В русской литературе первых десятилетий XIX в. нет сведений¹ о славянском населении Германии - лужицких сербах² , входивших в состав некогда многочисленной группы полабско-балтийских славян. До недавнего времени не было известно и о том, чтобы кто-либо из представителей России до 1840-х годов имел четкое представление о расселении лужицких сербов, их языке и образе жизни.

Источник, обнаруженный в Отделе рукописей Центральной научной библиотеки АН УССР в Киеве³ , относящийся к 1814 г. и содержащий данные о лужицких сербах, заставляет изменить датировку первоначального ознакомления русских с этим славянским народом. Это дневник путешествовавшего по Германии В. Ф. Тимковского. Рукопись представляет собой тетрадь форматом ин-октаво; страницы заполнены с обеих сторон трудно разбираемым почерком. На первых 12 листах чернила блеклые, текст угасающий. Всего в тетради 120 страниц и еще один плохо сохранившийся листок. На первой странице читаем: "Журнал этот писан собственноручно братом моим Василием Федоровичем Тимковским. Егор Т[имковск]ій".

В 1934 - 1935 гг. с этим источником ознакомился киевский славист А. И. Степович. В архивном фонде сохранилось четыре варианта его статьи о дневнике⁴ . "Очевидно, сей дневник, - писал он, - подарен был В. Ф. Тимковским... младшему брату Егору Федоровичу (1790 - 1875 гг.) и с бумагами Н. В. Шугурова, их родственника, попал в семью киевского старожила Измаила Орестовича Новицкого, сын которого, архивист Виктор Измайлович передал его 6 марта 1932 г. в Рукописный отдел"⁵ . Степович считал дневник ценным для истории славяноведения, однако его статья не была опубликована: автор вскоре умер. Спустя полвека научный сотрудник ОР ЦНБ АН УССР Е. М. Апанович, составляя опись архивного фонда Степовича, обратила внимание на варианты статьи последнего о дневнике и упомянула о ней в печати⁶ , что стало первым печатным известием о рукописи Тимковского. Краткая характеристика дневника была предложена Е. М. Апанович по наброскам Степовича, но с текстом дневника она не знакомилась.

Затем в ГДР вышла статья⁷ , в которой дневник рассматривается преимущественно в литературоведческом плане. Автор, к сожалению, не использовал архивных

¹ Путешествие но Лужицам А. И. Тургенева и А. С. Кайсарова в 1804 г., сведения о котором сохранились в их письмах к родным, стало предметом внимания ученых только в XX в. (см. Истрин В. Русские путешественники по славянским землям в начале XIX в. - ЖМНП, новая серия, 1912, т. XVI, N 9, отд. 2; Kulman V. Rusove v Luzici r. 1804. - Cesko- luzicky vestnik, Praha, 15.III.1926, с. 3; Лотман Ю. М. Андрей Сергеевич Кайсаров. - Ученые записки Тартуского университета, 1958, вып. 63.

² В русской литературе бытуют два термина для обозначения славянского населения Лужиц: "лужицкие сербы" и "сорбы". Эти термины происходят соответственно от славянского и немецкого наименований этого народа, употребляемых и в новейших работах, напр.: Geschichte der Sorben. Bd. 1 - 4. Bautzen. 1977 - 1979; Stawizny Serbow. Zw. 1 - 4. Budysin. 1977 - 1979. Автор данного очерка отдает предпочтение термину "сербы", учитывая при этом, что в источнике, о котором пойдет речь ниже, говорится именно о сербском наречии.

³ ОР ЦНБ АН УССР, ф. 1, N 2332.

⁴ Там же, ф. 179, N 135.

⁵ Там же.

⁶ Апанович Е. М. Архив А. И. Степовича. - Советское славяноведение, 1982, N 5, с. 100. Еще до публикации своей статьи Е. М. Апанович сообщила мне о том, что в ОР ЦНБ хранится "Путевой дневник", за что я ей глубоко благодарна.

⁷ Шейман Л. А. Василий Тимковский и его дневник путешествия по Лужице. - Letopis, Budysin, 1983, Bd. 30/1.

стр. 85

документов (среди которых имеются, в частности, неопубликованная биография В. Ф. Тимковского и описания источника, сделанные Степовичем), не привлек новейшей литературы о сербах на немецком и серболужицком языках.

Изучение текста дневника приводит к заключению, что рукопись представляет собой интересный источник, который должен занять место и в истории русского славяноведения, и в истории лужицких сербов второго десятилетия XIX века. Дневник является первым на русском языке довольно подробным описанием территории обитания малого славянского народа и условий его существования.

В. Ф. Тимковский⁸ родился в 1781 г. в с. Деньги около Золотоноши и скончался в 1832 г. в Петербурге⁹ . Это был потомок украинского казака, сын управляющего поместьями канцлера кн. А. А. Безбородко. Все пять братьев Тимковских получили образование в Киево-Могилянской академии, затем в Московском университете и впоследствии стали учеными, педагогами, писателями. В. Ф. Тимковский начал службу чиновником канцелярии Государственного совета в Департаменте экономии, в 1812 г. перешел в канцелярию статс-секретаря А. С. Шишкова и вместе со своим патроном сопровождал Александра I в заграничных походах русской армии 1813 - 1814 годов. Затем Тимковский находился в Германии, посетил также Италию. Возвратившись в Россию, он служил правителем канцелярии наместника Бессарабии, заведовал в Министерстве иностранных дел обоими отделениями открывшегося в 1819 г. Азиатского департамента, был в 1820 - 1821 гг. председателем Оренбургской пограничной комиссии, служил чиновником для особых поручений у командира отдельного Кавказского корпуса ген. А. П. Ермолова, в 1826 г. стал губернатором Бессарабии, с этой должности был уволен в отставку и в 1829 г. возвратился в Петербург.

Принадлежа к числу высокопоставленных чиновников, Тимковский являлся также ученым, "знал наизусть всего Плутарха", владел классическими и многими западными языками, отличался "замечательным даром слова и познаниями в литературе"¹⁰ , в молодости писал стихи, издал переводы книг: "Путешествие Морица по Англии" (М. 1804) и "Жизнь графа Миниха" Г. А. Галема (М. 1806), в 1816 г. написал "Историю Бессарабии" (неизданная рукопись погибла во время петербургского наводнения 1824 г.). Максимович видел также у Тимковского его рукопись "Князь Курбский". Во время путешествий Тимковский вел путевые дневники, а находясь на службе у Ермолова, писал сочинение о Кавказе. Как утверждал Шугуров, "все это осталось без вести, если не пропало"¹¹ .

По свидетельству биографа, автор "Путевого дневника" считал крепостное право институтом "несправедливым" и "вредным", что подтверждается содержанием дневника (ср. осуждение Тимковским крепостного права в Пруссии). Об образе мыслей его можно судить также по показаниям одного из арестованных по делу декабристов. В передаче автора биографии они звучат так: "Знаю еще одного - В. Ф. Тимковского, который, хотя и не участвовал в наших совещаниях, однако же по смелому образу мыслей своих и по своему уму - опасный человек. Притом же его посещали и многие из обвиненных"¹² . Эти показания не повредили Тимковскому. Попытки причислить его к декабристам являются несостоятельными.

⁸ См. о нем: Максимович М. Письмо Василия Федоровича Тимковского (1813 г.). - Русский архив, 1871, N 12; Шугу ров Н. Илья Федорович Тимковский - педагог прошлого времени. - Киевская старина, август 1891, т. 34; Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. 1901. Т. XXXIII, с. 183. При описании жизненного пути В. Ф. Тимковского нами использована неопубликованная биография, написанная не позднее 1855 г. (о Николае I там говорится как о "ныне царствующем государе") неизвестным лицом. Она хранится в ОР ЦНБ АН УССР (ф. 1, N 703).

⁹ Степович писал, что Тимковский умер в возрасте "всего 42 лет", т. е. в 1822 году. Н. Шугуров полагал, что Тимковский "умер 40 лет". Однако в "Биографии" упомянуто, что в 1830 г. он провожал своего брата Е. Тимковского, следовавшего из Петербурга в Яссы, и при этом "не думал, что видит брата в последний раз". Правдоподобнее дата смерти -1832 г., указанная Максимовичем, а также в словаре Брокгауза и Ефрона.

¹⁰ Максимович М. Ук. соч., с. 2118; ОР ЦНБ АН УССР, ф. 1, N 703.

¹¹ Шугуров Н. Ук. соч., с. 215.

¹² ОР ЦНБ АН УССР, ф. 1, N 703.

стр. 86

"Путевой дневник", содержащий сведения о сербах, составлен Тимковским в 1814 году. Находясь в Германии, он в апреле - мае 1813 г. побывал в Лужицах, в конце сентября - начале октября 1814 г. совершил поездку по маршруту Берлин - Шторков - Бесков - Фридланд - Прибус (совр. Феро) - Хотебуз (Котбус) - Гродек (Шпремберг) - Ворице (Гойерсверда) - Несвачидло (Нешвиц) - Будишин (Бауцен) - Букеце (Хохкирх) - Любий (Лёбау) - Охранов (Гернгут) - Житава (Циттау) - Сгорелец (Гёрлиц)¹³ , т. е. с севера на юг вверх по течению Шпрее. Судя по тому, что, прибыв в Будишин, Тимковский "поспешил узнать у коменданта", есть ли "продолжение маршрута... до Варшавы"¹⁴ , ясно, что он ехал в Варшаву по служебным делам, но распоряжался своим временем достаточно свободно. По дороге останавливался в ряде мест, знакомился с обычаями населения, беседовал с жителями, посещал представителей духовенства, осматривал библиотеки, искал в книжных лавках "вендские" книги, обращая внимание преимущественно на славянское население.

Тимковский был подготовлен к восприятию и оценке явлений и событий славянской жизни, ибо знал современную ему литературу о славянах и читал немецкие произведения о Лужицах. В 1813 г. в Сгорельце и Будишине он установил контакты с представителями местной интеллигенции, которые рассказывали ему об особенностях жизни края. Таким образом, Тимковский - достаточно компетентный наблюдатель, способный фиксировать явления со знанием дела.

Дневник его охватывает время с 24 сентября (6 октября) по 2 (14) октября 1814 г. и содержит сведения о стране и многих моментах жизни сербов. Немало места отводится описанию природы, а также рассуждениям автора о славянах-язычниках, некогда населявших эту землю; "о тех временах, когда словене в первый раз пришли в сию страну"; об их жизни "в шалашах, среди холмов песчаных и болот непроходимых" и поклонении языческим идолам¹⁵ ; о деревне Бург, где найдены "погребальные: урны вендские" и "будто приметны слабые следы замка, где жили князья вендские"¹⁶ ; о горе Чернобог, на которой, "говорят, есть еще развалины древних капищ языческих вендских, где народ вопрошал Живу о судьбе будущей, где жертвами умилостивали Чернобога", а названия гор напоминают о "вендском идолопоклонстве"¹⁷ . Тимковскому было известно о камне "на кремнистом утесе", где "стоял кумир бога Флинса, по введении христианства низверженный в Шпрее"¹⁸ . Упоминает он и о том, что "в окрестностях Кенигсварты открыты в земле множество погребальных пепельных урн, по которым заключает, что в том месте было кладбище вендов-язычников"¹⁹ .

Тимковский описывает ряд лужицких городов и деревень, рассказывает о расположении Шторкова и Бескова²⁰ . Котбус - "небольшой, дурно отстроенный город", имеющий "две-три большие старинные церкви, ратушу, несколько порядочных домов", окруженный "каменной стеной, башнями" и обсаженный "на месте вала... шелковичными деревьями" ²¹ . О Гродеке сказано, что он "некрасив, лежит на острову, образуемом Шпреей, и окружен возвышенными ее берегами". В Ворице, "довольно большом некрасивом местечке", автор дневника заметил "большой старинный грубого зодчества замок". Несвачидло-"большая деревня, имеющая церковь и большой господский дом с хорошим садом"²² . Наиболее благоприятное впечатление произвел на путешественника Будишин: "Город имеет много хороших больших домов; две улицы... застроены весьма хорошо, вымощены камнем, довольно широки". В дневнике рассказано, каким образом Будишин получает воду из Шпрее. Описан

¹³ Маршрут установлен нами на основании дневника.

¹⁴ Запись от 27 сентября (9 октября). Здесь и в дальнейшем ссылки даются на даты записей, т. к. страницы дневника не пронумерованы.

¹⁵ 25 сентября (7 октября).

¹⁶ 26 сентября (8 октября).

¹⁷ 28 сентября (10 октября).

¹⁸ Там же.

¹⁹ 27 сентября (9 октября).

²⁰ 25 сентября (7 октября).

²¹ 26 сентября (8 октября).

²² 27 сентября (9 октября).

стр. 87

замок Ортенбург²³ . Обрисованы соборно-католическая евангелическая церковь, "разделенная на две части между протестантами и католиками", надгробия и памятники на будишинском кладбище²⁴ . Из других саксонских населенных пунктов Тимковский описывает "небольшое местечко" Охранов, где "улицы чисты, дома опрятны", но все же, "не так красивы", как он слышал ранее. От Житавы у него осталось впечатление, что этот город "больше и величественнее Будишина"²⁵ .

Любопытны сведения о хозяйстве тех мест, где проезжал Тимковский. В округе Шторкова родится "много хлеба", есть и виноград, а в лесу много дичи, на которую, однако, запрещено охотиться под угрозой штрафа²⁶ . В окрестностях Хотебуза "разводится много огородных овощей, кои славятся своею добротою и отправляются отсюда по Шпрее даже в Берлин"²⁷ . Встречаются в дневнике и сведения о севообороте и агрономических приемах: "Здесь поля, назначаемые для ярового хлеба, на следующий год, по снятии хлеба летом, засеваются травою, называемою по-сербски голенкою (golenka)... Сию траву осенью вырывают, и она служит весьма хорошим кормом для скота". Тимковский обращал внимание на "хорошо взошедшие озимые"; на то, что скот "мало употребляет подножный корм"²⁸ ; на "луга, покрытые стадами мелкого рогатого скота". Упомянуты пруды, рыбу из которых отправляли на продажу в Дрезден и в более отдаленные места²⁹ . Отмечено значение Шпрее как торгового водного пути. О развитии промышленности Тимковский говорит вскользь: Хотебус "известен в землеописании торговом по своим суконным фабрикам" и славится пивом, Будишин же - фабриками "шерстяных чулков"³⁰ .

Есть в дневнике сведения о благосостоянии сербского населения; о том, что встречаются "венды весьма богатые и даже воспитанные", а также помещики вендского происхождения, скрывающие, однако, свою родословную³¹ . Тимковский заключает, что при трудолюбии вендов их "рабское состояние" мешает развитию их "промышленности" и образования. Большое значение он придает таким факторам, как "отдельность, особность вендов от их сообитателей немцев" и ограниченные возможности лужицких сербов овладевать науками "на их отечественном языке"³² . Однажды, сидя в Будишине "на каменном утесе, над Шпрее возвышающемся", он думал, что "брат венд" едва ли смеет мечтать о свободе и независимости, вынужден в поте лица снискивать себе хлеб насущный, обременен "пренебрежительностью германскою" и угнетен налогами, между тем как "за стенами Ортенбургскими роскошь и нега утучняются плодами его пота"³³ .

Немало наблюдений у автора дневника в отношении быта сербов. В Нижней Лужице "избы из бревен сколочены, перемешаны с садами, и башни их среди оных красиво возвышаются"; "рубленные из бревен избы крестьянские,.. представляя противоположность обыкновенным в Германии домам клетчатым, напоминают о России. Большие печи, по обычаю многих мест, стоят и тут отдельно от домов, во дворах или на огородах"³⁴ . В дер. Жидзино (Верхняя Лужица) путешественник видел "избы бревенчатые", а также бревенчатые дома, которые "кругом поддерживаются какими-то как бы галереями или столбами"³⁵ . Он обращал внимание и на одежду местного населения. Платья вендов и вендок показались ему "причудливыми". В вендской церкви Гродека он рассмотрел костюм сербов основательно: "Мужчины одеты были большею частию в синие кафтаны с металлическими пуговицами; волосы, причесанные назад, прикреплены гребнями. Женщины имели суконные черные платья с множеством сборов назади и кофты той же материи; на шее разно-

²³ 29 сентября (11 октября).

²⁴ 27 сентября (9 октября).

²⁵ 30 сентября (12 октября).

²⁶ 25 сентября (7 октября).

²⁷ 26 сентября (8 октября).

²⁸ Там же.

²⁹ 27 сентября (9 октября).

³⁰ 26 сентября (8 октября).

³¹ 27 сентября (9 октября).

³² 26 сентября (8 октября).

³³ 28 сентября (10 октября).

³⁴ 26 сентября (8 октября).

³⁵ 27 сентября (9 октября).

стр. 88

цветные платки, и головы повязаны были... платками, от коих концы торчали сзади в виде ушей. Руки прятали в платки или большие белые полотенца, сложенные наподобие муфт"³⁶ .

Описывая богослужение в протестантской вендской церкви, Тимковский отмечал набожность лужицких сербов. В Гродеке он пошел в церковь на хоры, "где были одни мужчины; женщины сидели внизу на лавках. Молодой проповедник евангелический (Шмит), кончив первую, немецкую, часть проповеди, говорил тогда вендскую; говорил скоро, но с жаром; слушатели и особливо слушательницы внимали с удивительною тихостию... Все молились усердно, пели согласно... Проповедник вытвердил проповедь хорошо", но когда объявлял "на вендском языке о умерших, обручившихся и пр., он часто запинался, ошибался". "Я заметил, - продолжает наблюдатель, - что молодые венды при этом улыбались"³⁷ . В дер. Зерхен он слышал "керлуш": "Набожные венды, собравшись в одну большую избу, пели духовные песни... В деревне не было церкви, и в других нескольких избах пели керлуши духовные". "Сия черта благоверия тронула меня, - заключает Тимковский, - и особливо, когда я вспомнил несторовы слова, что словене по переложении св. Писания Кириллом, радовались, слыша слово божие на своем им языке". В дневнике отмечено, что в народе очень распространены суеверия, почитаются знахари, а "вера в колдунов и их дела велика". Это не мешает вендам быть большими охотниками до крепких напитков и до танцев. В числе их музыкальных инструментов автор называл скрипку, флейту, волынку³⁸ .

В записках есть сведения и о языке сербов. Правда, филологические рассуждения Тимковского не профессиональны, названные примеры случайны. Приведя 12 слов "нижне-лузацкого наречия", услышанные у "полувендского немца", он оговаривается: "По крайней мере, сии слова выданы мне за нижне-лузацко-вендские". Упоминаются также восемь верхне-лужицких слов. Разницу между обоими наречиями Тимковский ощущал отчетливо: "Въехал в Верхнюю Лужицу и оказался в новой земле, видел новые предметы, новых людей и слышал новый язык", который, "кажется, понимал лучше", чем нижне- лужицкий³⁹ . В дневнике есть также сведения о расселении сербов. Отмечено, что в Шторкове "вендов практически нет"⁴⁰ , а в Прибусе "живут одни венды". В дер. Жидзино, "около Каменца и далее к Ракеце и Будишину живут большей частью венды, полевые степовики"; дер. Жидов, составляющая как бы предместье Будишина, населена "одними вендами"⁴¹ ; в Букеце "нет уже вендов или они очень редки, и область полевых или горных вендов здесь оканчивается"⁴² .

Предметом раздумий Тимковского стало угнетение славянского населения Лужиц и его германизация. В Шторкове он записал: "До сих пор не приметил языка сербо-вендецкого", а несколько ниже добавляет, что здесь только главный священник со своим семейством говорит по-вендски, и сопоставляет эти наблюдения со сведениями из литературы, согласно которым "за 200 лет перед сим" церковный "инспектор" в Бескове и Шторкове "имел 40 вендских церквей под своим ведением". "Так иссыхают ветви тенистого дуба славянского"⁴³ , - констатировал путешественник. Даже в Прибусе, где жили только венды, "дети или внучата нынешнего поколения, считает Тимковский, "не будут знать по-вендски".

В дневнике указано, что преподавание в местной школе ведется на немецком языке, что в церкви проповедник "говорит половину проповеди по-вендски, половину - по-немецки". В Хотебузе, осмотрев библиотеку лицея, Тимковский не обнаружил в ней вендских книг, хотя учащиеся готовились стать проповедниками среди сербов. "Ректор лицея, - пишет он, - мне говорил, что хранит у себя под спудом... рукописи касательно вендского наречия". Тимковский был уверен, что эти материа-

³⁶ Там же.

³⁷ Там те.

³⁸ Там же.

³⁹ Там же.

⁴⁰ 25 сентября (7 октября).

⁴¹ 26 сентября (8 октября).

⁴² 29 сентября (11 октября).

⁴³ 25 сентября (7 октября).

стр. 89

лы скрываются от общественности, "чтобы они ко вреду правителей на свет не вышли"⁴⁴ . К признакам усиливающейся германизации Тимковский относил и прекращение дотаций на воспитание сербских учащихся в немецких университетах. "Благотворные даяния" для учившихся в Лейпциге, Виттенберге, "а особливо в Галле" сербов, предназначавшиеся на их подготовку к деятельности "проповедников между единоплеменниками", перестали поступать; никто не заботится "о наречии вендском"; прекратилась деятельность общества лейпцигских студентов, призванного готовить лужицких сербов для "проповедывания на сем языке"⁴⁵ .

По мнению Тимковского, процесс онемечивания шел быстро, чему способствовала администрация, которая стремилась "ввести во всех училищах лузацких преподавание на немецком языке, а потом мало-помалу и проповедование в сербских церквах на одном немецком языке". Это послужило темой беседы Тимковского с суперинтендантом протестантской церкви Хотебузского округа Й. Х. Больценталем⁴⁶ , употреблявшим "все силы, чтобы скорее и успешнее искоренить язык сербо-вендский" как "важнейшую препону для вендов в их просвещении". Считая злом приверженность лужицких сербов к родному языку, Больценталь резко порицал их за нежелание пользоваться учеными произведениями немцев. Суперинтендант изложил Тимковскому содержание рескрипта от 25 ноября 1812 г., изданного по его инициативе "либенской консисторией именем саксонского короля" и имевшего целью, по убеждению Тимковского, "совершенно извести язык вендский"⁴⁷ . Больценталь не разрешил Тимковскому переписать этот документ, текст которого власти, видимо, скрывали во избежание недовольства населения⁴⁸ . Тимковский полагал, что наряду с правительственными мерами "искоренению вендского наречия способствует обычай у вендов посылать своих детей... на несколько лет в услужение в город, чтобы научиться немецкому языку"⁴⁹ .

Противников германизации лужицких сербов путешественник нашел в лице братьев Фритце. Со старшим из них, П. К. Фритце, пастором в Хотебузе, Тимковский беседовал. Пастор считал, что стремление "заставить всех вендов забыть свой язык и говорить по- немецки... обратит вендов в первобытное язычество", поскольку они не захотят читать евангелие и слушать проповеди по-немецки, а своего языка знать не будут. Другой брат, Я. Б. Фритце, тоже прилагал силы к сохранению родного языка. П. К. Фритце "писал христианские наставления на вендском наречии", его брат "перевел Ветхий завет на наречие нижне-лузацко-вендское", собрал "словарь сего наречия, хранящийся у него в рукописи".

Тимковский в связи с этим размышлял об отношении лужицких сербов к их языку. С одной стороны, ясно, что венды привязаны к родной речи, с другой - П. К. Фритце жаловался Тимковскому на "неблагодарность вендов, которые не покупают у него, равно как и у его брата, книг, коих кучи у них валяются"⁵⁰ . Указывал Тимковский и на другие свидетельства пассивного отношения сербов к родному наречию: почтальон, с которым Тимковский ехал из Хотебуза в Гродек, был "вендом", но немецкий язык знал "лучше, чем свой природный"⁵¹ . В Будишине Тимковский познакомился в книжной лавке с местным адвокатом, "тоже вендом", который, однако, по его признанию, проявлял мало интереса к "отечественной словесности"⁵² . Однако в дневнике указано также, что помещики, имевшие вендские деревни, "по необходимости" учились сербскому языку и говорили на нем⁵³ .

Тимковский резко осуждал германизацию славянского населения в Лужицах и уверился в скором исчезновении сербов как самостоятельного этноса: "В самом деле, одобряя намерение прусского правительства истребить разноязычие в своих

⁴⁴ 26 сентября (8 октября).

⁴⁵ Там же.

⁴⁶ Ср. нижеприводимые сведения с данными в кн.: Kunze P. Die preussische Sorbenpolitik 1815 - 1847. Bautzen. 1977, S. 30 - 31.

⁴⁷ 26 сентября (8 октября).

⁴⁸ Kunze P. Op. cit., S. 31.

⁴⁹ 27 сентября (9 октября).

⁵⁰ 26 сентября (8 октября).

⁵¹ 27 сентября (9 октября).

⁵² 28 сентября (10 октября).

⁵³ 27 сентября (9 октября).

стр. 90

землях, нельзя похвалить... насильственных мер, им избираемых. Наречие сербо- вендецкое должно умереть и умрет. Но на что ускорять гибель его, на что мешаться в планы природы, на что бременить жестоко народ простой и добрый?"⁵⁴ . Автор скорбит о "жалком состоянии крестьян вендских, презираемых, гонимых, гнетомых тиранами иноплеменными"⁵⁵ . Что касается сербско-лужицкого языка и говорящего на нем народа, то тогда существовало три мнения. Одно, выраженное Больценталем, сводилось к необходимости срочной германизации. Второе, П. К. Фритце, отражало взгляды сербского патриота, убежденного в необходимости защиты своего языка и народа. Тимковский представлял третью точку зрения: он был уверен в постепенном исчезновении этой народности, но осуждал ассимиляцию, горячо сочувствуя трагедии "умирающего славянского племени", и хотел добиться поддержки лужицких сербов просвещенными русскими меценатами и петербургским "Библеическим" обществом⁵⁶ .

Одно из исследований П. Кунце (ГДР)⁵⁷ показывает, что именно эти три концепции будущего сербов в Германии обсуждались на страницах изданий Верхнелужицкого общества наук. Из дневника видно, что Тимковский имел представление об этих изданиях и стремился познакомиться с членами названного общества. Направляясь в Сгорелец, он записал, что хотел подробнее узнать Верхнелужицкое общество наук и его "сокровища ученые", познакомиться с некоторыми его членами, прежде всего с К. Г. Антоном, немецким ученым, занимавшимся языками и этнографией славян⁵⁸ . Заметен также интерес автора к вендским школам, библиотекам и книжным лавкам. В Прибусе (Нижняя Лужица) Тимковский побывал в школе и говорил с учителем, "молодым, полуобразованным человеком", который "имеет 40 учеников, с каждого получает по 6 грошей в год и ежедневно по очереди у каждого обедает. Учит началам письменного языка и счислению. Несколько читает по-вендски. Преподавание происходит на немецком языке". Поскольку дети в день проезда Тимковского находились в поле, помогая родителям, он "ни одного ученика не видел". Тимковский посетил верхнелужицкую сербскую школу в Будишине и оставил такое ее описание: "Небольшое каменное в два этажа здание, у евангелической вендской церкви... В школе, кажется, 30 учеников и учениц. Учитель, кистер (хранитель. - Л. Л.) церкви вендской, учит первым началам языка немецкого, землеописанию, истории и арифметике. Вендские дети учатся читать по-вендски, и то только чтобы уметь прочесть некоторые необходимые молитвы"⁶⁰ .

Ревностно осматривал Тимковский библиотеки, выясняя наличие в них сербских книг. В Хотебузском лицее из 300 книг разного содержания не оказалось ни одной, касающейся "БОНДОВ ИЛИ ИХ языка"⁶¹ . В будишинской евангелической вендской церкви Тимковский обнаружил несколько сербских церковных книг, ему уже известных. Наибольшее количество интересовавших его изданий оказалось в городской библиотеке Будишина. Из книг "касательно вендской словесности бытописной" он нашел Гофмана и еще "с 50 книг, относящихся до вендского слога,., а большая часть была книг духовных: библии и разные молитвенники, различные духовные сочинения - подлинники и перевод на наречие верхне-лужицкое"; "лучшей в Лузации" Тимковский называет библиотеку житавской гимназии, где, однако, "о вендах мало сочинений", а о нескольких имеющихся диссертациях местный библиотекарь не мог сказать ничего определенного, поскольку не читал их⁶² .

В книжных лавках Тимковскому удалось найти лишь немного сербских книг. Кое-что он приобрел: получил несколько книг П. К. Фритце на память от автора;

⁵⁴ 26 сентября (8 октября).

⁵⁵ 27 сентября (9 октября).

⁵⁶ 26 сентября (8 октября).

⁵⁷ Kunze P. Die Bedeutung der Oberlausitzischen Gesellschaft der Wissenschaften fur die Entwicklung der Sorabistik 1789 - 1847. -Zeitschrift fur Slawistik, 1982, Bd. 27.

⁵⁸ 2 (14) октября. К сожалению, ясных сведений о встречах Тимковского с Антоном или другими членами общества в дневнике нет.

⁵⁹ 26 сентября (8 октября).

⁶⁰ 28 сентября (10 октября).

⁶¹ 26 сентября (8 октября).

⁶² 28 сентября (10 октября); 30 сентября (12 октября).

стр. 91

купил у вдовы Кина (владельца типографии в Хотебузе)⁶³ Новый завет на нижнелужицком наречии; "у одного переплетчика также и Ветхий завет"; в книжной лавке Будишина - сочинение Юрия Мена "Честь и слава слова сербского" и "экземпляр Киновой библии". В Житаве ему подарили описание местной библиотеки ⁶⁴ .

Интересны страницы дневника, где описываются встречи с сербскими патриотами. Встречи с П. К. Фритце Тимковский добивался с большим упорством и застал его дома лишь при третьем посещении. Пастор готовился к проповеди, но, услышав, что гость - русский, отложил свои дела. Тимковский сказал ему, что, проезжая Хотебуз, "хотел непременно видеть его и... его брата... как апостолов вендских. Старику весьма приятно было слышать, что и русские знают и ценят труды его и брата, на пользу соотичей подъятые". И далее повествуется, как 70-летний проповедник доказывал "на наречии славянском" необходимость сохранения родного языка. Видя в Тимковском славянина, сочувствующего тяжелому положению малого народа, пастор умолял путешественника убедить А. С. Шишкова просить Александра I замолвить слово у прусского короля "в пользу вендов сиротствующих". Тимковскому бросилось в глаза, что Фритце не знал различий двух наречий сербского языка и, видимо, слабо владел верхне- лужицким⁶⁵ .

Вторая встреча произошла у Тимковского в Любии, где жил проповедник Мен, "сын вендского Клопштока". Имя Юрия Мена (отца) было хорошо известно Тимковскому. Проезжая Несвачидло, он записал: "Сие место достопамятно потому, что Мен, переложивший некоторые места Мессиады Клопштоковой на верхне-лузацкое вендское наречие и писавши сам стихи героические, - что Мен, сильнейшим знатоком своего наречия почитаемый, был здесь проповедником"⁶⁶ . Что касается Мена-младшего (Августа-Теодора-Рудольфа), который "приходил пить чай" в трактир, где остановился Тимковский, то в дневнике есть его портрет "Это - человек среднего роста, лет около 40 от роду, бледно-желтый лицом, как последствие показало - охотно испивающий чашу радости, посредственно ученый, знающий вендское наречие, но им не занимающийся". Собеседники говорили о Ю. Мене, вендах, о "Лузации вообще", о том, что Ю. Мен, слыша "упреки наречию вендскому, воспламенился рвением серболюбия" и перевел ряд произведений Клопштока, а сын его, собеседник Тимковского, издал эти переводы "с небольшими поправками"⁶⁷ . Направляясь в Сгорелец, Тимковский хотел познакомиться с К. Г. Антоном⁶⁸ , труды которого были автору дневника известны. Он отмечает, что некоторые католические священники в Лужице "прилежно занимаются наречием вендским и, по утверждению Антона, наполняют оное чехизмами"⁶⁹ .

Главная ценность дневника - сведения о лужицких сербах, расширяющие наши знания о них. О записках Тимковского не знал даже И. И. Срезневский, который полагал, что именно он первым из русских ученых посетил в 1840 г. лужицких сербов и заинтересовался их жизнью. Дневник отличают достоверность данных и компетентность автора в рассматриваемых вопросах, несмотря на его романтическую настроенность. Ярко выражены в дневнике интерес к языку, литературе, судьбе лужицких сербов. Он заставляет нас пересмотреть сложившиеся представления о контактах представителей России с этим славянским народом.

⁶³ Имеется в виду книгоиздатель Й. Б. Кюн (см. о нем: Kunze P. Die preussische Sorbenpolitik 1815 - 1847, S. 90, 157, Anm. 112).

⁶⁴ 30 сентября (12 октября).

⁶⁵ 26 сентября (8 октября).

⁶⁶ 27 сентября (9 октября).

⁶⁷ 29 сентября (11 октября).

⁶⁸ В русской литературе XIX в. есть две неточности: считалось, что Антон был сербом-лужичанином и имя его Карл Готлиб. Эти ошибки повторил А. И. Степович. В действительности Антон был немцем, а имя его - Карл-Готтлоб.

⁶⁹ 29 сентября (11 октября).

Permanent link to this publication: