Спустя десять лет после событий в Венгрии и Польше 1956 г., во второй половине 1960-х - начале 1970-х годов обе среднеевропейские социалистические федерации - Чехословакия в 1968 г. и Югославия в 1970 - 1972 гг. - пережили серьезный кризис, связанный с необходимостью экономических, социальных и политических реформ. Одной из центральных проблем, стоявших перед обоими государствами и правившими коммунистическими партиями, был национальный вопрос - необходимость переустройства федерации, которая как форма национального самоопределения перестала удовлетворять родственные, "братские" славянские народы. Однако сразу возникла проблема: возможно ли осуществить эти реформы в рамках "социалистического выбора" или же они логически ведут к "изменению существующего строя" и распаду существовавших государств?

Обе попытки реформирования социально-экономической системы и политического строя потерпели поражение. В Чехословакии реформы А. Дубчека были подавлены войсками государств Варшавского договора, что привело к замене реформаторов, оказавшихся во главе всей Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ) и государства. В Югославии президент государства и глава Союза коммунистов Югославии (СКЮ) Йосип Броз Тито сумел собственными силами, не допустив вмешательства извне, нанести поражение реформаторам, возглавившим республиканские партийные организации и учреждения государственной власти, первоначально - не без его поддержки. Хотя нельзя отрицать, что "советский фактор" сыграл значительную роль в разгроме как хорватских "националистов" в 1971 г., так и сербских "либералов" и словенских "технократов" в 1972 г.

Драматический парадокс ситуации рубежа 1960 - 1970-х годов в Югославии состоял в том, что реформаторские идеи, иногда выходившие за рамки или даже противоречившие официальной доктрине, выдвигали не антититовская эмиграция и не противники коммунизма. Положение Югославии и тенденции ее развития перестали удовлетворять молодое поколение партийных деятелей, т.е. тех, кого Тито воспитывал с особой заботой и тщательностью. В конце 1960-х годов произошла смена поколений в Союзах коммунистов Словении (СКСл), Хорва-

Романенко Сергей Александрович - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН.

тии (СКХ) и Сербии (СКС). На руководящие посты пришли М. Никезич и Л. Перович в СКС, С. Дабчевич-Кучар, П. Пиркер и М. Трипало в СКХ, С. Кавчич в СКСл и правительстве Словении. Им было присуще иное, нежели И. Брозу Тито, Э. Карделю и их соратникам, восприятие марксистской политической науки и окружающего мира. Нараставшие экономические, социальные и национальные проблемы Югославии "молодые" хотели решать по пути демократизации и продолжения процесса национального самоопределения в новых формах.

О "Хорватской весне" и сербских либералах 1971 - 1972 гг. отечественному читателю практически ничего неизвестно. Причины этого вполне ясны - в СССР объективные исследования югославского опыта, тем более кризиса 1970 - 1972 гг., были невозможны по политико-цензурным и психологическим причинам. А после 1991 г., после исчезновения с политической арены обеих правивших коммунистических партий и распада обоих многонациональных государств события недавнего прошлого отошли на второй план перед лицом трагического распада Югославии и войн 1991 - 1995 гг. (см. [1. С. 354 - 368]).

В отечественной историографии до сих отсутствуют монографические исследования, посвященные кризису 1971 г. Впрочем, это относится практически ко всем важнейшим проблемам истории Югославии 1950-х - начала 1990-х годов. Поэтому приоритет в изучении данной проблематики принадлежит, естественно, историкам Хорватии, Сербии, Словении, Боснии и Герцеговины, а также зарубежным исследователям (см., например [2 - 9]). По вполне понятным причинам до 1990 - 1991 гг. в югославской официальной исторической и политической литературе была представлена единственная точка зрения и только одна оценка, основанная на выступлениях И. Броза Тито и решениях партийных органов разных уровней, прежде всего, начавшегося с совещания Президиума ЦК СКЮ с представителями ЦК СКХ, переросшего в XXI пленум Президиума СКЮ в местечке Караджорджево 30 ноября - 2 декабря 1971 г. При этом негативная оценка "Хорватской весны" была свойственна как представителям СКЮ, по-прежнему придерживавшимся концепции "пролетарского югославизма", так и последователям концепций сербского этнического национализма. В произведениях исследователей обеих этих групп "Хорватская весна" (или "маспок" - сокращенное название от слов "masovni pokret" (хорв.) - массовое движение) были оценены сугубо негативно как националистическое движение, угроза целостности Югославии (см., например [10. S. 990 - 991, 1003 - 1004]).

События в Югославии на рубеже 1960 - 1970-х годов были первым серьезным общегосударственным кризисом в развитии коммунистического федеративного государства южных славян, поставившим под вопрос и роль СКЮ, и целостность государства, и официальную концепцию "братства и единства наций и национальностей", восходившую как к традициям югославизма второй половины XIX - начала XX в., так и к "пролетарскому интернационализму", и само существование федеративного государства. Кризис в межнациональных отношениях был связан с обострением нескольких "национальных вопросов" - словенского, сербского, хорватского и косовско-албанского, каждый из которых имел свои особенности и динамику развития. Финансово-экономические и культурно-языковые требования были важной составляющей национальных требований лидеров "Хорватской весны".

Кризис СФРЮ и СКЮ второй половины 1960-х - начала 1970-х годов был связан не только с нарастанием внутренних противоречий, но и с развитием

международной ситуации. Существенным элементом и того, и другого были югославско-советские - межгосударственные и межпартийные - отношения.

Характер "Хорватской весны" был двойственным. С одной стороны, это было движение коммунистических реформаторов молодого поколения, стремившихся к большей общественной свободе не выходя за рамки социалистического строя (их возглавляли С. Дабчевич-Кучар и ее товарищи по руководству ЦК СКХ). Оно пришло в январе 1970 г., когда на X пленуме ЦК СКХ при поддержке Тито было провозглашено, что главное сопротивление реформам оказывают "унитаристско-централистские силы". С другой, - активное участие в "маспоке" приняли антикоммунистические и националистические элементы, занимавшие сильные позиции в обществе "Матица хорватская", связанные с националистически настроенным крылом хорватской эмиграции. Первые выступали за реформу социалистической федерации, вторые - за создание независимой некоммунистической Хорватии.

Двойственность "Хорватской весны" проявляется в историческом контексте. С одной стороны, ее, безусловно, можно поставить в один ряд с движениями за демократизацию социалистического строя и против подчиненного положения по отношению к СССР в ГДР 1953 г., в Венгрии и Польше 1956 г. и Чехословакии 1968 г. С другой, - она относится и к наиболее ярким проявлениям борьбы хорватского народа за национальную свободу - "весне народов" 1848 г. и подъему хорватского национального движения в 1883 г. и 1903 г.

Провозвестником "Хорватской весны" стали события марта 1967 г., когда исполкомом "Матицы хорватской" была разработана и опубликована "Декларация о названии и положении хорватского литературного языка", взорвавшая политическую жизнь не только Хорватии, но и всей СФРЮ. Она была поддержана большинством хорватов, ее содержание состояло в следующем: во-первых, за хорватским языком должен быть признан статус, равноправный статусу других официальных языков, существовавших в Югославии - сербскому, словенскому и македонскому; во-вторых - федеративным органам власти вменялось бы в обязанность все законодательные акты публиковать в том числе и на хорватском языке.

Сербские культурные деятели подготовили свой ответ ("Предложения для дискуссии"). Хорватская декларация подверглась резкой критике в официальной печати, а ее авторы и инициаторы были исключены из СКХ (см. [11; 5. S. 513 - 518]).

Внутреннее развитие Югославии и СКЮ было тесно связано с событиями в социалистических странах, входивших в Организацию Варшавского договора и СЭВ. Не только в Югославии, но и в Чехословакии постепенно обострялись межнациональные и межреспубликанские противоречия, что требовало конституционных реформ социалистических федераций.

Й. Броз Тито, несмотря на публично выраженную поддержку чехословацким реформаторам [10. S. 1042], не без тревоги следил за развитием событий в Чехословакии. Его позиции в 1968 г. по отношению к "Пражской весне" была свойственна та же двойственность, что и в 1956 г. по отношению к восстанию в Венгрии. Что будет с его властью, если поддержку Москвы получат молодые хорватские и словенские партаппаратчики, мыслившие в границах социализма, и если их настроения совпадут по направленности с тенденцией национального самоопределения? Наверняка он задавал себе этот вопрос. Еще в середине 1930-х годов деятели хорватского и словацкого национальных движений прово-

дили параллели между положением хорватов и словаков, соответственно, Югославии и Чехословакии [12. S. 270]. И проблемы власти, и проблемы межнациональных отношений напрямую касались и созданного им "славянского" социалистического федеративного государства, в котором также постепенно нарастали и трудности, и противоречия, и его правящей партии, в которой с течением времени вызревали и поднимали голову реформистские тенденции, требовавшие пересмотра и системы национально-политических отношений в стране. Среди прочего, это отразилось и в студенческих демонстрациях июня 1968 г., идеи и требования которых, выдвинутые их собственной организацией (констатация социального неравенства, безработицы и наличия сильной бюрократии, а также требования улучшения материального положения университетов, равноправного участия студентов в решении актуальных общественных проблем, осуждение появления "кланов" и "монополий" на факультетах и кафедрах, переизбрания всех преподавателей демократическим путем и свободной записи на факультеты), с большой тревогой обсуждались Тито и ближайшим кругом его соратников по Президиуму и Исполкому ЦК СКЮ (подробнее см. [10. S. 956 - 967]).

В условиях нарастания напряженности в социальных и национальных отношениях внешние события помогли Тито сохранить и укрепить свою власть. Однако он не пошел по пути осуждения "Пражской весны", предложенному ему из Кремля. Как вспоминает С. Дабчевич-Кучар, в 1968 г. советское руководство хотело, чтобы Тито "образумил" чехов, то есть вел с ними переговоры якобы для того, чтобы избежать военного вмешательства. По ее мнению, это был блеф: план вторжения был уже разработан, и опять, как и в 1956 г., Москва просто использовала Тито для пропагандистских целей [13. Knj. II. S. 600].

Сам Тито соотносил "Пражскую весну", по его словам - "прогрессивное движение, ведущее к демократизации не только в Чехословакии, но и во всем Восточном блоке", - с конфликтом, начавшимся в 1948 г. между КПЮ и ВКП(б), а также с подчиненным Сталину, но имевшим и свои амбиции Коминформом¹. (Точно также он воспринимал и венгерские события 1956 г.) Он, как и все югославское руководство, не только не мог, но и не хотел "образумить" А. Дубчека и открыто поддержал "Пражскую весну" (в отличие от восстания в Венгрии 1956 г.). Когда же его попытка убедить Л. И. Брежнева не вмешиваться в развитие событий потерпела неудачу, Тито был "разочарован и озабочен судьбами мира и отношениями внутри Восточного блока, в котором, таким образом, советская гегемония усиливалась" [14. S. 58].

"Пражскую весну" за Кремлевской стеной оценивали принципиально иначе, чем в Белграде. На заседании Политбюро ЦК КПСС 19 июля 1968 г., возражая председателю КГБ Ю. В. Андропову, считавшему, что руководство КПЧ "борется за свою шкуру", и защищая свое совместное с генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым (на тот момент - более умеренное) предложение о проведении двусторонней встречи руководства СССР и ЧССР, чтобы попытаться воздействовать на последних чисто политическими мерами, председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин сказал: "[Правые во главе с Дубчеком] борются за социал-демократическую программу. Вот суть их борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, за то, чтобы на первых порах

¹ На мой взгляд, широко распространенное мнение о том, что у Тито уже в 1948 г. была своя собственная, отличная от сталинской, концепция построения социализма, - естественно возникший и сознательно культивируемый миф более позднего происхождения.

превратить Чехословакию в Югославию, а затем в что-то похожее на Австрию" [15]. К этому можно добавить, что антиюгославские настроения в аппарате ЦК КПСС отнюдь не были изжиты.

Сложности в советско-югославских отношениях в конце 1960-х годов не ограничивались идейными разногласиями. Свое слово сказала и геополитика. В Москву по строго конфиденциальным каналам стала поступать информация о попытках Румынии, Чехословакии и Югославии наладить более тесные связи, выходящие за границы принятых в Восточном блоке межгосударственных и межпартийных отношений. Возникал призрак очередного варианта более не зависимого от СССР объединения стран Средней и Юго-Восточной Европы - не только "славянской (или балканской) федерации", но и даже Малой Антанты. Свидетельством этого стало заявление Л. И. Брежнева, сделанное им 19 июля 1968 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС: время работает "не в нашу пользу, против нас. Сейчас в Праге ждут приезда Чаушеску и Тито, идет разговор о каком-то дунайском сговоре, дунайской встрече" (цит. по [16. С. 307]). "Правда" 25 августа 1968 г. обвинила Югославию и Румынию в "оказании активной помощи чехословацким антисоциалистическим силам. Именно в Белграде и Бухаресте политические авантюристы из Праги в этот период плетут интриги". Стремление наладить региональное сотрудничество было для югославского руководства не только и не столько данью исторической традиции, сколько вполне реальными опасениями, что если советские войска войдут и в Румынию, то они будут "развернуты сразу на двух участках югославской границы" - не только на венгерском, но и на румынском направлениях [16. С. 332].

Все это вносило дополнительную остроту в советско-югославские отношения, и без того ухудшившиеся в результате вторжения в Чехословакию армий стран Варшавского договора. В Югославии ожидали, что "тем же ударом" СССР покончит не только с поисками новой государственной политики странами Средней и Юго-Восточной Европы и с "социализмом с человеческим лицом", но и с югославским "ревизионизмом" или "правым оппортунизмом", как его называли в советских партийных документах (см. [17. С. 209]). В Кремле, однако, не забывали, что массовые реформаторские движения зачастую начинались с литературных дискуссий, как, например, в Венгрии в 1956 г. и, несмотря на все политико-идеологические расхождения, вовсе не хотели смены "родственного" им вопреки всему режима Й. Броза Тито.

Москва не могла не учитывать и нормализацию китайско-югославских отношений. "До мая 1968 г. китайская пресса вообще замалчивала существование Югославии, а в мае даже произошел всплеск антиюгославской пропаганды в связи с негативными оценками президентом Тито "культурной революции". Начиная с 1970 г., процесс улучшения китайско-югославских отношений набирал быстрые темпы. В 1970 г. КНР и СФРЮ обменялись послами (до этого в течение 12 лет они поддерживали дипломатические связи на уровне временных поверенных в делах). В июне 1971 г. состоялся визит в КНР правительственной делегации СФРЮ во главе с государственным секретарем по иностранным делам М. Тепавцем" [18. С. 470]. Однако реформистское крыло СКЮ, в том числе и будущих лидеров "Хорватской весны", не вдохновлял не только советский, но и китайский опыт социалистического строительства.

Над отношениями двух партий и стран вновь стали витать призраки 1948 - 1953 гг. и поздней осени 1956 г. В очередном письме Л. И. Брежнева от имени ЦК КПСС, посвященном позиции югославских товарищей (17 октября 1968 г.),

содержались и стандартные обвинения югославской стороны в отходе от "марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма", и резкая критика "непрекращающейся в СФРЮ кампании против Советского Союза и других социалистических стран". "В вашей стране, наряду с извращением сущности событий в Чехословакии активно распространяются провокационные и безосновательные измышления об угрозе нападения на Югославию со стороны социалистических государств" [19. S. 13]. Письмо закачивалось обычными уверениями в том, что СССР заинтересован в сотрудничестве и позитивном развитии двусторонних отношений. Советская печать также либо замалчивала события в Югославии и точку зрения ее руководства на внутреннюю и внешнюю политику СССР, либо представляла ее в далеком от реальности виде.

Дополнительную остроту советско-югославским отношениям в тот момент придавали два обстоятельства. Во-первых, руководство КПЧ, опасаясь интервенции, передало Президиуму ЦК СКЮ стенограмму своих переговоров с советским руководством в городке Чиерна-над-Тисой. Во-вторых, американские дипломаты проинформировали правительство СФРЮ, что в случае непосредственной опасности для Югославии США окажут ей помощь [20. S. 104; 19. S. 40]. На советско-югославские отношения неизбежно накладывалась и калька "холодной войны" - идеологического и военно-политического противостояния двух блоков.

Спор вокруг Чехословакии для СССР и СФРЮ стал политическим конфликтом в борьбе за сферы влияния в Средней и Юго-Восточной Европе, а для КПСС и СКЮ - идеологическим столкновением вокруг трактовки "ленинизма" и "сталинизма". О свойственной в те годы как политикам, так и интеллектуалам в Югославии попытке отделить Ленина от Сталина и противопоставить их друг другу свидетельствует одна из фотографий Белграда в августе 1968 г.: на одном плакате под портретом Сталина было написано: "Он бы так поступил!"; на соседнем, под портретом Ленина надпись утверждала: "Он бы так не поступил!" [19. S. 80 - 81].

В Югославии начала создаваться атмосфера истерии. Председатель Исполкома СКЮ Миялко Тодорович наряду с советской политикой публично резко раскритиковал и генерала Раде Хамовича, только в конце 1967 г. сдавшего пост начальника Генерального штаба Югославской народной армии (ЮНА), за то, что тот не прервал свой отпуск в Дубровнике и не оказал помощь Генштабу в проведении мобилизации и развертывании сил на северо-восточном направлении. Вскоре после этого генерал был уволен из армии и долгое время подозревался в "работе на русских". Однако главной целью выступлений некоторых политиков, как считает бывший союзный секретарь по делам обороны Бранко Мамула, был сам президент Тито, не допускавший вмешательства партийных функционеров в руководство армией [21. S. 27 - 28; 19. S. 34]. Кроме того, совсем немного времени прошло после снятия со всех постов А. Ранковича [3. S. 350 - 353; 22. S. 252 - 259].

Создавшуюся в Югославии осенью 1968 г. атмосферу ярко характеризует история с задержкой в белградском аэропорту Сурчин самолета Аэрофлота под "благовидным" предлогом. Как вспоминает бывший сотрудник югославской секретной службы и дипломат М. Трешнич, Тито якобы сообщили, что этим обычным пассажирским рейсом в Белград будет доставлен "штаб сил вторжения войск Варшавского договора, который из советского посольства в Белграде будет руководить вторжением в Югославию", как это было в Чехословакии.

Поэтому выход пассажиров из самолета был задержан, что позволило югославским спецслужбам проверить поступившую (дез)информацию [23. S. 63 - 66].

Сам же М. Трешнич (да и он ли один?!) фактически воспринимал СССР как фашистскую Германию: "Если будет война, я опять буду знать свое место в строю, как это было в тысяча девятьсот сорок первом" [23. S. 61]. По всей стране проходили многотысячные митинги протеста против действий СССР и его союзников и солидарности с народом Чехословакии. Эти события еще больше осложняли советско-югославские отношения.

В. Мичунович, вновь назначенный послом в СССР и прилетевший в Москву поздней осенью 1969 г., едва сойдя с трапа самолета, на себе почувствовал резкую перемену в отношении к Югославии по сравнению с 1956 г. Не говоря уже о резких спорах по принципиальным идеологическим и геополитическим вопросам, советская сторона пользовалась и тактикой "мелкого фола", унижая югославских дипломатов, часто себе же во вред (например, послы СФРЮ долгое время не могли добиться приема у высших руководителей или вручить Л. И. Брежневу личные и срочные послания президента Й. Броза Тито). Впрочем, в ноябре 1969 г. антиюгославская кампания в советской печати в связи с позицией СФРЮ и СКЮ по отношению к событиям в Чехословакии и IX съездом СКЮ была свернута, но недовольство югославской прессой со стороны советских руководителей высказывалось при каждом удобном и неудобном случае [19. S. 37 - 38, 65,72].

Раздражение Москвы против политики СКЮ и СФРЮ вновь возросло в 1970 г. в связи с решениями Первой конференции СКЮ и визита в СФРЮ (в том числе и в Хорватию) президента США Ричарда Никсона.

В июле 1970 г. председатель Союзного исполнительного веча (правительства) СФРЮ М. Рибичич посетил Москву, где был принят председателем Совета Министров СССР А. Н. Косыгиным, который сказал, что югославы смотрят на свет идеалистически только в теории, а на практике колеблются между блоками и используют обе стороны. В доказательство своих слов Косыгин привел точную цифру, сколько миллионов долларов было получено от Вашингтона и размер долгов Западу и пророческим тоном добавил, что государство, которое легко делает долги, оказывается в трудном положении. Слова Косыгина имели результат, обратный ожидаемому, считает современный словенский историк Й. Пирьевец - Югославия постаралась укрепить связи с Западом и свою роль в Движении неприсоединения [22. S. 314].

Идеологическое соперничество между Москвой и Белградом в коммунистическом движении и геополитическое - в Средней и Юго-Восточной Европе, начавшееся во второй половине 1940-х годов, продолжалось и в 60 - 70-е годы XX в. "Югославия не принадлежала к числу покорных русских сателлитов, - пишет С. Дабчевич-Кучар. - Югославию Москва рассматривала как своеобразную "тампон-зону" по отношению к Западу" [13. