Репрессии в отношении информбюровцев, сторонников СССР в период советско-югославского конфликта, все еще остаются недостаточно изученной проблемой, как в постъюгославском, так и в постсоветском научном пространстве. Как нагнеталась "охота на ведьм", от кого исходил импульс и как он передавался - все эти вопросы пока плохо освещены. Данная работа не закроет их, а скорее будет введением к их осмыслению.

Кампанию преследования информбюровцев вне всякого сомнения организовало Политбюро ЦК Коммунистической партии Югославии, но подробности того, как это делалось, все еще недостаточно выяснены. Известно, что на уровне ЦК КПЮ Политбюро проводило разграничение между теми, кто открыто высказался за резолюцию Коминформбюро и теми, кто не мог однозначно определиться. Первых арестовывали, как С. Жуёвича, а со вторыми Политбюро вело длительную воспитательную работу. Это касается таких людей, как Б. Нешкович, Б. Ёванович, В. Влахович, Б. Зихерл. Политбюро позволяло им невероятно долгие колебания. Так, Бориса Зихерла переубеждали несколько недель ¹. Велько Влаховичу понадобился год, чтобы преодолеть сомнения. Блаже Ёванович, по мнению тогдашнего члена Политбюро М. Джиласа, твердо стал на позицию партии не ранее 1951 года. А Благое Нешковича терпели свыше четырех лет, пока в ЦК КПЮ не возобладало мнение, что он все больше склоняется к информбюровству ². Но даже и в том случае, когда Политбюро считало, что человек безнадежен, оно предпочитало представить дело как инициативу снизу. Особенно показателен здесь случай Благое Нешковича, заместителя председателя правительства ФНРЮ. Когда принималось решение исключить его из партии и отправить в отставку, Политбюро разослало на места документы, в которых пыталось представить свое решение как реакцию на сигнал снизу - от ЦК Коммунистической партии Сербии ³. Хотя из воспоминаний Джиласа мы знаем, что инициатива в этом случае всецело принадлежала Политбюро ЦК КПЮ ⁴.

В начале конфликта к должностным лицам, стоящим на более низких ступенях иерархии, тоже применялись аналогичные меры. Так, летом 1948 г. в

Шахин Юрий Владимирович - кандидат исторических наук, доцент Одесского национального университета им. И. И. Мечникова.

Сербии целая группа членов ЦК Коммунистической партии Сербии приехала в срез Кладово, где вся местная парторганизация поддержала резолюцию Коминформбюро. Комиссия получила директиву никого не арестовывать, а переубедить. Совсем без арестов не обошлось, но в отношении части местных руководителей этот план сработал. После покаяния их переместили на другие должности, где они продолжили свою партийную карьеру ⁵. Совсем иные критерии стали применяться к нижестоящим лицам в должностной и партийной иерархии уже с осени 1948 года. С тех пор даже простое подозрение служило достаточным основанием для репрессий, а партия не медлила с их проведением.

Но и в этих новых условиях Политбюро предпочитало не афишировать свою роль. Особенно это касается личности генерального секретаря Йосипа Броза-Тито. Собранные на сегодняшний день исторические свидетельства говорят о том, что Тито никогда не ставил свою подпись под непопулярными решениями. Например, когда Верховный суд подавал ему как президенту республики (эту должность Тито занимал с 1953 г.) прошения о помиловании, Тито подписывал только положительные решения, а отказы подписывал обычно Александр Ранкович ⁶. Так же было и с публичными решениями. Например, 30 марта 1953 г. правительство издало постановление, прекращавшее политику коллективизации. Оно было с энтузиазмом встречено крестьянами, но к нему с недоумением отнеслись сельские активисты правящей партии, ведь они уже пятый год сражались за торжество колхозного строя. Поэтому Тито уехал с продолжительным визитом в Великобританию, а постановление подписал замещавший его в то время Э. Кардель ⁷. Аналогично обстояло дело в культурной политике: "Если нужно было осуществить какие-нибудь острые меры, Тито проявлял государственную мудрость, он предоставлял ближайшим соратникам, ответственным за культуру и искусство, чтобы они публично "таскали каштаны из огня"" ⁸. Поэтому маловероятно, что в распоряжении историков когда-нибудь появится хотя бы один документ, прямо удостоверяющий причастность Тито к репрессиям против информбюровцев.

В силу того, что архивы союзных спецслужб, унаследованные Сербией, все еще закрыты, причастность членов Политбюро ЦК КПЮ к тем или иным репрессивным мерам часто устанавливается лишь на основании устных свидетельств. Так, историк Владимир Дедиер собрал сведения, из которых вытекает, что идею создать отдельный лагерь для изоляции информбюровцев предложил член Политбюро Кардель. Когда идея была принята, место для создания лагеря союзная УДБа ⁹ поручила подыскать министру внутренних дел Хорватии И. Краячичу. Он-то и выбрал для него Голый остров. Однако роль Тито в этом процессе реконструируется чисто гипотетически. Дедиер уверяет, что тогдашний политический механизм исключал принятие столь важных решений без согласия Тито - и только ¹⁰.

Благодаря публикациям новых источников партийного происхождения современный исследователь может составить более развернутое представление о той роли, которую играло в репрессиях против информбюровцев Политбюро ЦК КПЮ, если проследить отдельные эпизоды, когда оно считало необходимым прямо вмешиваться в республиканские дела. Как это происходило, видно по имеющимся в нашем распоряжении материалам из Хорватии и Словении. Это протоколы заседаний Политбюро соответствующих республик. Причем важно учесть, что информбюровцы там имели разную степень влияния. Кроме того, следует принять во внимание, что протоколы хорватского Политбюро более обширны, чем словенские, и содержат больше информации, тогда как словенские отличаются крайним лаконизмом.

В Хорватии информбюровцы были достаточно заметным явлением. Если мы будем рассматривать дело Р. Жигича и Д. Бркича как один эпизод, тогда

прямое давление Политбюро ЦК КПЮ с целью усиления кампании против информбюровцев в протоколах хорватского Политбюро отразилось четыре раза. Первый раз оно фиксируется в марте 1949 года. Член Политбюро ЦК Коммунистической партии Хорватии, организационный секретарь Антун Бибер доложил своим товарищам о состоявшемся у него в Белграде разговоре с членами Политбюро ЦК КПЮ Э. Карделем, А. Ранковичем, Б. Кидричем и М. Джиласом. Ранкович потребовал активизировать идеологическую работу против сторонников Коминформбюро в прессе, разоблачать их деятельность "как антипартийную и антинародную, и антигосударственную", а также наконец открыто заговорить о роли СССР в разворачивающемся конфликте ¹¹. Политбюро, разумеется, предприняло требуемые шаги.

3 июня 1949 г. первый секретарь ЦК КПХ и член Политбюро ЦК КПЮ Владимир Бакарич ознакомил участников заседания с решениями Политбюро ЦК КПЮ, которое обсуждало состояние партийной организации в Хорватии. Среди прочего он сообщил: "Подчеркнуто, что борьбу против Информбюро нужно обострить". Таким образом, сигнал к обострению репрессий исходит непосредственно от Политбюро ЦК КПЮ. Хорватское Политбюро реагирует на это. На том же заседании Иван Краячич, министр внутренних дел, требует активнее привлечь к гонениям партию: "Подчеркивает, что самое большое бремя в обнаружении информбирашей несла УДБа, и поэтому нужно перед партийной организацией поставить [вопрос], чтобы она обострила борьбу против Информбюро, чтобы партийная организация и массовые организации активнее и бдительнее разоблачали и хватали все эти вражеские элементы" ¹². Вслед затем, 14 и 15 июня, Политбюро ЦК КПХ в очередной раз перетряхнуло парторганизацию Загребского университета, а 1 июля обсудило положение с информбюровцами на новых землях, присоединенных по договору 1947 г. от Италии. Там особое внимание уделили нагнетанию обстановки в Риеке.

Важно подчеркнуть, что Иван Краячич (известный также под партийной кличкой Стево, которая почти вытеснила его родное имя) - фигура не случайная. Во второй половине 1930-х гг. с согласия ЦК КПЮ он работал на советскую разведку. А в послевоенное время входил в ближайшее окружение Тито, хотя не был членом Политбюро ЦК КПЮ. По сведениям, собранным В. Дедиером, в 1945 - 1955 гг. он посещал Тито чаще, чем кто бы то ни было. Именно он познакомил Тито с Ёванкой Будисавлевич, которая стала его последней женой. Согласно тем же источникам, Тито часто советовался с Краячичем по важным внутриполитическим вопросам ¹³. Потому кампания, развернутая в июне 1949 г. с подачи Бакарича и Краячича, могла начаться не просто с ведома Политбюро, но и Тито лично.

Следующий случай вмешательства Политбюро ЦК КПЮ произошел в августе и сентябре 1950 года. Он связан с делом Р. Жигича и Д. Бркича. Радован (Раде) Жигич был министром промышленности в правительстве Хорватии, Душан (Душко) Бркич - заместителем председателя Совета министров Хорватии. Кроме них в деле оказался замешан Станко (Чаница) Опачич - министр строительства, деревообрабатывающей промышленности и лесного хозяйства. Еще одной крупной жертвой по их делу в декабре 1950 г. стал министр генеральной дирекции сельскохозяйственных имений Душан Эгич. Все четверо были по национальности сербами.

Весной у Жигича возник конфликт с большинством Политбюро ЦК КПХ, при этом к нему сочувственно отнеслись Бркич, Опачич и Эгич. Опубликованные документы дают основание для вывода, что в основе конфликта лежало обострение сербско-хорватских трений в республике. Жигича не устраивала экономическая политика, проводимая в сербских краях Хорватии (индустриализация фактически обходила их стороной). Кроме того, у него возникло недо-

вольство поведением партийного руководства. Наконец, этих сербов угнетало, что пропагандистская война с СССР приняла к тому времени антирусские черты. Дело, по-видимому, усугубил резкий и прямолинейный характер Жигича, который не стеснялся высказывать упреки своим коллегам.

С июня 1950 г. поползли слухи, что Жигич - информбюровец, о чем написали доносы 6 человек из высшего партийного руководства (но не члены Политбюро). Летом телефон Жигича стали прослушивать, его начали игнорировать партийные комитеты и УДБа в местах, которые он посещал. В ЦК КПЮ была создана специальная комиссия, которая расследовала дело ¹⁴. Впрочем, никаких доказательств, что Жигич был информбюровцем, ни тогда, ни позднее найдено не было. И тем не менее, требуемый диагноз был поставлен. Сделано это было на заседании Политбюро ЦК КПХ, которое состоялось 26, 27 и 29 августа с участием членов Политбюро ЦК КПЮ Ранковича и Карделя. Александр Ранкович заметил, что Жигич своей критикой подрывает авторитет руководителей партии в народе: "Это тактика Коминформбюро. Какая-то подоплека здесь есть. Не случайно, что это происходит сейчас. В этих трудных условиях осуществляется нападение на единство руководства, а с этим и на единство партии. ...Так делают все фракционеры...". Силлогизм Ранковича предполагает, что информбюровцы это фракционеры. Но именно так предложил сводить с ними счеты член Политбюро ЦК КПЮ и первый секретарь ЦК КПХ Владимир Бакарич еще летом 1948 года ¹⁵. По-видимому, это был общий метод союзного партийного руководства.

Ранкович, Кардель и член Политбюро ЦК КПХ Звонко Бркич усмотрели еще одно преступление Жигича в намерении уйти в отставку. Этим он якобы тоже хотел подорвать единство руководства. Ранкович вообще определил это намерение как единственный и беспрецедентный случай в партийной практике борьбы с Коминформбюро ¹⁶.

Среди участников заседания Жигича поддержал только Душан Бркич. Его тут же поставили под контроль УДБы. 1 сентября он подал заявление об отставке с должности заместителя председателя правительства. Отставку конечно же не приняли: член сталинистской партии, не согласный с линией большинства, имел перед собой лишь одну альтернативу - или все-таки согласиться или пасть жертвой. И 3 сентября в присутствии Ранковича стали разбирать его деятельность. Между Ранковичем и Бркичем произошел следующий диалог, ярко иллюстрирующий политическую культуру сталинизма: "Товарищ Ранкович: разве в партии можно подавать в отставку? Душко Бркич: Нет" ¹⁷.

Это и послужило отправной точкой для последующих рассуждений. Но на этот раз диагноз "информбюровец" по методу Ранковича поставил Звонко Бркич: "Они [Жигич и Д. Бркич] хотят играть в какой-то оппозиционный блок, который отстаивает интересы народа. Это форма деятельности Информбюро. Информбюро направило острие на использование личного недовольства и мещанства. И Душко Бркич держится линии Комиинформа и сейчас этой линии держится. Подача такой отставки это по меньшей мере дезертирство, это линия Информбюро, это предательство партии" ¹⁸. Выступавшие вслед за ним члены хорватского Политбюро повторяли и развивали один и тот же тезис: Д. Бркич отставкой хочет нанести вред партии, следовательно, он информбюровец. Немного дополнил их общую логику Миле Почуча. Говоря о Жигиче и Д. Бркиче, он заметил: "Видно, что они по линии сербства хотят создать фракционность, а эта фракционность находится на линии Информбюро" ¹⁹. В итоге Д. Бркич разделил судьбу Жигича. Оба они, а также Опачич и Эгич, были отправлены на Голый остров без суда.

Показательно, что Иван Краячич знал реальную картину. Мато Райкович, бывший начальник загребского отделения ОЗНы, заявил Дедиеру: "Стево Кра-

ячич объяснил мне, в одном из многочисленных разговоров, что ни Жигич, ни Бркич, также как и Чаница Опачич, не были сторонниками СССР". Но ЦК КПЮ верил или делал вид, что верит в их вину. На одном из заседаний ЦК (вероятно на III пленуме в декабре 1950 г.) Ранкович сделал доклад, где назвал арестованных нелегальной группой, а Тито посетовал: "Вот, мы Жигичу и Бркичу доверяли, и видите, что у нас приключилось" ²⁰. Что это: самообман или лицемерие Политбюро ЦК КПЮ или интриги хорватских руководителей, убравших чужими руками часть своих коллег? Вопрос пока не имеет однозначного ответа.

В четвертый раз вмешательство союзного Политбюро фиксируется в январе 1952 года. З. Бркич отчитывался на заседании Политбюро ЦК КПХ о встрече, состоявшейся в ЦК КПЮ. Там рассматривалось положение в вузах и было отмечено, что "демократизация понята так, что всякий делает, что хочет, враг оживился, не замечаются методы работы ИБ. Большинство информбюровцев проповедует, что не будет заниматься политикой". Поскольку речь шла в основном о бывших информбюровцах, которые пытались возобновить обучение после выхода из лагерей, Политбюро ЦК КПЮ приняло ряд решений и в частности такое: "Каждого информбюровца подвергнуть контролю, все мермераши ²¹ не могут быть приняты на факультеты" ²². Хорватское Политбюро ограничилось тем, что приняло эту информацию к сведению.

Таким образом, все четыре случая, когда Политбюро ЦК КПЮ непосредственно занималось информбюровцами и доносило свою позицию до хорватского руководства, характеризуются нагнетанием обстановки и усилением репрессивного курса.

То же самое наблюдалось в Словении. В этой республике информбюровцы не отличались особой активностью. Поэтому в нашем распоряжении есть только два примера влияния из союзного центра - один косвенный, другой прямой.

Первый случай датируется концом 1950 года. 14 ноября на заседании Политбюро ЦК Коммунистической партии Словении присутствовал член Политбюро ЦК КПЮ Борис Кидрич. Скорее всего, его приезд был связан с разбором националистического поведения словенского писателя Э. Коцбека. Тем не менее, он принял участие в заседании, где был поставлен более широкий вопрос - о внутреннем положении Словении. Протокол не фиксирует, чтобы Кидрич непосредственно говорил об информбюровцах. Инициативу на себя взяла выступавшая с докладом Лидия Шентьюрц. Она констатировала мягкое и терпимое отношение к информбюровцам и предложила его ужесточить, усилить бдительность, углубить в партии политическую работу, бороться с прослушиванием информбюровских радиостанций ²³. В резолюции Политбюро так и записало: "Сильно обострить борьбу против влияний информбюровской пропаганды и жестко обратить внимание с [резных] к[омитетов], чтобы заново проанализировали информбюровские влияния и не убаюкивали себя, что информбюровцев нет" ²⁴. К тому времени в Словении исключили из партии за поддержку Коминформбюро только 317 человек, и по-видимому, кому-то это число показалось слишком незначительным. Не прошло недели, как 20 ноября 1950 г. на новом заседании Политбюро ЦК КПСл еще более жесткие призывы огласил министр внутренних дел Б. Крайгер: "Вопрос Информбюро. Во всей нашей борьбе недостаточно остроты, нужно поставить эту проблему.... Есть много признаков скрытых информбюровцев, а партийные организации их не раскрывают, потому что борьба против информбюровцев шаблонная". По мнению Крайгера, если врага не обнаружили, значит, не искали. Политбюро не возражало против этой установки на шпиономанию и постановило: "6. Против всех форм деятельности Информбюро обострить бдительность, особенно в молодежных и партийных организациях" ²⁵.

Второй случай, когда Политбюро ЦК КПЮ стимулировало кампанию охоты на информбюровцев в Словении, однозначен. В январе 1951 г. был арестован Душан Майцен - полковник, начальник кафедры артиллерии высшей Военной академии в Белграде. По происхождению он был словенцем. Это самая высокопоставленная жертва среди словенцев-офицеров за весь период репрессий ²⁶. В том же месяце закончила работу группа ЦК КПЮ, изучавшая обстановку в Словении. В итоге в январе 1951 г. состоялось заседание Политбюро ЦК КПСл с участием таких членов союзного политбюро, как Кидрич, Мома Маркович, М. Джилас и Ранкович. К сожалению, в протоколе не сохранилась точная дата заседания, и мы можем сказать лишь, что оно прошло между 20 и 31 января.

Маркович заявил: "Информбюровские лозунги нашли в массах благоприятную почву". Затем отметил "убаюканность по вопросам Информбюро. Не видят работы Информбюро в информбюровских лозунгах". Джилас тоже призвал к усилению борьбы против информбюровцев, указав на бюрократию, как на целевую группу репрессий. Свой посильный вклад в дело внес и Ранкович: "Информбюровских проявлений было меньше всего в Македонии и Словении, но нужно бороться, чтобы не было никаких оснований для ИБ. Заострить также в вопросе прослушивания радио информбюровских станций" ²⁷.

Получившие толчок со стороны Политбюро ЦК КПЮ словенские политики уже 2 февраля собрались на заседание республиканского Политбюро, где обсудили отчет о деятельности информбюровцев и обнаружили стремление броситься в решительный бой. Хотя докладчик Борис Крайгер продемонстрировал с помощью фактов, что никакой проблемы информбюровцы не представляют, и речь идет лишь об изолированных индивидах, которые ничего не делают, его выводы резко контрастировали с содержанием доклада. "По информации УДБы есть проявления Информбюро во всех срезах и предприятиях. Зарегистрировано около 500 информбюровцев, находящихся на свободе. Мы должны были бы их арестовать, потому что они связываются, выражают и распространяют информбюровские вести. Есть и различные функционеры, которые проявляются не явно, но только в закрытых обществах. Среди них большинство трусы и оппортунисты, а также социал-демократические элементы. Выявлено около 200 русских агентов, которые действуют в различных учреждениях, которых не арестовывают, потому что мы не можем им доказать [вину], чтобы их суд легко осудил, хотя признаки совершенно ясны. Причина - отчасти объективные условия, важный фактор и факт, что политической борьбы против Информбюро было очень мало, поэтому они легко скрываются". Последнюю мысль Крайгер повторил еще раз: "Расследование и диагностика информбюровцев тяжелы... потому что они очень осторожны" ²⁸. Крайгер призвал привлечь к охоте членов партии, а не ограничиваться усилиями одной УДБы. В итоге Политбюро приняло резолюцию с призывом "усилить боевую бдительность". Любопытно, что по устным сведениям, которые собрал Дедиер, за Крайгером закрепилась репутация человека, который стремился спасти каждого, на кого пала тень подозрения в сочувствии Информбюро ²⁹.

Необходимо отметить, что Политбюро ЦК КПСл устраивало кампании "охоты на ведьм" и без прямых импульсов из Белграда. Первый раз оно это сделало в начале августа 1948 года. Министр внутренних дел Крайгер выступил в качестве докладчика: "Также необходимо... заострить нашу линию в отношении всех колеблющихся элементов, которые обнаружились особенно в связи с резолюцией Информбюро. Всем этим колеблющимся элементам мы не должны позволить залечь на дно и замаскироваться, но должны с ними энергично расправиться. Это касается особенно наших агитационно-пропагандистских кадров, партийцев в различных редакциях и прочих просветительных учреждени-

ях, которые в целом в связи с последними событиями показали себя наиболее колеблющимися и несолидными" ³⁰. Специальных решений принято не было, но против предложений Крайгера никто не возражал. Наиболее масштабную акцию в просветительных учреждениях Политбюро инициировало в январе-феврале 1949 г., когда устроило погром в Люблянском университете. С его подачи университетская парторганизация была распущена, затем прошли аресты некоторых преподавателей. В ходе этой кампании Иван Мачек сокрушался, что процент исключений из партии за Информбюро слишком мал, что парторганизации слишком мягки и либеральны. Крайгер требовал массированного общественного давления на потенциальных сторонников Информбюро и сомнительных типов в университете при том, что после роспуска парторганизации только один человек высказался за СССР, а еще один позволил себе роскошь иметь собственное мнение, за что и был записан во фракционеры ³¹.

18 февраля 1949 г. Политбюро ЦК КПСл озаботилось положением в профсоюзах. В ходе дискуссии оно коснулось информбюровцев. Было высказано предложение усилить борьбу против них, обратив внимание на профсоюз учителей, потому что "здесь вопрос ИБ наиболее жгучий и его нужно обострить и жестко поставить, только по партийной линии этого недостаточно". Решено было привлечь к кампании и профсоюзы. Затем, в дискуссии было высказано мнение, что все противники режима действуют теперь под покровом Информбюро. Автор этой мысли в протоколе не отмечен, но ее поддержали в Политбюро. В решениях заседания было указано: "В плохом отношении к работе, в транжирстве материала, в нарушении дисциплины, в сопротивлении введению норм и в других подобных вредительских деяниях нужно усматривать действие всех возможных классовых врагов от остатков социал-демократизма и до клерикализма, которые все служили всевозможным антинародным режимам, оккупантам, агентам западного империализма и т.д., которые и сейчас обычно прячутся под покровом Информбюро. Углубление фронта борьбы против всех явлений, которые затрудняют выполнение плановых заданий, нужно рассматривать как борьбу с Информбюро" ³². Эта формулировка позволяла подвести под деятельность Информбюро все негативные явления на производстве и любые проступки. Тем самым понятие "информбюровец" растягивалось до бесконечности, и его можно было использовать для запугивания кого угодно. Но даже при такой сверхрасширительной трактовке за все время репрессий арестовали по линии Информбюро не более 567 словенцев ³³.

Значительную инициативу по усилению "охоты на ведьм" проявляло Политбюро ЦК КПХ. Поскольку в Хорватии информбюровцев было больше, чем в Словении, кампании республиканского руководства отличались куда большим размахом. Первый признак шпиономании в протоколах Политбюро ЦК КПХ фиксируется уже 3 июля 1948 года. В первичных организациях обсуждалось решение ЦК КПЮ об исключении из партии обвиненных в поддержке СССР членов союзного руководства А. Хебранга и С. Жуёвича. Политбюро пришло к выводу, что в Загребе и Дубровнике среди партийцев были колебания врагов и обиженных. При этом открыто никто из этих лиц не высказался, "но их выдает их неуверенное поведение"! Таким образом, если член партии не принимал решений руководства с бурной решимостью, он уже находился под подозрением ³⁴.

13 июля 1948 г. организационный секретарь ЦК КПХ Антун Бибер выступил на Политбюро с докладом о реакции в партии на резолюцию Коминформбюро. Бибер считал, что не время публично осуждать информбюровцев как "нездоровые элементы". Ему возразил первый секретарь Бакарич. Он призвал к ужесточению политики в отношении информбюровцев, предлагая подводить

их деятельность под фракционную работу. "В конце он выделяет, что тех, кто не согласен с линией партии, нужно выгнать из партии". Указания Бакарича были оперативно воплощены в жизнь, и уже через три дня начались гонения на факультетах Загребского университета. Обвиняемым в поддержке Коминформбюро вменялась в вину именно фракционность. В августе 1948 г. Политбюро занялось искоренением информбюровцев в Риеке и Истре, где у них были сильные позиции. В Риеке начали искать мифический центр, в Ровине обратили внимание на недопустимую мягкость парторганизации: вместо того, чтобы осудить и исключить из партии обвиняемых в поддержке Коминформбюро, там по каждому человеку устроили голосование. Возмущенный таким подходом Бакарич предложил "изучить всю организацию" ³⁵.

25 сентября Политбюро ЦК КПХ разработало "Постановление о мерах, которые нужно предпринять для успешного ведения борьбы против антипартийных элементов, которые активизировались по линии резолюции Коминформбюро". Этот документ почему-то подшит к протоколу за 22 октября 1948 года. Он фактически определил направления борьбы с информбюровцами в республике на ближайшие годы.

"1. Заострить позицию всей партийной организации в отношении антипартийных элементов, как врагов партии и государства, вести борьбу за их полную изоляцию от членов партии и прервать любые связи с ними - личные, дружеские и т.п. Поддержание связей с антипартийными элементами нельзя оправдать ничем, и исходя из этого и личной дружбой.

2. Заострить борьбу в отношении деятельности тех элементов, которые выпали из партии до резолюции Информбюро или после того как высказались за резолюцию Информбюро.

4. Воспрепятствовать любому взаимному связыванию по линии Коминформбюро, как было в случае с Цриквеницей, в Загребском университете. Такие связи нужно предотвращать всеми мерами, перемещениями и т.д. Студентов, которые проявят активность в антипартийной деятельности, нужно исключить из университета. Так же нужно поступить и с учениками.

5. Усилить бдительность в отношении т.н. колеблющихся, которые позволяют себе по несколько раз ставить тенденциозные вопросы и дискутировать о них с другими членами партии и таким путем оказывать негативное влияние на молодых членов партии. Перед членами партии нужно поставить открыто и ясно - кто не защищает позицию нашего ЦК, который ³⁶пассивно наблюдает деятельность антипартийных элементов - тот не придерживается твердо линии нашей партии" ³⁷.

12 января 1949 г. Политбюро ЦК КПХ обсуждало политическую обстановку в республике. Реферат, подготовленный к заседанию, упоминал о единичном случае деятельности информбюровцев: в Пуле раскрыли группу, состоявшую из членов партии. Однако информбюровской тематике участники заседания отвели очень много места. Бибер, который видимо и подготовил доклад, воспевал пользу от заострения разбирательства с колеблющимися элементами, поскольку такой курс позволил выявить затаившегося врага. Он заявил: "...Сторонники Комиинформа все больше активизируются и связываются между собой. Стремятся замаскироваться, остаться в партии и действовать по линии Информационного бюро. У них главная линия - собирать данные о различных нарушениях, делать пассивными массы и систематически разрушать авторитет партийных руководителей" ³⁸. Обстановку продолжал нагнетать Иван Краячич: "...Нужно во всех сферах развить бдительность и посмотреть вокруг себя: не прячутся ли колеблющиеся вражеские элементы. На совещании секретарей комитетов ³⁹ нужно остро поставить линию и задачи. Факт, что сторонники Информационного бюро становятся все более активными и скрываются". Их поддер-

жал Жигич: "По вопросу сторонников Информационного бюро коммунисты недостаточно остры и терпят различных колеблющихся и вражеские выпады" ⁴⁰. Информбюровцы в тот период действительно проявляли повышенную активность и формировали сеть подпольных групп. Однако в оценках Политбюро ЦК КПХ ярко проступает логика шпиономании: поскольку давление на колеблющихся было усилено, возросло количество репрессированных, и этот результат усиления "охоты на ведьм" подавался как разоблачение реальных действий реального врага. Причем не только подавался, но и воспринимался так самими членами Политбюро. Следствие всерьез выдавалось за причину.

4 февраля 1949 г. Политбюро занялось единичными случаями. М. Белинич и Бибер доложили об отдельных людях, вызвавших у них подозрение по линии Информбюро. Всего они назвали 11 человек, по которым Политбюро решило провести расследование, но интересно, почему некоторые из них попали под подозрение. Были три женщины, чьих мужей арестовали как информбюровцев или советских шпионов. Одну из них потом признали виновной и исключили из партии. Под подозрение попал помощник министра просвещения Ёсип Лукатела. Политбюро решило: "Нужно подготовить материал для реорганизации министерства и чистки всех тех, в ком есть сомнение, что они скрывают свое отношение к Коминформбюро" ⁴¹. И здесь у югославских сталинистов повторилась логика советских коллег: если начальник под подозрением, то и его подчиненные тоже. Впоследствии Бакарич сообщил, что к сентябрю 1950 г. министерство просвещения пережило пять чисток ⁴².

18 февраля Политбюро вновь подтвердило курс на чистку Министерства просвещения. Затем раскритиковало Агитпроп: "В нашей печати, как враждебные элементы, так и неопытные наши товарищи, писали вещи, которые соответствуют линии Информбюро". Затем получили удар работники радиостанции за то, что там информбюровцев выявила УДБа, а не парторганизация. Стимулируя "охоту на ведьм", Бакарич предложил "привлечь к ответственности партийную организацию" за отсутствие бдительности. Наконец еще одно проявление шпиономании, доходящей до абсурда, продемонстрировал член ЦК КПХ Мика Шпиляк. Он пожаловался, что в университете, средних школах, ПТУ и даже в партизанской гимназии проявляется "небдительность" к информбюровцам. По словам Шпиляка: "Допускается свобода вражеской критики". 1 июля 1949 г. Политбюро обратилось к проблемам Риеки. Член горкома Риеки Ливио Стечич высказал следующее мнение о врагах-информбюровцах: их кампанейски похватали и они затаились ⁴³. Таким образом, если враг себя не проявляет, это не значит, что его нет. Эту точку зрения мы уже видели у республиканского руководства, теперь ее усвоили и на уровне горкомов. На том же заседании Мика Шпиляк, который был секретарем загребского горкома партии и не имел никакого отношения к Риеке, выразил мнение, что в Риеке обнаружено слишком мало информбюровцев, и "партийной организации следует заострить бдительность по этому вопросу" ⁴⁴.

Затем в нагнетании "охоты на ведьм" у Политбюро наступил перерыв. Новый раунд связан с 1950 г., когда в середине года группа ЦК КПХ обследовала положение в Далмации. После этого там начали заострять линию в отношении Информбюро ⁴⁵. Новый импульс пришел в конце года. 16 декабря Анка Берус доложила об очередном обследовании обстановки в Далмации. При этом она выдала два примера шпиономании. "Есть небдительность к Информбюро... Есть исключенные [из партии] информбюровцы на местах, и не ведется борьба против них. Борьба против Информбюро рассматривается как дело УДБы. Этим сужена база борьбы против них". Следующее высказывание Берус - это яркий образец полицейской логики: "Суды мягко наказывают за разные нарушения,

а когда и вынесут наказания, они очень часто не выполняются. Верховный суд очень часто отменяет наказания, вынесенные низшими судами. Адвокаты имеют большое влияние на судей. Прокуратура понимает свою роль как защитника народа от власти, а не помощника власти в осуществлении ее задач" ⁴⁶.

Кампания преследования информбюровцев в Далмации активно нагнеталась Политбюро ЦК КПХ с декабря 1950 вплоть до марта 1951 года. Параллельно проходила зачистка от информбюровцев в Удбине, родном крае Жигича. Секретарь далматинского обкома Анте Рое своим рвением в борьбе превзошел УДБу. Он стремился провести беспорядочные аресты, а УДБа его сдерживала ⁴⁷. В протоколах Политбюро ЦК КПХ это единственное подобное замечание! Обычно наблюдались стандартные жалобы, что партия менее активна, чем спецслужбы. Их было много и в период далматинской кампании. С особым вдохновением призывы к всенародной "охоте на ведьм", к которой бы подключились и партия, и общественные организации, и широкие народные массы, озвучивали Иван Краячич и Звонко Бркич ⁴⁸.

Как стимулировалось это участие, показывает следующий пример. Некто Панза Брнэ - секретарь парткома в котаре Синь попал под подозрение как информбюровец. Он знал об этом. И чтобы отвести от себя подозрение и избежать ареста, вынужден был усердствовать в преследовании информбюровцев в своем котаре, в результате чего пострадала масса невинных людей. Тогда в Синьском котаре "арестовывали, исключали, наказывали кого-либо, по кому не было каких-либо убедительных доказательств" ⁴⁹. Показательно, что об этом случае знало высшее руководство республики, но ничего не сделало, чтобы ограничить травлю людей в Сине. А когда в июне 1953 г. коллеги из парткома обвинили Брнэ во вредительстве, в том что он информбюровец и специально подрывал авторитет партии немотивированными репрессиями, Исполком ЦК Союза коммунистов Хорватии взял его под защиту, а Бакарич даже перенаправил удар. По мнению Бакарича на партконференции в котаре Синь нужно разобраться не в том, является ли Брнэ информбюровцем, а как вообще его додумались в этом обвинить. Для справки отметим: против Панзы Брнэ свидетельствовали три бывших "мермераша" и приписывали ему "вербальный деликт": якобы в его присутствии пели русские песни⁵⁰. Конечно, в октябре 1953 г. активная фаза "охоты на ведьм" уже прошла, но в разгар кампании Политбюро вело себя иначе. В той же Далмации оно совершенно не смущалось, когда обвиняло тех или иных людей в поддержке Информбюро просто на основе слухов ⁵¹.

В ходе далматинской кампании остро встал вопрос об отношении к информбюровцам, вышедшим из лагерей. Повод для нагнетания подал член ЦК КПХ Анте Юрьевич, более известный по партийной кличке Бая. На городской партконференции в Сплите он примирительно отозвался об освобожденных информбюровцах, а затем повторил свою позицию в обкоме. Во время критики на заседании Политбюро 16 января 1951 г. Антун Бибер изложил позицию Баи-Юрьевича и прокомментировал ее так: для него "главное, что коминформовец сейчас хорошо работает, и ему неважно, какое он имел прошлое. Этого не достаточно. Нужно знать, что это люди, которые уже однажды отошли от нашей партии" ⁵². В тогдашних условиях это был настораживающий намек. Но Бакарич поспешил успокоить Юрьевича и секретаря обкома Рое, что Баю не подозревают в сочувствии информбюровцам, просто обком не имеет четкой линии.

На последующих заседаниях Политбюро постаралось, чтобы эта четкая линия появилась у всех. 2 февраля Звонко Бркич несколько раз призвал ужесточить отношение к "мермерашам": разоблачать, усилить гонения и не смотреть на них как на политические жертвы, или как на реабилитированных. А вот более развернутая оценка: "Всякий тот, кто прошел "Мрамор", но не выдви-

нулся в работе больше, чем другие, поскольку недостаточно, чтобы он просто работал как остальные, он должен своим трудом и политической активностью, разоблачением империалистической политики СССР доказать, что действительно исправился. Этих "мермерашей" необходимо посылать на физические работы на малые фабрики. С ними могут проводиться и групповые встречи и открыто им и ясно говорить, поскольку Информбюро укрепляется в их среде, что они не стремятся, а обещали нам, что будут стремиться работать, и если неактивны, тогда их нужно снова отправить на "Мрамор"" ⁵³. Таким образом, запугивание информбюровцев не должно было прекращаться после выхода из лагеря.

А вот как творчески восприняли курс, провозглашенный 3. Бркичем, в Истре. 26 апреля 1951 г. Бакарич доложил, что там сложился такой "метод руководства" информбюровцами: "Существует классификация информбюровцев: I группу арестовать, II избить, III изолировать, IV учет. Информбюровцев вызывали в комитет и колотили их" ⁵⁴.

Следующая крупная кампания прошла в ноябре 1951 - январе 1952 года. Она была направлена на Славонию. 21 ноября 1951 г. М. Шпиляк, С. Комар и 3. Бркич осудили местные парторганизации, которые считали, что информбюровцев в Славонии нет, и отдали инициативу выявления информбюровцев УДБе. 9 января 1952 г. Милка Куфрин выступила с критикой парторганизаций в Осиеке и Славонской Пожеге. Особенно досталось Пожеге: "Мы считаем, что к[отарский] к[омитет] своей толерантностью к информбирашам, своей примирительностью к ним объективно помогал этим врагам и что своей политикой спасения отдельных информбюровцев привел к их распространению и пропаданию партийной организации. Члены КП потеряли перспективу и деморализованы, когда против откровенных врагов ничего не предпринималось" ⁵⁵. Видимо, чтобы облегчить задачу, Куфрин предложила связывать с их деятельностью не только возгласы за Сталина, но и "распространение деморализации, разброда, пассивности и неверия в наши силы, распространение шовинизма и т.д." ⁵⁶.

С весны 1952 г. Политбюро ЦК КПХ надолго утратило интерес к информбюровцам. Последний всплеск внимания к ним был уже не у Политбюро, а у Исполкома ЦК Союза коммунистов Хорватии в декабре 1954 - январе 1955 года. Поводом послужил беспрецедентный случай. Осенью в Кострене (район Риеки) был выявлен информбюровец Смоквина, скрывавшийся от ареста с 1949 г.! Горком Риеки по привычке метал молнии: "Характерны были представления членов С[оюза] к[оммунистов], что обнаружение Смоквины дело не членов [партии], и не людей из Кострены, а кого-то другого" ⁵⁷. Горком предложил распустить парторганизацию Кострене, но Исполком ЦК проявил мягкость и решил сначала разобраться. В январе Исполком еще раз вернулся к информбюровцам в связи с их принятием в партию, и на этом упоминания о них прекратились.

Кампания охоты на информбюровцев очень сильно напоминает советскую практику 1930-х годов. Логично было бы предположить, что она увенчается показательными судебными процессами. Они действительно были, но сильно уступали по размаху советским.

В июне 1950 г. суду были преданы Владимир Дапчевич - полковник, политический комиссар Военной академии и Бранко Петричевич (партийная кличка Каджя) - генерал-майор, заместитель начальника Главного политуправления Югославской армии, обвиняемые в попытке бегства заграницу. Попытка была предпринята еще в 1948 г., вина обвиняемых не вызывала сомнений, но суд состоялся спустя два года. Показательный процесс тогда не удался. Дапчевич, убежденный, что нужно бороться с режимом Тито, использовал его как трибуну для деклараций и разоблачений ⁵⁸.

Следующая попытка устроить судебный спектакль была предпринята через год. Она была успешной, но ее жертвами оказались гораздо более скромные фигуры. 5 октября 1951 г. начался судебный процесс по делу 14 человек во главе с инженерами Б. Путником и Н. Турудичем. Им поставили в вину шпионаж в пользу СССР. Но, пожалуй, центральным на процессе было обвинение в саботаже, на который якобы вдохновляли обвиняемых советские спецслужбы. Этот саботаж, по версии следствия, воспрепятствовал своевременному завершению строительства двух железнодорожных веток. Обвиняемые были признаны виновными, а Путник и Турудич приговорены к смертной казни, но помилованы. Впоследствии выяснилось, что они были невиновны, а весь процесс сфабрикован ⁵⁹. Процесс был открытым, широко освещался, на нем присутствовали даже иностранные журналисты. Причины его проведения именно осенью 1951 г. легко понять. Еще в 1950 г., учитывая экономические трудности, поразившие страну, Союзная Скупщина на год продлила выполнение первого пятилетнего плана, превратив его в шестилетний (1947 - 1952 гг.). Но в 1951 г. стало ясно, что плановые задания все равно не могут быть выполнены. Партия и правительство провалили пятилетку и теперь пытались свалить вину на мифический саботаж мифических советских агентов, шпионов и диверсантов.

Оставлял ли репрессивный механизм какие-нибудь возможности для сопротивления идущему сверху давлению? Этот вопрос требует более детального разбора, но предварительный ответ будет скорее негативным. По информации советских дипломатов, уже в начале конфликта с СССР во все парторганизации были назначены уполномоченные УДБы. "Перед ними ставилась задача выявлять на местах сторонников Информбюро" ⁶⁰. Такую задачу перед ними действительно поставили с началом конфликта, но есть данные, что начальник УДБы соответствующей административной единицы входил по должности в местный партийный комитет еще до этого события ⁶¹. В начале конфликта партийные руководители настаивали, что УДБа по всей стране работает под контролем партии и, в частности, ее коллегиальных органов ⁶². Возможно, что в 1948 г. так и было, однако в дальнейшем мы видим иное соотношение. Стенограмма заседания Политбюро ЦК КПХ, на котором в августе 1950 г. разбирали дело Жигича, показывает, что контроль над УДБой был лишь у одного человека в Хорватии - первого секретаря ЦК КПХ Владимира Бакарича. Бакарич прямо опирался на спецслужбы и не ставил в известность о своей работе с ними даже членов Политбюро. Он даже мог распорядиться провести обыск в квартире члена Политбюро без ведома республиканского ЦК, как, например, это случилось у Марка Белинича. То, что сам Бакарич называл обыск у Белинича всего лишь "визитом", значения не имеет ⁶³. По-видимому, такое же положение сложилось и в других республиках.

На местном уровне спайка партийных функционеров и спецслужб была не менее тесной. Известны шокирующие случаи, когда партия, УДБа и гражданские органы власти взаимно покрывали друг друга.

