"Саломея" Оскара Уайльда в постановке Романа Виктюка ВИКТЮК, умевший находить высокую поэзию даже в "низких" героях Петрушевской, тут - среди тепличных (и, конечно, полуобнаженных, иногда - на грани полного обнажения) юношей Уайльда - как рыба в воде. Средь них он готов разменять не то что грош души, хотя бы и последний, но все отдать им - и душу, и в придачу тело. Все или почти все знакомо, и все по-своему хороши (в смысле причастности тому или иному пороку, которому оправдание, по Виктюку, может быть только одно - любовь; любовь побеждает смерть и вообще все побеждает и прощает). В конце концов что бы ни ставил Виктюк, в жизни он не мог не возвращаться к уайльдовскому "мифу", в воображении Виктюка сблизившему, чтобы теперь соединить на сцене, сюжет "Саломеи" с историей суда над Уайльдом и последующего его заточения. Что говорить - суд над Уайльдом Виктюку куда интереснее суда над Бродским, который пусть переносят на сцену другие режиссеры. Начав судебным разбирательством по делу о пагубной страсти Оскара Уайльда к Бози, молодому лорду Дугласу, он дальше возвращается к фронтальной "судебной мизансцене" еще несколько раз, чтобы редкими "сутяжными" стежками прошить насквозь всю "Саломею" - пусть даже самый недогадливый зритель обнаружит сходство не фамилий (у англичан - Бози, у Виктюка - Бозин), но драматической коллизии - радость узнавания и понимания, осознания подобия, - не о том ли твердил нам античный долдон. Двум параллельным наконец-то позволено пересечься в обозримом пространстве - два с половиной часа (без антракта) все-таки не бесконечность. И вполне достаточно, чтобы, подведя в финале жирную черту, в графе "Итого" отметить редкостное единство порока. Любви к литературным монтажам прежде Виктюк не обнаруживал. Расслоить де Сада современной итальянской эстрадой или чем-то тоже музыкальным, но пропетым пронзительно по-французски - это да, это - пожалуйста. Так что едва ли не впервые режиссер так смело решил обойтись с каноническим текстом (хотя какие к че ... Читать далее