67, 72, 110].

В результате югославское общественное мнение осталось в неведении о полном содержании условий, на которых страна вступила в Тройственный пакт. Но и с теми данными Берлином и Римом гарантиями, о которых сообщить было можно, югославские средства массовой информации, в том числе правительственные, должным образом познакомить население почти не успели. Ибо возмущение подписанием венского протокола и протестные демонстрации сразу приняли весьма широкий характер и стремительно нарастали, а уже в начале ночи с 26 на 27 марта путчисты вступили в действие, и переворот в Белграде стал совершившимся фактом.

Впоследствии, при послевоенной коммунистической власти, в югославской историографии господствовала официозная тенденция изображать протест против присоединения Югославии к Тройственному пакту, как реакцию "широких слоев народа", "трудящихся масс" всей страны. Лишь ближе к концу коммунистического правления начала постепенно получать какое-то хождение, а в постъюгославской историографии вышла на первый план та более близкая к реальной истории картина мартовских событий 1941 г., которая прежде в известной мере отражалась в некоторой части эмигрантской мемуаристики и исторической публицистики. Эта картина, подтверждаемая многочисленными документальными данными, свидетельствует о том, что резко негативное отношение к вступлению Югославии в Тройственный пакт было главным образом характерно для значительной, если не преобладающей массы сербского населения. В других этносах многонациональной Югославии такая реакция разделялась, как правило, лишь их левоориентированными силами, а также частично теми или иными демократическими и либеральными кругами. Соответственно, протестные демонстрации и митинги вслед за известиями о подписании венского протокола стали возникать в основном в Сербии и других югославских регионах с сербским населением. Волне возмущения, очевидно, способствовало то отмеченное выше обстоятельство, что протестующие почти или вовсе не знали, на каких условиях руководство Югославии согласилось присоединиться к пакту. Как всегда, когда речь идет о довольно массовом, а тем более уличном движении, трудно с достаточной определенностью оценить его размеры, состав участников, непосредственный механизм его раскручивания. Официальная югославская историография в период коммунистического правления, как и советская историческая литература, изображали дело так, будто члены подпольной Коммунистической партии Югославии (КПЮ) и связанных с ней организаций играли чуть ли ни инициирующую и руководящую роль в этом движении. В действительности коммунисты стали активно участвовать в нем, но в основном движение было скорее стихийным сербско-патриотическим протестом. Ему симпатизировала, а где-то его и подогревала немалая часть сербских политиков из основных партий, составлявших легальную оппозицию, деятели Сербского культурного клуба (СКК), представлявшего собой влиятельную организацию сербской "национально ориентированной" интеллектуальной и отчасти чиновной элиты, Сербская православная церковь (о развертывании движения см., в частности, документы в [4. S. 242 - 243, 255 - 265]).

Настроения, выражавшиеся начавшимся движением, в том или ином виде разделяла значительная часть офицерского корпуса, в подавляющем большинстве сербы. В такой общественной обстановке и произошел в ночь с 26 на 27 марта военный переворот. Он был осуществлен несколькими расквартированными в Белграде воинскими частями, командирами которых являлись офицеры, участвовавшие в заговоре, под общим руководством командования военно-воздушных

стр. 38

сил. Путчисты отстранили от власти регентство во главе с Павлом и сместили правительство Цветковича - Мачека. На престол был - неожиданно для него самого - возведен за полгода до установленного срока (достижения 18 лет, т.е. совершеннолетия) наследный принц Петр Карагеоргиевич, ставший королем Петром П. Реальная власть оказалась в руках командующего ВВС генерала армии Д. Симовича, который стал премьер-министром и в первые же часы после переворота сформировал новое правительство. Все руководство путчистов и почти весь офицерский, унтер-офицерский и рядовой состав частей, осуществивших переворот, были сербскими, а предпринятая ими акция созвучна настроениям протеста против присоединения к пакту, которые распространились в сербском обществе. Так что произошедшее представляло собой, в сущности, сербский военный переворот.

Он был фактически бескровным (погиб один человек), участвовавшие в нем части в течение пары ночных часов заняли все основные государственные учреждения в Белграде и окружили королевскую резиденцию, не встретив почти никакого серьезного сопротивления. Хотя круг военных заговорщиков был совсем невелик, им удалось увлечь находившиеся под их командованием части, уверяя, что они действуют в соответствии с интересами и по распоряжению "короля Петра II", в целях защиты его, народа и страны от опасности. Подобные уверения воспринимались теми, кому участники заговора отдавали в ночь переворота приказы о проведении операции, как знак того, что в ответ на осуждаемое сербами присоединение к Тройственному пакту престолонаследник решил взять власть в свои руки, чтобы спасти страну от подчинения ненавистной "оси". А сами приказы путчистов, таким образом, выглядели легитимными и встречались как желанные (см., например, [4. S. 353 - 355; 5. С. 24, 25]). Аналогичный эффект, но на гораздо более широкую массу как военнослужащих, так и сербского гражданского населения произвело составленное руководителями переворота опять-таки от имени "короля Петра II" воззвание к "сербам, хорватам и словенцам", которое с раннего утра 27 марта передавалось по радио. В том числе его читал перед микрофоном и один молодой офицер, чей голос был похож на голос Петра. В воззвании говорилось, что "в этот тяжелый для нашего народа момент" Петр решил взять королевскую власть в свои руки, регенты подали в отставку, армия и флот выполняют приказы короля и что он "доверил мандат для формирования нового правительства генералу армии Душану Т. Симовичу". Сам Петр с изумлением узнал обо всем этом из радиопередачи. А подписал он подобные распоряжения по требованию Симовича лишь к вечеру 27 марта, после того, как принц-регент Павел Карагеоргиевич, в ночь переворота отсутствовавший в Белграде, был туда возвращен и вынужден подать в отставку [4. S. 375 - 377, 390]2.

О непосредственном осуществлении переворота его участники и те, кто был ими отстранен от власти, писали впоследствии немало (см., например, [4. S. 349 - 364, 367 - 372, 375 - 377; 5 - 7]). Однако при этом остается неясным, когда и как возникла организация заговорщиков, как она развивалась, какие политические и военные планы разрабатывались и обсуждались будущими путчистами, кто и какие практические функции осуществлял на протяжении всего периода замыслов и подготовки переворота. Крайне противоречивы даже сведения о том, кто стоял во главе организации заговора: Симович и его заместитель по командованию югославскими ВВС бригадный генерал Б. Миркович в своих воспоминаниях оспаривали эту роль друг у друга [4. S. 351 - 353; 5. С. 16 - 28]3. Из мемуаров Симовича и особенно Мирковича создается впечатление, что заговорщики представляли со-


2 Павел был тут же отправлен в Грецию, а оттуда англичанами - в Кению, где содержался фактически под домашним арестом.

3 Различные версии и свидетельства по этому поводу обсуждаются в историографии уже длительное время, см. в частности [8].

стр. 39

бой сравнительно небольшую группу офицеров, спонтанно складывавшуюся на основе личных взаимоотношений, без определенно структурированной организации. И решение о перевороте было делом исключительно кого-то из этих двух генералов или их обоих [5. С. 14 - 21; 9. Л. 179 - 181].

В историографии и особенно в публицистике встречаются лишенные достаточно убедительных доказательств утверждения или, скорее, всего лишь предположения о взаимодействии руководителей заговора с оппозиционными сербскими партиями, с деятелями СКК (см., в частности [10]). И неизменно фигурирует ставший традиционным тезис о связи заговорщиков с британскими спецслужбами, вплоть до того, что последние, согласно некоторым версиям, были чуть ли ни инициаторами осуществления переворота и даже платили его исполнителям (например, [11; 12. С. 52 - 53; 13. С. 236]). В югославской историографии уже в позднекоммунистический период стали появляться и отдельные предположения, что советские спецслужбы, возможно, тоже были в курсе подготовки переворота, а то и повлияли в известной мере на нее [3. S. 460 - 461; 14. S. 16]. В изданных уже в постсоветское время мемуарах П. А. Судоплатова, являвшегося в 1941 г. заместителем начальника разведуправления Народного комиссариата государственной безопасности СССР, утверждалось, что представители советских разведслужб, в соответствии с решением Кремля, "активно поддержали" проведение военного переворота в Югославии, ибо советское руководство, по словам Судоплатова, надеялось, что новое югославское правительство, враждебное "оси", могло бы своей политикой затруднить и тем самым затянуть ожидавшуюся германскую, точнее - германо-итальянскую операцию против Греции, а это оттянуло бы возможность нападения Гитлера на СССР [15. С. 136 - 137; 16. С. 129 - 130].

Однако в известных до сих пор документах югославского происхождения нет никаких конкретных фактических данных о причастности к перевороту ни сербских партий или СКК, ни британских или советских спецслужб. Не видно этого и из мемуаров путчистов. В частности, как Симович, так и Миркович утверждали, что хотя у них были контакты с британскими военно-дипломатическими представителями, однако путч готовился без какого-либо сотрудничества и связи с англичанами. Симович упоминал также о том, что в общем плане обсуждал с единичными сербскими политиками возможность военного переворота, но никого из них не посвящал в какие-либо конкретные шаги, а политические партии и организации не были причастны к организации и осуществлению заговора [5. С. 21, 33 - 35; 9. Л. 166 - 169]. Пока не известны и какие-либо советские документы, в которых бы содержались данные о советской причастности к перевороту. А утверждения Судоплатова о такой причастности лишены какой бы то ни было конкретики о том, какую же роль советская разведка при этом играла и с кем именно она была связана в Белграде. Что же касается английских документальных материалов, ставших к настоящему времени доступными, то из них следует, что британские спецслужбы еще задолго до путча поддерживали контакт с оппозиционными политике сотрудничества с "осью" сербскими деятелями и группировками как в политических партиях, так и среди офицерства и части генералитета. Эти документы содержат сведения о том, что, по крайней мере, с начала третьей декады марта 1941 г., когда стало очевидным окончательное решение Белграда о предстоявшем присоединении к Тройственному пакту, Лондон, его дипломаты и сотрудники спецслужб, работавшие в Югославии, приступили к рассмотрению возможности подтолкнуть такого рода группировки, прежде всего в армии, к срочному проведению переворота. А с 24 марта 1941 г. британская политика стала решительно ориентироваться именно на такую акцию. Причем англичане знали о подготовке путча, происходившей под руководством то ли Симовича, то ли Мирковича, и контактировали с обоими генералами [17. Dok. 342 - 343. S. 681 - 683; Dok. 351. S. 692; Dok. 356. S. 698; Dok. 358 - 360. S. 700-

стр. 40

703; Dok. 363. S. 706 - 707; Dok. 366. S. 711 - 713; 18]. Из названных английских источников разные исследователи делали неодинаковые выводы [19. P. 91 - 93; 20 - 22; 23. P. 25 - 29, 43 - 50]. Но сам фактический материал этих источников по-прежнему оставляет довольно неясным, насколько британская сторона взаимодействовала с заговорщиками и действительно ли она практически повлияла на то, чтобы они осуществили переворот.

Между тем, какими бы ни были тайный механизм подготовки и закулисные факторы осуществления путча, сам переворот, насколько можно судить по документальным данным, был с энтузиазмом встречен преобладающей частью сербов. Об этом свидетельствовали многолюдные манифестации, состоявшиеся 27 марта почти везде в Сербии и в других регионах с заметным сербским населением. Особенно впечатляющими были манифестации в Белграде, где они приняли грандиозный по югославским масштабам размах. В них, как и в демонстрациях и митингах, начавшихся еще перед переворотом, преобладал массовый взрыв сербско-патриотических чувств, которыми отвергалось присоединение к Тройственному пакту и приветствовалось свержение тех, кого считали виновными, - регентства и правительства Цветковича - Мачека.

В этих чувствах переплетались разные душевные порывы и политические устремления. Многими, если не большинством, прежде всего обычным "человеком с улицы", в том числе массой приверженцев правившей сербской королевской династии как олицетворения "своего" государства, уступка германскому диктату воспринималась как несовместимое с национальной честью подчинение врагам и измена союзникам по драматической для Сербии эпопее Первой мировой войны, память о которой в сербском массовом сознании запечатлелась в ореоле героизма. А для людей антифашистских убеждений, либеральной и гражданско-демократической ориентации или умеренно левых настроений это чувство совмещалось с ощущением недопустимого позора, каким в их глазах явилось присоединение страны к лагерю нацизма и фашизма. Те и другие воспринимали переворот как желанный отказ от присоединения к Тройственному пакту. Что же касалось левых радикалов, главным образом коммунистов, то в их рядах как сербы, так и несербы реагировали на путч одинаково, поскольку это определялось не их этнической принадлежностью, а политической ориентацией. Для них переворот был лишь началом, которым следовало воспользоваться в целях развертывания борьбы за революционные или хотя бы частично революционные внутриполитические изменения, за "народную власть", а во внешней политике - за тесный союз с СССР. В сербском обществе идея союза с СССР как фактора, способного содействовать защите Югославии от опасности со стороны "оси", разделялась и заметной частью некоммунистов из числа тех, кто приветствовал переворот. Для многих это было скорее выражением традиционной ориентации на Россию. Но у части сторонников путча просоветские призывы не встречали поддержки и даже могли вызывать негативную реакцию ввиду отрицательного отношения к большевизму и Советскому Союзу. Эта пестрота взглядов тех, кто приветствовал переворот, видна, в частности, из ряда свидетельств о демонстрациях и митингах в Белграде (см., например, [4. S. 424 - 427])4.

Однако энтузиазм сербских масс по поводу победы путча был вызван не только тем, что они отвергали присоединение к Тройственному пакту. Нынешняя историография фактически во всех постюгославских странах чуть ли ни единодушно - хотя с совершенно разными и даже полярными оценками - констатирует, что упомянутые массы в большинстве воспринимали переворот как ликвидацию


4 Вместе с тем, информация советского полпредства в Белграде рисовала картину, согласно которой на демонстрациях призыв к союзу с СССР был чуть ли ни основным наряду с лозунгом против Тройственного пакта [24. Док. N 12. С. 19].

стр. 41

режима, не только внешняя, но и внутренняя политика которого являлась в их глазах враждебной интересам сербов. В отношении внутренней политики такое восприятие было связано главным образом с созданием в конце августа 1939 г. хорватской автономии.

До образования этой автономии административное деление Югославии не основывалось на этническом принципе. Наоборот, с 1929 г. страна делилась на девять крупных административных регионов - бановин, границы между которыми намеренно были проведены таким образом, что почти все регионы не совпадали с этническими территориями либо традиционно-историческими землями. Подобная территориально-административная конфигурация являлась результатом стремления сербского руководства Югославии, сделавшего выбор в пользу централистско-унитаристской модели государства, подавить тенденции этнического либо регионального автономизма, а тем более сепаратизма. И прежде всего - воспрепятствовать данного рода тенденции среди хорватов, после сербов второго по численности этноса в стране, составлявшего около четверти ее населения. Между тем в течение периода между двумя мировыми войнами хорватский этнос развивался под знаком сильнейшего национального движения, которое, наоборот, было направлено против созданной централистско-унитаристской государственной модели Югославии с сербским доминированием во власти. Это противостояние, выступавшее в виде сербско-хорватского противоречия, занимало в межвоенное двадцатилетие чуть ли ни центральное место на югославской политической сцене, периодически угрожая кризисом. В самый канун Второй мировой войны, в обстановке опасений, что надвигавшаяся схватка в Европе может сделать и Югославию объектом агрессии, принц-регент Павел Карагеоргиевич, руководивший тогда страной, и Мачек, стоявший во главе Хорватской крестьянской партии (ХСС - Hrvatska seljačka stranka), которая являлась самой массовой и неоспоримо влиятельной политической силой хорватского общества, предприняли решительный шаг по урегулированию хорватского вопроса и тем самым укреплению внутреннего положения югославского государства. 26 августа 1939 г. в результате соглашения, заключенного с санкции Павла премьер-министром Цветковичем и Мачеком, было объявлено о создании Бановины Хорватия, которая наделялась определенными автономными прерогативами. ХСС перешла из оппозиции в правящий лагерь, в руки ее руководства была передана, по сути, основная власть в Бановине Хорватия, представители ХСС получили министерские посты в правительстве Югославии, а Мачек стал вице-премьером.

Однако соглашение Цветковича - Мачека вызвало возмущение и острую критику со стороны весьма большой, если ни вообще преобладающей части сербских политических и общественных сил. Одни из них были просто категорическими противниками введения всякой автономии, будь то хорватской или любой иной. Но и другие, кто составлял большинство, все-таки проявлявшее в той или иной мере готовность допустить предоставление какого-то автономного статуса Хорватии, тем не менее решительно осуждали тот факт, что это было сделано лишь в отношении хорватов, без одновременного предоставления такого же статуса сербам, а также словенцам5. Не менее негативную реакцию вызывало то, какая территория была соглашением Цветковича - Мачека отнесена к Бановине Хорватия. Протест касался включения в нее значительных районов с этнически смешанным - и хорватским, и сербским (а также мусульманским) - населением как в самой Хорватии, так и в Боснии и Герцеговине, Среме. Силы, позиционировавшие себя ревнителями сербских интересов, настаивали на их включении в


5 Речь шла лишь об этих трех этносах, официально признававшихся в качестве государствообразующих составных национальных элементов Югославии. Прочие этносы либо не признавались, либо рассматривались как нацменьшинства, не имевшие права претендовать на какой-либо особый управленческий и территориально-административный статус.

стр. 42

сербскую автономную единицу, которая должна быть тоже создана. А решения, содержавшиеся в соглашении Цветковича - Мачека, характеризовались как антисербские. В таком духе с конца августа 1939 г. и вплоть до марта 1941 г. вели активную широкую пропаганду основные сербские оппозиционные партии, СКК, различные сербские общественные и культурно-просветительные организации, Сербская православная церковь, многие средства массовой информации. Сербы призывались к сплочению для отстаивания своих национальных прав и интересов, которым, как следовало из этой пропаганды, угрожала политика, проводившаяся принцем Павлом и правительством Цветковича - Мачека (о соглашении Цветковича - Мачека и реакции на него см. подробнее [25. С. 176 - 189]).

В итоге в большой части сербского общества сложилось крайне отрицательное отношение к регентству и правительству, особенно лично к Павлу, как к носителям внутренней политики, враждебной сербам. У этих общественных слоев, 27 марта 1941 г. с энтузиазмом приветствовавших произведенный переворот, он порождал естественные ожидания, что смена власти повлечет отмену соглашения Цветковича - Мачека и хорватской автономии, во всяком случае, с теми границами Бановины Хорватия, которые были соглашением установлены. А что касалось внешнеполитического аспекта, то при всей неодинаковости конкретных устремлений тех, кто приветствовал свержение регентства и правительства Цветковича - Мачека, все они были более или менее едины в убеждении, что произошедшее означает аннулирование присоединения Югославии к Тройственному пакту. Однако и по поводу пересмотра соглашения Цветковича - Мачека, и даже по поводу аннулирования венского протокола, ради чего как будто и был совершен переворот, новое руководство страны на самом деле оказалось перед более чем сложной дилеммой.

Выше уже отмечалось, что известные до сих пор документы не содержат достаточно внятных сведений о том, какие рассчитанные на перспективу политические планы строились руководителями заговора в ходе подготовки переворота. И во внутренней, и во внешней политике. В том числе мы не знаем, как в самый канун путча те, кто возглавлял его, представляли себе действия, которые в случае своего успеха им следует предпринять в отношении протокола, подписанного в Вене 25 марта.

Если верить мемуарным источникам, генерал Симович, решительно выступавший против присоединения к Тройственному пакту еще до 25 марта, отстаивал тогда свою позицию и во время нескольких аудиенций у Павла и Цветковича. Он им даже, по сути, угрожал, заявляя, что в случае, если присоединение все-таки произойдет, могут вспыхнуть антиправительственные выступления народа и воинских частей. А на вопрос Павла о том, как же быть, коль скоро при отказе от присоединения последует нападение "оси" на Югославию, генерал дал ответ, что надо воевать. Но уточнил, что поскольку югославская армия вряд ли будет в состоянии долго оказывать фронтальное сопротивление врагу, единственным способом ведения войны сможет быть комбинация партизанских действий, которые будет вести в горах одна часть вооруженных сил, с отступлением другой, более крупной части армии в Грецию, чтобы там повторить опыт создания салоникского фронта, опробованный в Первой мировой войне. При этом Симович особо указывал на необходимость нападения югославской армии на итальянские войска в Албании, чтобы обеспечить свое положение с юга и прочную связь с Грецией и одновременно захватить значительные итальянские военные запасы. И подчеркивал (возможно, располагая какими-то сведениями на сей счет), что уверен в последующем нападении Гитлера на СССР, в результате чего Германия окажется в тяжелом положении, а затем потерпит поражение, будучи не в состоянии противостоять Англии, Советскому Союзу и США [9. Л. 171 - 176] (см. также [4. S. 231; 26. S. 191 - 196; 27. P. 214 - 215]). Как раз такая перспектива, очевидно,

стр. 43

должна была, по мысли Симовича, привести к восстановлению югославской независимости, если бы независимость оказалась временно утеряна в результате возможного нападения "оси" на Югославию. Этим расчетом, как можно понять, и определялась радикалистская настроенность генерала на то, чтобы, в противоположность опасениям принца-регента и правительства Цветковича - Мачека, идти на риск военного столкновения с "осью".

Но реализация подобных радикалистских замыслов начала буксовать, как только руководство переворота сразу же после одержанной победы само столкнулось с практической необходимостью принятия конкретных политических решений. Это сказалось уже при первом шаге победителей - образовании 27 марта нового правительства, которому и предстояло воплотить в жизнь замыслы путчистов.

Как сиюминутные интересы упрочения власти, установленной переворотом, так и более принципиальные насущные задачи усиления страны, ее сплочения и военной готовности перед лицом внешней угрозы ставили Симовича перед необходимостью формирования правительства, способного опереться на влиятельные политические силы всех основных этнических компонентов, представленных на югославской политической сцене: сербов, хорватов, словенцев и мусульман. Круг такого рода сербских сил, привлеченных новым премьером, был довольно широк. В него входили почти все сербские партии, оппозиционные предыдущей власти либо перешедшие в оппозицию к ней из-за присоединения к Тройственному пакту (Демократическая, Народная радикальная, Независимая демократическая партии, Союз земледельцев, сербское руководство Югославской национальной партии) и СКК. А потому генерал мог позволить себе, чтобы среди одобренных им кандидатур от этого круга не было ни одного из членов только что отстраненного от власти кабинета, согласившихся с присоединением к Тройственному пакту. Но в отношении тех, кто мог бы войти в правительство в качестве хорватских, словенских и мусульманских представителей, Симовичу пришлось пойти на противоположное решение. Ведущими, наиболее влиятельными политическими силами хорватов, словенцев и мусульман являлись, соответственно, ХСС, Словенская народная партия (Slovenska ljudska stranka - СЛС) и Югославская мусульманская организация (ЮМО), которые были представлены и в свергнутом правительстве. Первые две из них в кабинете Цветковича - Мачека прямо поддержали присоединение к Тройственному пакту, а третья не выступила против присоединения, тем самым молчаливо согласившись с ним. И хотя их позиции не изменились к 27 марта, путчистский премьер сам немедленно предложил этим партиям войти в его правительство, причем особо стремился к тому, чтобы Мачек вновь стал вице-премьером, на сей раз первым из двух. В этой связи генерал, вопреки ожиданиям некоторых сербских политиков, что новое правительство ревизует соглашение Цветковича - Мачека, сразу же указал на сохранение соглашения и даже пошел затем на некоторое расширение автономных прав Бановины Хорватия. В итоге в сформированном 27 марта правительстве Симовича, насчитывавшем 22 человека, восемь мест, т.е. свыше трети, включая пост первого вице-премьера, оказалось отведено тем же представителям ХСС, СЛС и ЮМО, которые были членами только что свергнутого кабинета, согласившегося на присоединение Югославии к Тройственному пакту [4. S. 391 - 393, 484 - 486, 490].

Уже в силу этого вопрос об аннулировании венского протокола не мог быть практически решен новым правительством. Более того, судя по кратким записям правительственных заседаний в первые дни после переворота, такой вопрос даже не поднимался. А тема членства Югославии в Тройственном пакте ставилась на упомянутых заседаниях совершенно противоположным образом: в то время как одни министры, в том числе и новый министр иностранных дел М. Нинчич, считали, что с целью смягчения реакции "оси", прежде всего Берлина, на произошедший переворот необходимо заявить о продолжении внешней политики прежнего

стр. 44

правительства, включая сохранение в силе протокола о присоединении к пакту, другие министры считали, что этого делать не следует. Ввиду непреодолимой разницы во мнениях было решено отказаться от первоначально намечавшегося обнародования общей политической декларации правительства и ограничиться лишь заявлением премьер-министра [4. S. 485 - 488]. Однако и сам Симович испытывал серьезные колебания по поводу того, какую позицию следует занять по вопросу о пакте. Судя по имеющимся данным, генерал, разговаривая вечером 27 марта с германским посланником, предпочел избегать прямого высказывания на сей счет, но, подобно Нинчичу, беседовавшему с тем же посланником несколькими часами раньше, стремился сделать акцент на том, что переворот обусловлен прежде всего внутриюгославскими причинами [3. S. 511 - 512]. Однако вскоре Симович и, видимо, ряд других членов правительства, первоначально настроенных против присоединения Югославии к Тройственному пакту, склонились к необходимости того, чтобы официально признать присоединение как совершившийся факт. И 30 марта Нинчич сообщил германскому и итальянскому посланникам, что "югославское правительство остается верным принципу уважения международных договоров, к которым относится и договор с протоколом, подписанным 25 марта в Вене" [17. Dok. 382. S. 731; 28. S. 464].

Правда, данный шаг, о котором Белград проинформировал все свои дипломатические представительства за границей, был предпринят как тактический. Его главная цель, как объясняли 30 марта Симович и Нинчич британскому посланнику, состояла в том, чтобы, по возможности, избежать нацистской агрессии или, по крайней мере, максимально оттянуть ее для получения большего времени на подготовку Югославии к войне. А кроме того он был призван ублаготворить ХСС, руководство которой было категорически против аннулирования венского протокола, считая, что это несомненно спровоцирует нападение Германии [17. Dok. 382. S. 731; Dok. 383. S. 733]. Но тем самым Симович и возглавляемое им правительство, в сущности, стали руководствоваться тактикой, которая была аналогична той, к какой прибегли только что отстраненные от власти путчистами Павел и правительство Цветковича - Мачека.

Насмешка истории состояла еще и в том, что в упомянутой беседе с британским посланником Симович подчеркивал: признавая присоединение к Тройственному пакту как совершившийся факт, югославская сторона на практике "не будет применять" свое участие в пакте [17. Dok. 382. S. 731]. Однако в действительности "применять" было вообще нечего. Ибо условия присоединения к пакту, зафиксированные в приложенных к венскому протоколу письмах, которыми обменялись 25 марта Риббентроп и Чиано с Цветковичем, не предусматривали, как уже отмечалось выше, фактически никаких конкретных, а тем более военных обязательств Югославии, так что само присоединение носило символический характер. Как можно понять, ни организаторы путча, ни с воодушевлением приветствовавшие его сербские политики - не говоря уж о народных массах - ничего не знали об этих условиях и, подхваченные волной национальной экзальтации, едва ли хотели узнать. А теперь, когда переворот был совершен, Симович и включенные в его правительство противники присоединения к пакту, столкнувшись с проблемами, стоявшими перед Павлом и предыдущим правительством, сами пришли к необходимости делать то же самое, что их предшественники. Более того, они, и в частности лидер СКК С. Йованович, ставший вторым вице-премьером в правительстве Симовича, согласно некоторым мемуарным свидетельствам, уже после переворота ознакомившись с тайными условиями присоединения к пакту, сочли их вполне приемлемыми [29. P. 62; 30. S. 22]. Если верить подобным свидетельствам, Нинчич и вовсе сказал: "Господа, из-за этого не нужен был путч!", на что присутствовавший Йованович не возразил [31. С. 239].

стр. 45

Боясь спровоцировать Берлин и стремясь, наоборот, к смягчению его позиции, новое югославское руководство всячески оттягивало решение о всеобщей мобилизации, хотя и стало проводить, по возможности, скрытно некоторые мероприятия по усилению обороноспособности страны и повышению мобилизационной готовности. На заседании правительства 29 марта было решено пока мобилизацию не объявлять, но продолжить ее полную подготовку [4. S. 488]. Вместе с тем оно пыталось начать переговоры с Муссолини, чтобы тот выступил посредником в налаживании отношений Югославии с Германией. При этом Симович стремился использовать опасения Рима, что в случае, если Югославия окажется перед лицом агрессии со стороны государств "оси", югославская армия тут же нанесет удар по итальянским войскам в Албании, для которых это могло бы иметь очень тяжелые последствия [2. Dok. Br. 129. S. 358; 3. S. 515 - 517, 518 - 519; 4. S. 488, 489]. Но усилия Белграда сыграть на этом для того, чтобы добиться итальянского посредничества в отношениях Югославии с Германией, ни к чему в итоге не привели. И привести не могли, так как уже 27 марта, получив информацию о произошедшем под руководством Симовича перевороте, Гитлер принял решение о нападении на Югославию.

Восприняв переворот как пощечину, полученную на глазах всего мира, фюрер вознамерился наказать за это Югославию. Ее было намечено подвергнуть жестокому военному удару, оккупации и расчленению. Югославская государственность подлежала ликвидации. Нападение на Югославию, которое было намечено осуществить одновременно с нацистским нападением на Грецию, предусматривалось провести не только германскими силами, но также при участии войск Италии и Венгрии и с использованием территории Болгарии [2. Dok. Br. 125 - 126. S. 342 - 350]. 30 - 31 марта в качестве даты нападения было определено ориентировочно 5 апреля, а вслед затем окончательно - 6 апреля [2. Dok. Br. 132. S. 372; Dok. Br. 134. S. 383; Dok. Br. 135. S. 385; Dok. Br. 147. S. 451].

Решение Гитлера было секретным и, если судить по некоторым мемуарным утверждениям, первые агентурные сведения о нем были получены югославским руководством, по крайней мере, 2 апреля и затем повторялись [32. S. 157 - 158]. А до их получения и, видимо, даже после Симович надеялся на возможность предотвратить нападение или хотя бы оттянуть его политико-дипломатическими средствами.

По этой причине путчистский премьер повел себя более чем сдержанно, когда британское правительство, приветствовавшее переворот 27 марта, сразу же стало добиваться подключения Белграда к своим планам прямого военного противостояния Германии и Италии. Он отказался от предложенного англичанами визита британского министра иностранных дел А. Идена в югославскую столицу. А тайные переговоры, которые 31 марта - 2 апреля вел в Белграде с Симовичем и югославскими военными руководителями начальник британского имперского генштаба генерал Дж. Дилл, не дали реальных результатов. Так же, как их не дали и продолженные затем в районе югославо-греческой границы переговоры югославских военных представителей с командованием британских сил в Греции и греческим командованием. Англичане хотели конкретных и быстрых югославских действий против итальянских войск и концентрации югославских сил вблизи районов предполагаемого германского наступления на Грецию. Югославская же сторона не хотела брать на себя серьезных обязательств и, добиваясь выяснения возможностей получения эффективной британской военной поддержки в случае нападения "оси" на Югославию, была разочарована скромными обещаниями англичан [2. Dok. Br. 137 - 138. S. 398 - 404; Dok. Br. 142. S. 431 - 438; 4. S. 555; 17. Dok. 369. S. 715; Dok. 377. S. 723; Dok. 382. S. 731].

Британским предложениям Симович предпочел более, как ему, вероятно, казалось, тактически выгодный ход: попытку заручиться советским содействием.

стр. 46

В своих мемуарах он писал, что сразу после переворота передал через временного поверенного в делах СССР В. З. Лебедева устное предложение Москве заключить договор о взаимопомощи [9. Л. 191]. Хотя документов, которые бы фиксировали этот шаг, в распоряжении исследователей нет, но на состоявшейся утром 30 марта встрече с руководством полпредства СССР новый министр армии и флота генерал Б. Илич, ставший ближайшим сподвижником Симовича, уже официально изложил советским представителям то же самое предложение, причем из советской записи их беседы видно, что этому предшествовала предварительная договоренность о встрече и советские участники знали, с какой целью она организована [24. Док. N 10. С. 17 - 18]. Примечательно, что еще накануне, вечером 29 марта, в ответ на полученное генеральным секретарем Исполкома Коминтерна (ИККИ) Г. Димитровым от генерального секретаря КПЮ И. Броза Тито по тайной радиосвязи сообщение о настороженном отношении руководства КПЮ к правительству Симовича и решении организовать "всенародный нажим" на это правительство с требованием аннулировать присоединение к Тройственному пакту и немедленно заключить пакт о взаимопомощи с СССР, В. М. Молотов, по указанию И. В. Сталина, поручил Димитрову "посоветовать югославским товарищам" прекратить организацию уличных демонстраций. И соответствующую директиву Димитров тут же послал лидеру КПЮ [33. Док. 164. С. 518; Док. 166. С. 519 - 520; 34. S. 300; 35. Ф. 495. Оп. 74. Д. 599. Л. 8; 36. С. 223]. В самой директиве генсека ИККИ это указание обосновывалось необходимостью "не забегать вперед" и не рисковать силами КПЮ. Однако очевидно, что причиной указания Сталина были как раз обращение Симовича и намеченная - несомненно, с санкции Кремля, извещенного об этом обращении, - встреча руководства полпредства с Иличем.

Из чего исходил югославский премьер, можно судить на основании того, о чем на упомянутой встрече сказал Илич: югославское руководство рассчитывает путем заключения военно-политического союза с СССР получить вооружение, необходимое для повышения обороноспособности страны, и с помощью демаршей, которые бы советская сторона предприняла в Берлине, вынудить Германию и ее сообщников по "оси" воздержаться, хотя бы на время, от нападения на Югославию [24. Док. N 10. С. 18]. Из документов видно, что Симович, как и накануне переворота, был уверен в скорой нацистской агрессии против СССР. С этого он, в частности, начал на заседании правительства 29 марта характеристику внешнеполитической ситуации [4. S. 488]. Но премьер-министр, очевидно, полагал, что до тех пор, пока третий рейх еще не окончательно готов к этой агрессии, Гитлер не заинтересован в преждевременном осложнении с Кремлем, с которым пока изображались прежние отношения своеобразного альянса. А потому в случае весомой демонстрации Москвы в поддержку Белграда можно ожидать, что фюрер предпочтет подождать с нападением на Югославию. И это позволит ей выиграть время, чтобы с военно-технической помощью той же Москвы лучше подготовиться к обороне. К тому же Симович не сомневался, что несмотря на вероятные крупные успехи гитлеровской военной машины в предстоявшей советско-германской войне, вплоть до возможной оккупации европейской части СССР, в итоге немецкие армии потерпят там поражение [4. S. 488]. Тем самым отсрочка нападения на Югославию должна была, в его глазах, повысить югославские шансы на то, чтобы попытаться избежать катастрофы. Видимо, по этой причине глава югославского правительства очень торопился: уже через несколько часов после упомянутой встречи советских дипломатов с Иличем Симович передал через полпредство правительству СССР предложение немедленно назначить представителей обеих сторон для переговоров на предмет заключения договора и предпринять практические шаги для быстрой организации переговоров в Белграде или Москве [24. Док. N 11. С. 19].

стр. 47

Торопилась и советская сторона. На следующий же день, 31 марта, Молотов телеграфировал о согласии на немедленный прием югославской делегации в Москве. Ее главой Симович назначил посланника в СССР М. Гавриловича, ставшего одновременно министром без портфеля в новом правительстве. Два других члена делегации - Б. Симич и один из руководящих участников путча полковник Д. Савич - тайно вылетели из Белграда 1 апреля и 2-го прибыли в Москву [24. Док. N 13. С. 20; Док. N 19. С. 25; Док. N 22. С. 27]. 3 апреля там начались переговоры с югославской делегацией, которые с советской стороны вел первый замнаркома иностранных дел А. Я. Вышинский. То, что очень торопились обе стороны, свидетельствовало об их обоюдном стремлении упредить возможное нападение "оси" на Югославию и поставить Берлин перед совершившимся фактом. Из этого можно заключить, что расчеты Кремля во многом были сходны с расчетами Симовича: советско-югославское соглашение должно было вынудить Гитлера к хотя бы временной сдержанности в отношении Югославии.

Нараставшие с каждым днем симптомы германской угрозы заставили Симовича уже в первый день московских переговоров, к вечеру 3 апреля, спешно передать в Белграде через советское полпредство просьбу Сталину и Молотову, чтобы с целью "остановить немецкую интервенцию или во всяком случае дать Югославии время закончить мобилизацию" была предпринята, не дожидаясь подписания советско-югославского договора, "срочная моральная помощь в виде сильного демарша СССР в Берлине". Одновременно, он заявил о югославской готовности "немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы СССР, в первую очередь авиацию" [24. Док. N 21. С. 27]. Реализация такого предложения должна была стать демонстративным военным подкреплением предостережения Гитлеру воздержаться от удара по Югославии. В свете этих тайных шагов Симовича выглядят более чем спорными мемуарные и историографические версии о якобы непонимании или, по крайней мере, недооценке им стремительно приближавшейся опасности нападения и непринятии необходимых мер. Его названные выше усилия свидетельствуют скорее о том, что он осознал остроту ситуации, в которой страна оказалась, но не видя возможностей собственными силами противостоять нависшей угрозе, возлагал основную надежду на советскую политическую и военную помощь, способную, как он полагал, обеспечить передышку и дать подготовиться к более эффективной обороне.

Расчеты Симовича во многом стимулировались тем, что советское согласие на срочные переговоры в Москве он воспринял как выражение готовности Кремля к заключению того тесного военно-политического союза, который был предложен советской стороне самим югославским премьером сразу после переворота, а затем 30 марта Иличем [37. Box 32. Folder 3. Gavrilovic - MIP, 4.04.1941, Str. Pov. Br. 169]. Именно с этими предложениями югославская делегация и начала 3 апреля московские переговоры, вручив Вышинскому соответствующие проекты договора между Югославией и СССР "о дружбе и союзе" и военного соглашения (военной конвенции) к нему. Проекты предусматривали, что в случае нападения на одну из двух стран другая незамедлительно окажет ей помощь всеми своими вооруженными силами [38. Док. 744. С. 515; 39. Ф. 07. Он. 2. П. 13. Д. 77. Л. 1 - 5]. По сути, имелось в виду, чтобы СССР взял в тот момент Югославию под полную и гарантированную военную защиту.

Но впечатление Симовича, что советское согласие на переговоры означает и принятие югославского предложения о военно-политическом союзе, было ошибочным: в телеграмме Молотова Лебедеву 31 марта с поручением передать югославам, что правительство СССР готово к немедленным переговорам, вообще не

стр. 48

упоминалось, о чем переговоры будут вестись [24. Док. N 13. С. 20]6. И на самих переговорах в Москве, происходивших 3 - 4 апреля, советская сторона отвергла югославские проекты, прямо указав, что их подписание немедленно повело бы к слишком нежелательному осложнению между СССР и Германией. Взамен правительство СССР предложило комбинацию, предусматривавшую заключение лишь договора о дружбе и ненападении, но с одновременной негласной договоренностью о снабжении югославской армии вооружением. Делегация Югославии неохотно, но приняла это. Ибо считала важным советское обещание о тайных поставках вооружения и рассчитывала на то, что предусмотренное советским проектом договора взаимное обязательство не оказывать никакой помощи государству, которое бы напало на какую-либо из стран-участниц договора, заставит Гитлера опасаться, что в случае агрессии против Югославии Германия лишится снабжения горючим из СССР. Однако после того как Молотов 4 апреля уведомил германского посла в Москве о подписании советско-югославского договора, намеченном на вечер того дня, а посол недвусмысленно дал понять, что это вызвало бы отрицательную реакцию в Берлине, Кремль в стремлении ослабить такую реакцию изменил свой собственный проект договора, понизив предусмотренные в нем обязательства до уровня взаимного соблюдения нейтралитета. Гаврилович сначала посчитал необходимым согласиться и на это, но затем, спохватившись, югославская делегация заявила о несогласии с формулой о нейтралитете и сообщила о случившемся в Белград. Подписание договора вечером 4 апреля не состоялось. А Гаврилович в Москве и югославское правительство через полпредство СССР в Белграде пытались убедить советское руководство, что упоминание о нейтралитете как основе политики, которой будет придерживаться СССР, если Югославия подвергнется нападению, может лишь поощрить Германию к агрессии [24. Док. N 25. С. 30; Док. N 30. С. 34; 38. Док. 743. С. 514 - 515; Док. 745. С. 516 - 518; Док. 746. С. 518 - 520; 37. Box 32. Folder 3. Gavrilovic - MIP, 4.04.1941, Str. Pov. Br. 169, 170].

В итоге Сталин, то ли вняв их доводам, то ли стремясь быстрее устранить возникшее препятствие к заключению договора, согласился отказаться от формулы о нейтралитете. И под утро 6 апреля договор, датированный 5 апреля, был подписан. В нем говорилось, что если на одну из договаривающихся сторон нападет третье государство, другая договаривающаяся сторона "обязуется соблюдать политику дружественных отношений" к той, которая подверглась агрессии [24. Док. N 26. С. 30 - 31; Док. N 28. С. 32; Док. N 30. С. 33 - 34] (см. подробнее [41. С. 488 - 492]). А на импровизированном банкете, состоявшемся в кремлевском кабинете Молотова сразу вслед за подписанием договора, в присутствии лишь десятка с небольшим непосредственных участников, Сталин предложил, чтобы югославы безотлагательно связались с советским генштабом для решения вопросов о срочных поставках вооружения в Югославию. В результате уже 6 апреля утром в генштабе состоялись переговоры с Симичем, где была достигнута конкретная договоренность об отправке для югославской армии вооружения и боевой техники, и их сразу стали готовить к переброске в Югославию [24. Док. N 29. С. 33; 37. Box 31. Folder 2. Гавриловип - Симовипу, 28.07.1941; 42. С. 79; 43. Box 1. Folder 58. P. 30 - 36; Box 2. Folder 28. P. 11 - 18].

Поскольку исследователи до сих пор так и не располагают документами тогдашнего советского руководства, в которых бы содержались данные о том, из каких перспективных замыслов исходил Сталин, заключая советско-югославский


6 Не исключено, что Лебедев, передавая югославскому руководству ответ Молотова, ошибочно интерпретировал его как согласие Москвы на переговоры именно о заключении предложенного Белградом военно-политического союза и тем самым способствовал возникновению у Симовича такого представления. Версия о подобном согласии получила распространение не только в историографии, но даже в мемуаристике, например, в мемуарах генерала Илича [40. С. 189].

стр. 49

договор, в историографии высказываются разные предположения. Есть авторы, по мнению которых советский руководитель хотел этим ускорить нападение Германии с ее союзниками по "оси" на Югославию, чтобы с помощью создания нового театра военных действий на Балканах связать на время руки Гитлеру и таким образом отсрочить возможную нацистскую агрессию против СССР. Согласно другой оценке, советско-югославским договором Сталин надеялся, наоборот, вынудить фюрера воздержаться от атаки на Югославию и вступить в переговоры с Москвой о достижении нового компромиссного соглашения, подобного советско-германским договоренностям 1939 г. и способного устранить либо хотя бы существенно отодвинуть военную угрозу третьего рейха Советскому Союзу, а вместе с тем обеспечить интересы Кремля в ряде спорных с Германией районов, особенно на Балканах и в зоне черноморско-средиземноморских проливов. Встречаются и попытки совместить обе точки зрения, представив их в качестве разных вариантов сталинского замысла на случай того или иного развития ситуации [13. С. 204 - 205; 44. P. 118 - 119; 45. С. 165, 177; 46. С. 174 - 175].

Те документальные данные, которые нам известны и которые в значительной мере изложены выше, прежде всего спешка, с какой советская сторона старалась заключить договор, явно пытаясь этим упредить возможное нападение на Югославию, свидетельствуют скорее о стремлении сдержать в тот момент Берлин, заставить его не рисковать открытым вызовом Кремлю и не прибегать к военной силе против югославов. Наряду с этим обращает на себя внимание, что 5 апреля в беседе с Симичем Вышинский с ведома советского руководства, вопреки всей прежней политике Москвы, направленной против английского вмешательства в балканские дела, посоветовал Белграду пойти на соглашение с Англией и получение британской военной помощи [38. Док. 751. С. 532]. Такой совет едва ли мог означать иное, чем то, что Кремль теперь был заинтересован, чтобы осуществлявшаяся при непосредственной поддержке и участии англичан военная операция в Греции против итальянского вторжения, которое со дня на день должно было быть поддержано германским, в итоге распространилась и на Югославию. Все это дает больше оснований полагать, что, вместе со стремлением путем заключения советско-югославского договора заставить Гитлера отсрочить нападение на Югославию, Сталин рассчитывал, что она, получив тем самым какую-то передышку и подготовленная с британской и тайной советской помощью, затем, при последующей германской атаке, станет хотя бы на некоторое, относительно протяженное время, в связке с Грецией и английскими войсками, существенным звеном балканского фронта борьбы с агрессией "оси". Вполне логично, если обусловленная этим перспектива военной занятости Германии на Балканах рассматривалась в Кремле как фактор, способный на тот или иной срок отодвинуть непосредственную опасность нацистского нападения на СССР. Как не лишено логики и соображение, что Сталин мог надеяться путем осложнений для Германии на Балканах вынудить Гитлера к новым переговорам и новому советско-германскому соглашению на приемлемых для Москвы условиях. Однако окончательное суждение по указанным вопросам вряд ли может быть вынесено без исследования новых, необходимых для этого, но пока отсутствующих источников.

Во всяком случае, каковы бы ни были расчеты Сталина, они, так же как расчеты Симовича на СССР в качестве фактора, который может предохранить Югославию от агрессии "оси", оказались нереалистичными. Ибо Гитлер вовсе не был озабочен позицией Кремля в такой степени, как это казалось не только Симовичу, но все еще и Сталину. Нацистский фюрер исходил из серьезной военной уязвимости СССР и не опасался, что советское руководство решится пойти на риск прямого конфликта с Германией из-за Югославии. Он уже почти не скрывал, что не считается с Москвой как с партнером. И свое решение напасть на Югославию,

стр. 50

принятое 27 марта, привел в исполнение в ранние часы 6 апреля, почти тогда же, когда в Кремле был подписан советско-югославский договор.

Югославия оказалась под ударом, которого не могла выдержать. Переворот 27 марта, который его участники, приветствовавшие его массы сторонников и значительная часть последующей историографии расценивали как положительный шаг либо даже героическое свершение, рассматривается большей частью современной постюгославской историографии, по меньшей мере, как непродуманный акт, приведший к катастрофе "первой Югославии".

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гибианский Л. Я. Югославия в балканской и европейской политике в начале Второй мировой войны: попытка лавирования и ее крах // Вестник МГИМО-Университета. 2009. Специальный выпуск к 70-летию начала Второй мировой войны.

2. Aprilski rat 1941: Zbornik dokumenata. Beograd, 1987. Knj. 2

3.  V. Slom Kraljevine Jugoslavije 1941: Uzroci i posledice poraza. Drago izdanje. Ljubljana; Beograd; Titograd, 1984. Knj. 1.

4.  N. 27. mart 1941: Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1990.

5. Мирковиh Б. Истина о 27. марту 1941. године. Београд, 1996.

6.  D. Yugoslavia's Revolution of 1941. University Park; London, 1966.

7. Кнежевиh Ж. 27 март 1941. New York, 1979.

8. Krizman B. Zabilješka Srdjana  o državnom udaru 27 III 1941 // Časopis za suvremenu povijest. 1971. Br. II-III.

9. Воjни архив Института за стратегиjска истраживаньа (Београд). Фонд: Arhiva neprijateljskih jedinica. К. 8. Br. Reg. 2/1 (неопубликованные мемуары Симовича).

10.  M. Slobodan  i 27. mart 1941 // Istorija 20. veka. 1996. Br. 1.

11. Пеjин J. Jавни став др Мирка Косиhа, народног посланика и првака Народне радикалне странке о 27. марту 1941. године // Зборник радова округлог стола "27. март 1941: Кнез Павле у вихорима европске политике". Београд, 2003.

12. Жутиh Н. Политика "новог курса" кнеза Павла и мартовски догађаjи 1941. године // Зборник радова округлог стола "27. март 1941: Кнез Павле у вихорима европске политике". Београд, 2003.

13. Николиh К., Димитриjевиh Б. Поговор // Николир К., Димитриjевиh Б. Данило Грегориh и 25. март 1941. Београд, 2007.

14.  S. Jugoslovenska revolucija i SSSR (1941 - 1945). Beograd, 1988.

15. Судоплатов П. А. Разведка и Кремль: Записки нежелательного свидетеля. М., 1996.

16. Судоплатов П. А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 г. М., 2001.

17. Avramovski Ž. Britanci o Kraljevini Jugoslaviji. Beograd, 1996. Knj. 3 (1939 - 1941).

18. Hoover Institution Archives (Stanford, USA). Collection Great Britain: Special Operations Executive. Xerox copies: Letter from Hugh Dalton to the Prime Minister 28 III 1941; Telegrams from George Taylor (Belgrade) to London 23, 26, 27 III 1941; Letter from J.H. Bennet to Head of SOE Charles Hambro 6 VI 1941; Report on the Coup by Trifunovich "The Coup d'Etat in Yugoslavia, Belgrade, 27 Mar. 41"; Report on the Coup by Masterson "The Coup d'Etat in Yugoslavia, Belgrade, 27 Mar. 41".

19. Barker E. British Policy in South-East Europe in the Second World War. London; Basingstoke, 1976.

20. Barker E. Državni udar u Beogradu i Britanci - Vojni puč 27. ožujka 1941 // Časopis za suvremenu povijest. 1981. Br. I.

21. Biber D. Britanski udio u državnom udaru u Jugoslaviji 27. ožujka 1941 // Časopis za suvremenu povijest. 1981. Br. I.

22. Stafford D. SOE and British Involvement in the Belgrade Coup d'Etat of March 1941 // Slavic Review. 1977. Vol. 36. N 3 (September).

23. Wheeler M.C. Britain and the War for Yugoslavia, 1940 - 1943. Boulder, 1980.

24. Отношения России (СССР) с Югославией 1941 - 1945 гг.: Документы и материалы. М., 1998.

25. Гибианский Л. Я. Общественные противоречия и вопрос об изменении государственной модели в Югославии в начале Второй мировой войны // Studia Slavica-Polonica (К 90-летию И. И. Костюшко): Сб. статей. М., 2009.

26.  F. Dvadeset sedmi mart. Zagreb, 1965.

27. Maček V. In the Struggle for Freedom. New York, 1957.

28.  M. Jugoslavia 1918 - 1988: Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1988.

29.  I. The Fall of Yugoslavia. New York; London, 1974.

30.  D. Povodom članka Radoja  о 25 i 27 martu // Dokumenti о Jugoslaviji: Istina о 25. i 27. martu. Paris, 1951.

31. Поповиh Н. А. Слободан Jовановиh и jугословенска држава. Београд, 2003.

стр. 51

32. Vauhnik V. Nevidna fronta. Ljubljana, 1972.

33. Коминтерн и Вторая мировая война. М., 1994. Ч. 1.

34.  U. Prepiska (radiogrami) СК KPJ - IK KI (Jun 1940 - decembar 1941) // Vojnoistorijski glasnik. 1992. Br. 1 - 3.

35. Российский государственный архив социально-политической истории.

36. Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997.

37. Hoover Institution Archives. Collection: Milan  Papers.

38. Документы внешней политики. М., 1998. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч. 2): 2 марта 1941 г. - 22 июня 1941 г.

39. Архив внешней политики Российской Федерации.

40. Илиh Б. Мемоари армиjског генерала 1898/1942. Београд, 1995.

41. Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939 - 1941 гг. М., 1999.

42. Новиков Н. В. Воспоминания дипломата: Записки о 1938 - 1947 годах. М., 1989.

43. Hoover Institution Archives. Collection: Žarko  Papers.

44. Miner S.M. Between Churchill and Stalin: The Soviet Union, Great Britain, and the Origins of the Grand Alliance. London, 1988.

45. Городецкий Г. Миф "Ледокола": Накануне войны. М., 1995. (пер. с англ.).

46. Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 1999. (пер. с англ.).


© library.rs

Permanent link to this publication:

https://library.rs/m/articles/view/ВОЕННЫЙ-ПЕРЕВОРОТ-В-ЮГОСЛАВИИ-27-МАРТА-1941-ГОДА-ОБЩЕСТВЕННЫЕ-УСТРЕМЛЕНИЯ-И-ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ-УСЛОВИЯ

Similar publications: LSerbia LWorld Y G


Publisher:

Сербиа ОнлинеContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://library.rs/Libmonster

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

Л. Я. ГИБИАНСКИЙ, ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ В ЮГОСЛАВИИ 27 МАРТА 1941 ГОДА: ОБЩЕСТВЕННЫЕ УСТРЕМЛЕНИЯ И ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ // Belgrade: Library of Serbia (LIBRARY.RS). Updated: 13.07.2022. URL: https://library.rs/m/articles/view/ВОЕННЫЙ-ПЕРЕВОРОТ-В-ЮГОСЛАВИИ-27-МАРТА-1941-ГОДА-ОБЩЕСТВЕННЫЕ-УСТРЕМЛЕНИЯ-И-ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ-УСЛОВИЯ (date of access: 29.03.2024).

Found source (search robot):


Publication author(s) - Л. Я. ГИБИАНСКИЙ:

Л. Я. ГИБИАНСКИЙ → other publications, search: Libmonster SerbiaLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Сербиа Онлине
Belgrade, Serbia
238 views rating
13.07.2022 (625 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
Айзек Азимов умер... Законы роботехники, то ж... Кто Новый Мир в полях построит?
Мы живём, как во сне неразгаданном, На одной из удобных планет. Много есть, чего вовсе не надо нам, А того, что нам хочется, нет. Игорь Северянин
Мы живём словно в сне неразгаданном На одной из удобных планет Много есть, что нам вовсе не надобно А того, что нам хочется не... Игорь Северянин
The Empire says goodbye , But it doesn't go away..
All about money and Honest Anglo-Saxons and justice
Words, words, words...
Catalog: Экономика 
Words Words Words
Catalog: Экономика 
EAST IN EUROPE: DUBROVNIK TO MOSTAR
235 days ago · From Сербиа Онлине
Пока Мы, обычные люди спали, случилась Тихая Революция. Мы свернули в Новый рукав Эволюции... Новая Матрица еще не атакует, но предупреждает...
КРЕМЛЬ, "ГАЗПРОМ" И СРЕДНЯЯ АЗИЯ
304 days ago · From Сербиа Онлине

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBRARY.RS - Serbian Digital Library

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ В ЮГОСЛАВИИ 27 МАРТА 1941 ГОДА: ОБЩЕСТВЕННЫЕ УСТРЕМЛЕНИЯ И ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: RS LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

Serbian Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.RS is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of Serbia


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android