9 июня 1950 г. Политбюро ЦК КПХ разбирало самоуправство нового секретаря котарского комитета Джаково Стевы Шимича. Секретарь отличался избиением крестьян и запугиванием членов партогранизации. Рукоприкладством занимались и его подчиненные. Как отметила комиссия: "Создается впечатление, что в котаре Джаково не считали революционным никого, кто не бил крестьян при хлебозаготовках". Шимича поощрял в его произволе член обкома Осиецкой области Матия Буневац. Сочувственно взирал на происходящее котарский прокурор. Аналогичные явления были отмечены и в соседней Беловарской области. Члены Политбюро ЦК КПХ осудили эту практику. Жигич заявил: "У граждан начинает оформляться мнение, что высокие руководители и члены КП не подвластны закону". А Антун Бибер повторил: "Многие члены

партии все еще думают, что они не отвечают перед законом как остальные граждане" ⁶⁴. Решения, принятые Политбюро по этому случаю, являются наглядной иллюстрацией их правоты. Во-первых, более строгое наказание Политбюро вынесло нижестоящему чиновнику, а не тому, кто его поощрял. Во-вторых, через несколько дней С. Комар возмутился судьбой Шимича: "Сейчас, когда он арестован, было сказано, что он может получить 3 - 4 года принудительных работ. А через несколько дней (менее чем через четыре. - Ю.Ш.), когда я говорил с товарищем Звонко [Бркичем] об этом случае, он сказал, что его могут наказать несколькими месяцами" ⁶⁵. Да и сам Комар, как выяснилось на заседании, задолго до этого знал о произволе Шимича и делал ему последнее предупреждение вместо того, чтобы сразу поставить вопрос перед Политбюро. Закон и впрямь для членов партии не всегда имел силу.

22 марта 1951 г. Политбюро ЦК КПХ столкнулось с новым доказательством этой истины. В Славонском Броде секретарь котарского народного комитета изнасиловал девушку. Она подала в суд. Прокурор выступил на его стороне, сфальсифицировал доказательства, запугал свидетелей, и жертву осудили за клевету. ЦК КПХ частным путем узнал об этой истории, и лишь благодаря этому оказалось возможным восстановить справедливость ⁶⁶.

Разумеется, во всех приведенных примерах речь идет о крайних случаях. Но они рельефно показывают, что в случае беззакония непосредственных исполнителей, подкрепленного прямыми стимулами сверху, невинно пострадавший едва ли мог рассчитывать на справедливость. Его жалобы разбились бы о круговую поруку государственных и партийных чиновников.

У нижестоящих органов власти и УДБы нередко обнаруживались свои особые мотивы придать размах репрессиям. Дело было не только в стремлении отвести от себя подозрения в поддержке информбюровцев. Возникали и дополнительные мотивы. Обвинение противника в поддержке Коминформбюро позволяло присвоить себе его имущество. Так весной 1952 г. в реферате "Проблемы законности и правосудия" Политбюро ЦК КПХ получило такую картину произвола УДБы в предшествующие годы: "Случаи обыска квартиры без ордера, изъятие вещей, которые не имеют отношения к уголовному делу, распоряжение вещами, на которые наложен арест, до конечного решения о конфискации и т.п., стали достаточно редкими, хотя они еще есть в отдельных случаях. Большое число жалоб граждан на эти нарушения относится к случаям, которые происходили раньше, а сейчас их граждане тянут назад, ссылаясь на общий курс законности или на правила, которые тем временем приняты" ⁶⁷. Так, из воспоминаний А. Раштегорца известно, что присвоением имущества арестованных информбюровцев не брезговал даже начальник союзной УДБы Светислав Стефанович-Чеча и другие люди из окружения Ранковича ⁶⁸.

Бывало, что раздувание кампании против информбюровцев осуществлялось, чтобы уйти от кары за какие-нибудь другие преступления. Так в Словении в срезе Чрномель торговый инспектор Ё. Мацеле выявил нарушения и злоупотребления у членов местного народного комитета и парткома. Они пользовались своим служебным положением для личного обогащения. В ответ на разоблачения 9 января 1953 г. срезный партком исключил его из партии с формулировкой "информбюровец" ⁶⁹. Бывало, что обвинения в информбюровщине возникали в ходе сведения счетов. В 1951 г. неуживчивый судья Верховного суда Хорватии А. Старчевич обвинил пятерых работников суда в том, что они информбюровцы. Те выдвинули встречное обвинение в адрес обидчика, но в Политбюро ЦК КПХ поверили не им. В результате Старчевич успешно избавился от тех, с кем у него был личный конфликт ⁷⁰.

Руководители местных парторганизаций и органов власти нередко подавляли любую критику в свой адрес. В этой связи характерен пример котара

Джаково, где в апреле 1949 г. партийная комиссия ЦК КПХ выявила самоуправство местного секретаря горкома. "Эта комиссия в связи с проведением встреч с партийными организациями установила диктаторство со стороны отдельных членов комитета. Так, секретарь городского комитета [Джакова] Кавалин пригрозил, что расквасит морду тому, кто будет критиковать руководство, поскольку членов к[отарского] к[омитета] и г[ородского] к[омитета] нельзя критиковать, и никого не нашлось, чтобы опровергнуть такую позицию Кавалина. Члены партии боятся критиковать, вместо этого между собой шепчутся о нарушениях, о которых уже и граждане открыто говорят.

Это явление особенно выразилось в партийных организациях в городе Джаково" ⁷¹. Стоит напомнить, как в 1937 г. лично Йосип Броз-Тито написал статью, где провозглашал троцкистом любого члена партии, который невпопад критикует партийное руководство ⁷². Это был общий партийный стиль, поэтому методы Кавалина регулярно воспроизводились в партии. В феврале 1951 г. Вицко Крстулович сообщил своим коллегам из Политбюро ЦК КПХ о методах управления в Далмации: "В Книне я видел у некоего офицера ряд писем, в которых народ жалуется на фюрерство" ⁷³.

Из-за подобной системы люди на местах, восстающие против несправедливости, часто не могли апеллировать к местным органам власти, и у них оставался один выход - отправлять жалобы наверх, минуя непосредственное начальство. В протоколах Политбюро ЦК КПХ мы обнаруживаем в этой связи интересную закономерность. Партийное руководство крайне плохо воспринимало критические сигналы, поступившие в обход партийной и должностной иерархии. В таких случаях более серьезное наказание нес критик, а не обвиняемое им лицо ⁷⁴. Поэтому у недовольных оставался только один безопасный путь - анонимные жалобы. К информации, поступившей наверх от анонимов или случайным путем, Политбюро ЦК КПХ относилось терпимо, видимо потому, что нарушение субординации не поддавалось в этих случаях диагностике.

Но даже если информация с мест о злоупотреблениях доходила до руководства партии, это не означало, что она будет адекватно воспринята. В партийных верхах Хорватии наблюдалось то, что можно назвать синдромом токующего тетерева. Ярче всего он проявился в одном из высказываний Бакарича. 25 мая 1950 г., когда Политбюро рассматривало политическую обстановку после Цазинского восстания, Бакарич заявил: "...Ситуация не ясна некоторой части наших активистов. Они часто приходят с мест смущенные различными явлениями и приходят с различными чуждыми взглядами, которые им навязывают места" ⁷⁵. Применительно к информбюровцам это означало: если на местах понимают, что установки ЦК абсурдны, то ЦК их не исправит, а будет косо смотреть на самих активистов. Что эта трактовка верна, подтверждает высказывание председателя президиума Сабора Хорватии Карло Мразовича на заседании Политбюро 2 февраля 1951 года. Он отметил, что "массы одобряют некоторые дела, не зная, что это формы активности Информбюро" ⁷⁶. То есть не будучи знакомы с представлениями партийной верхушки об этой активности, они, в отличие от Политбюро, не способны адекватно понять ситуацию.

Но даже в таких неблагоприятных условиях известны несколько случаев сопротивления репрессивному механизму на местном уровне. В протоколе заседания Политбюро ЦК КПСл от 2 февраля 1951 г. Борис Крайгер отметил: "В некоторых с [резных] к[омитетах] есть недоразумения между членами бюро, особенно между организационными секретарями и уполномоченными УДБы, что очень утяжеляет борьбу против реакции и Информбюро. Против информбюровцев невозможно бороться иначе, чем с помощью агентуры, и ясно, что офицеры УДБы должны искать данные также среди партийцев" ⁷⁷. Таким обра-

зом, в некоторых срезах Словении секретари срезкомов противодействовали деятельности всемогущих спецслужб, защищая своих подчиненных.

Чрезвычайно интересен отчет о положении в Загребском университете, представленный 14 июня 1949 г. на заседание Политбюро ЦК КПХ. Его автором очевидно был секретарь университетского парткома Марко Шарич. В разгар "охоты на ведьм", когда из университета исключили 297 человек, он осмелился подвергнуть этот курс критике прямо перед его инициаторами. Разумеется, Шарич очень осторожно подбирал выражения: "В некоторых партийных организациях, особенно там, где было относительно много информбюровцев, стала ощущаться в отдельных случаях тенденция превышения меры в отношении отдельных людей. Так ошибки индивидов иногда неоправданно трактуются по линии резолюции Информбюро, что негативно влияет на внутреннее положение в организации и создает нездоровый психоз" ⁷⁸. Мы не знаем, удалось ли Шаричу смягчить репрессии в университете, но в любом случае его попытка заслуживает уважения.

В июне 1950 г. два прокурора (В. Жижич и Лакич) и два судьи (Крджич и Лакович) отказались участвовать в судебном процессе над Дапчевичем и Петричевичем. Все они были отправлены на Голый остров ⁷⁹.

Еще один пример, правда индивидуального сопротивления, мы находим в протоколе допроса Станко (Чаницы) Опачича в начале сентября 1950 года. Его ответы комиссии, заподозрившей, что он вместе с Жигичем и Д. Бркичем стал информбюровцем, раскрывают нам позицию человека, который отказался играть по установленным правилам театра абсурда и отверг сложившиеся в партии ритуалы, понимая, чем ему это грозит ⁸⁰.

Не следует думать, что репрессии из центра нагнетались непрерывно и равномерно. В истории Югославии импульсы к "охоте на ведьм" перемежались с призывами к отрезвлению и внесению законности применительно к тем или иным группам населения, подвергавшимся репрессиям.

Первый такой пример мы находим уже в 1948 г. в Черногории. 5 августа местный крайком разослал директивное письмо, положившее начало так называемой акции "спасения людей". Письмо призывало индивидуально подходить к каждому, разъясняя конфликт с Коминформбюро всем, кому суть дела не ясна. В то же время письмо предлагало "чистить из партии" тех, кого не удается убедить ⁸¹. Потому очень быстро акция "спасения людей" переросла в обычные репрессии.

Следующий случай связан с деятельностью лично И. Броз-Тито и касался не отдельной территории, а профессиональной группы. В начале 1949 г. Тито заинтересовался настроениями в армии и, в частности, почему офицеры выступают за Информбюро. Тито выяснил, что представленная ему картина приукрашена, лично изучил 8 судебных дел офицеров и 25 - 29 марта 1949 г. провел на Брионях встречу с "высшей делегацией ЮА". Журналист и бывший офицер Д. Маркович, имевший доступ к секретным источникам, уверяет, что перед высшим армейским командованием Тито озвучил три тезиса: "первое: мы должны вести битву за каждого человека; все должно быть ясно и твердо доказано; никто невинный не смеет пострадать; второе: на следствии и в суде не сметь "доказывать вину", но объективно устанавливать все факты и всесторонне их оценивать, принимая во внимание все доводы; третье: в человеке всегда видеть человека, его достоинство, его человеческую сущность. Если виновен, пусть будет наказан, но без всякого самоволия" ⁸².

Тито и дальше проявлял интерес к судьбе офицеров: "В следующем году (1950) он требовал, чтобы ему представляли отчет обо всех военных тюрьмах, и чтобы военный прокурор ЮА каждые три месяца обходил все тюрьмы и письменно извещал об этом. По некоторым случаям он и лично вмешивался..."

Впрочем, Маркович тут же приводит параллельные примеры "охоты на ведьм" и в армии. Также стоит напомнить, что среди репрессированных офицеры составили одну пятую - намного больше их удельного веса в обществе. Созданная партией атмосфера оказывалась сильнее благих пожеланий.

Дальнейшие импульсы к ослаблению "охоты на ведьм" проводились в условиях комплексных реформ, начатых в 1950 г. и в частности в рамках политики демократизации. Эта политика предполагала постепенное ослабление репрессивного давления государства на общество. Уже 3 февраля 1950 г. состоялся III пленум ЦК компартии Черногории. Пленум констатировал, "что в борьбе против Информбюро не проводилось различие между теми, кто сознательно поддержали Резолюцию ИБ и теми, кто были жертвами "фронтальной атаки против информбюровцев", а всех свели в "ряды врагов новой Югославии". Сделано замечание партийным организациям, что не "вели битву за каждого честного человека, чтобы его политически и идейно привлечь на свою сторону, чтобы тем самым исключить враждебное влияние на этих людей"" ⁸³. Вслед за тем, 28 февраля 1950 г., ЦК КПЮ разослал по республикам циркуляр по организационным вопросам. Там была отдельная глава о задачах и положении прокуратур. Обсуждение этого циркуляра вызвало активную реакцию в Политбюро ЦК компартии Словении. На своем заседании словенское Политбюро поставило вопрос о нарушениях и аморальных поступках в работе УДБы, о давлении на прокуратуру и суд, о тесной связи государственных органов с УДБой. Все это было осуждено: "Борьба против этих методов одна из главных задач партийной организации в УДБе и милиции" ⁸⁴.

5 марта 1950 г. Тито заявил, что "диктатура пролетариата не может быть самоцелью, не может применяться против народа, против самих рабочих...". Он воспроизвел ленинскую идею о том, что диктатурой власть пролетариата является только по отношению к классовым врагам, а для сторонников социализма никакой диктатуры нет ⁸⁵. В связи с этим, в июне 1950 г. генеральный секретарь призвал умерить подозрительность, захлестнувшую югославское общество, и не смешивать бдительность с практикой бездоказательного навешивания обвинений ⁸⁶. В феврале 1951 г. Тито публично высказал свое мнение непосредственно по проблеме информбюровцев. Это произошло на партконференции гвардейской дивизии, в которой перестарались в борьбе с информбюровцами и теперь разбирали скандал - самоубийство одного из офицеров. Тито фактически предложил бороться с информбюровским движением путем самоисправления ⁸⁷. Исправив "ошибки", улучшив общее положение дел в стране, бюрократия рассчитывала нейтрализовать антиправительственные настроения, выбить у них почву из-под ног. Тем самым Тито подтвердил, что информбюровцы - это не просто ослепленные сталинизмом догматики, а движение с социальными корнями.

В феврале 1951 г. был утвержден новый Уголовный кодекс, где были точнее определены формы нарушения закона, отменено наказание за покушение на контрреволюционную деятельность, за подготовку к бегству через границу, за недонесение по уголовному делу ⁸⁸. Продолжением линии на укрепление "социалистической" законности стал IV пленум ЦК КПЮ, состоявшийся 3 июня 1951 года. Ранкович, контролировавший спецслужбы страны, сделал доклад "О дальнейшем укреплении правосудия и законности", где подверг критике работу подведомственной ему УДБы. Он останавливался только на общих признаках проявления беззаконий и говорил далеко не обо всем, что имело место в действительности. Критика нарушения законности раздавалась порой и раньше, но в докладе Ранковича ответственность за это впервые возлагалась на высшее партийное руководство: "Иногда явно незаконные инструкции и решения высших государственных органов толкают нижестоящие орга-

ны на путь беззакония..." ⁸⁹. Как пример были приведены планы хлебозаготовок. По сравнению с предыдущим временем это был колоссальный шаг вперед. Действительно, тот же Шимич из Джакова едва ли бил бы крестьян, если бы сверху не требовали выполнить план хлебозаготовок любой ценой.

С решениями IV пленума партийные руководители сверяли свою позицию и в последующие годы. 24 апреля 1952 г. Политбюро ЦК КПХ разбирало вопрос о состоянии законности в республике. Это было сделано в порядке подготовки к очередному пленуму ЦК. На заседании Н. Секулич, 3. Бркич и Ё. Брнчич дружно заявили, что в произволе на местах виноваты не столько власти котаров, сколько республиканское руководство, включая аппарат ЦК, откуда исходят разные непродуманные директивы. В подготовленном к заседанию реферате констатировалось, что произвол УДБы начал ограничиваться. Правда информбюровцев Политбюро не коснулось ⁹⁰.

Начиная с 1951 г. появились случаи, когда высшее руководство республик стало смягчать линию в отношении информбюровцев, и по-видимому, не всегда речь шла о целенаправленных кампаниях, вдохновленных ЦК КПЮ. 14 мая 1951 г. В. Бакарич неожиданно изменил себе и сказал, что "есть случаи, где за кампанией против информбюро скрываются нарушения партийных комитетов в отношении людей...", то есть охота на информбюровцев служит заметанию следов преступлений. 21 ноября 1951 г. тот же Бакарич смягчил наступательный настрой своих коллег по Политбюро, которые призывали усилить борьбу с информбюровцами в Славонии ⁹¹. В январе 1952 г., как уже упоминалось, ЦК КПЮ призвал усилить преследование информбюровцев, вернувшихся из мест заключения в вузы, где они были арестованы. Однако Политбюро ЦК КПСл 23 апреля 1952 г. выдало неожиданное предложение. В отношении студентов-информбюровцев, возобновивших обучение после лагерей, Б. Крайгер предложил "дать им возможность полной реабилитации" ⁹². 12 октября 1953 г. на заседании Исполкома ЦК Союза коммунистов Хорватии Бакарич высказался в том духе, что подозрение в информбюровщине - это еще не повод для ареста ⁹³.

В 1954 г. отношение к информбюровцам в партии стало смягчаться и на низовом уровне, причем темп смягчения был столь велик, что это вызывало недовольство у высшего руководства. Так, 28 января 1955 г. на заседании Исполкома ЦК СКХ раздалась критика в адрес партийных организаций, которые стали принимать назад в партию бывших информбюровцев. Всего были приведены примеры из девяти котаров - в каждом по одному случаю ⁹⁴.

В начале 1980-х гг. Дедиер опубликовал воспоминания одного из работников лагерной администрации Голого острова - печально известного следователя А. Раштегорца, который заявил, что система взаимных издевательств заключенных на Голом острове возникла стихийно - в результате раскола и конфликта между самими узниками ⁹⁵. Конечно, в ответ можно возразить, что администрация лагеря как минимум ничего не делала, чтобы положить конец этой системе. Но проблема как соотносилась "инициатива" снизу и сверху этим возражением не снимается. Политические репрессии в Югославии еще ждут своих историков.

Примечания

1. DEDIJER V. Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. T. 3. Beograd. 1984, s. 457.

2. DJILAS M. Rise and fall. San Diego-N. Y. -L. 1986, p. 196, 200, 209 - 210, 211.

3. MITROVIC M. Dr Blagoje Neskovic - ibeovac. - Токови историjе. 2006, N 1 - 2, с. 259.

4. DJILAS M. Op. cit, p. 221.

5. DEDIJER V. Op. cit., s. 454.

6. Ibid., s. 31.

7. ЂOPђEBИђ М. Седам левих година. Београд. 2000, с. 473.

8. DEDIJER V. Op. cit, s. 217.

9. УДБа (Управа државне безбедности) - принятое в то время сокращенное название Управления государственной безопасности.

10. DEDIJER V. Op. cit., s. 464 - 465.

11. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske. Zagreb. 2006, sv. 2, s. 74 - 75.

12. Ibid., s. 140, 144.

13. DEDIJER V. Op. cit., s. 31 - 32, 98 - 100.

14. DJILAS M. Op. cit., p. 232 - 233.

15. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, sv. 2, s. 472, 491 - 492.

16. Ibid., s. 477 - 478.

17. Ibid., s. 485.

18. Ibid., s. 487.

19. Ibid., s. 490.

20. DEDIJER V. Op. cit., s. 455, 459.

21. Мермераш - информбюровец, отбывший заключение. Слово образовано от названия "Мрамор" - так в партийных документах обозначали Голый остров, основное место заключения информбюровцев. Использовалось еще несколько синонимов для обозначения информбюровца: "информбираш", "коминформовец", позже появился "ибеовец".

22. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, s. 919- 920.

23. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, 1945 - 1954. Ljubljana. 2000, s. 229.

24. Ibid., s. 231.

25. Ibid., s. 234 - 235.

26. GABRIC A. Inforbirojevstvo na Slovenskem. - Prispevki za novejso zgodovino. 1993, N 1 - 2, s. 169.

27. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, s. 251, 260.

28. Ibid., s. 261 - 263.

29. Ibid., s. 264, 458.

30. Ibid., s. 115.

31. GABRIC A. Op. cit., s. 164 - 165. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, s. 126 - 127, 131.

32. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, s. 139 - 141.

33. MARKOVIC D. Istina о Golom otoku. Beograd. 1987, s. 17; RADONJIC R. Izgubljena orijentacija. Beograd. 1985, s. 76 - 77.

34. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske. Zagreb. 2005, sv. 1, s. 487.

35. Ibid., s. 491 - 492, 502 - 503, 505, 507 - 509.

36. Так в тексте. По смыслу должно быть "кто".

37. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske. Zagreb. 2005, sv. 1, s. 538 - 539.

38. Ibid., 2006, sv. 2, s. 31.

39. Речь идет о совещании секретарей городских и котарских партийных комитетов, прошедшем 12 - 13 февраля.

40. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 32 - 33.

41. Ibid., s. 45.

42. Ibid., s. 481.

43. Ibid., s. 48 - 49, 53, 55, 168.

44. Ibid., s. 169.

45. Ibid., s. 619; Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske, Zagreb, 2008, sv. 3, s. 98 - 99.

46. Ibid., 2006, s. 562 - 563.

47. Ibid., s. 648.

48. Ibid., s. 622 - 623, 627, 629.

49. Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske, sv. 3, s. 99.

50. Ibid., s. 98 - 101. Случай П. Брнэ мы описали так подробно потому, что среди ортодоксальных сталинистов по-прежнему встречаются попытки взвалить вину за репрессии на "врагов народа", которые специально уничтожали невинных людей. В действительности, как показывает изложенный пример, за этим может стоять сознательное использование страха потенциальных жертв высшим руководством.

51. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 622.

52. Ibid., s. 622.

53. Ibid., s. 628 - 630, 636.

54. Ibid., s. 735.

55. Ibid., s. 876, 878, 885.

56. Ibid., s. 882.

57. Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske, sv. 3, s. 185.

58. CURUVIJA S. Ibeovac: Ja Vlado Dapcevic. Beograd. 1990, s. 148.

59. ДАНИЛОВИђ Р. Употреба неприjательа. Политичка суђеньа 1945 - 1991 у Jугославиjи. Вальево. 1993, с. 101 - 102. Данилович создает у читателя впечатление, что Б. Путник был казнен, но в действительности это не так. Путник остался жив и еще в середине 1990-х гг. добивался своей реабилитации.

60. Москва и Восточная Европа. М. 2008, с. 588.

61. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske. Zagreb. 2005, sv. 1, s. 464 - 467. Дело, которое там разбирали, началось задолго до июня 1948 года.

62. Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske. Zagreb. 2008, sv. 3, s. 302, 326.

63. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 448, 451.

64. Ibid., s. 371, 375, 385.

65. Ibid., s. 389.

66. Ibid., s. 698.

67. Ibid., s. 992.

68. DEDIJER V. Op. cit, s. 480.

69. GABRIC A. Op. cit., s. 169.

70. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 813, 824 - 836.

71. Ibid., s. 103.

72. Tito о trockizmu. Jugoslavija, 1918 - 1984. Zbirka dokumenata. Beograd. 1985, s. 339.

73. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 651.

74. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2005, sv. 1, s. 464 - 467; 2006, sv. 2, s. 93 - 94, 106 - 111.

75. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 357.

76. Ibid., s. 633.

77. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, 1945 - 1954. Ljubljana. 2000, s. 263.

78. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 155.

79. DAPCEVIC V. Ibeovac: Ja Vlado Dapcevic. Beograd. 1990, s. 146 - 147.

80. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 496 - 497.

81. KOVACEVIC В. О Informbirou u Crnoj Gori. 1948. Jugoslavija i Kominform: pedeset godina kasnije. Beograd-Podgorica. 1998, s. 135.

82. MARKOVIC D. Op. cit., s. 96.

83. KOVACEVIC B. Op. cit., s. 137.

84. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, 1945 - 1954. Ljubljana. 2000, s. 199 - 200.

85. БРОЗ-ТИТО J. Говори и чланци. Загреб. 1959, kнь.V, с. 43, 46.

86. Ibid., с. 218.

87. Ibid., с. 392.

88. Ibid., с. 290, 359; DJILAS M. Op. cit., p. 277; KULJIC T. Tito: socioloskoistorijska studija. Beograd. 1998, s. 121; Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 993.

89. Referat Aleksandra Rankovica "Za dalje jacanje pravosuda i zakonitosti" na Cetvrtom plenumu CK KPJ. Jugoslavija 1918 - 1984. Zbirka dokumenata. Beograd. 1985, s. 827.

90. Zapisnici Politbiroa Centralnog komiteta Komunisticke partije Hrvatske, 2006, sv. 2, s. 970- 971, 992.

91. Op. cit, s. 759, 879.

92. Zapisniki Politbiroja CK KPS/ZKS, 1945 - 1954, 2000, s. 302.

93. Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske, 2008, sv. 3, s. 98.

94. Zapisnici Izvrsnog komiteta Centralnog komiteta Saveza komunista Hrvatske, 2010, sv. 4, s. 61, 70 - 71.

95. DEDIJER V. Op. cit., s. 475 - 476.

Publisher:

Permanent link for scientific papers (for citations):

Found source (search robot):

Publication author(s) - Ю. В. Шахин:

Comments: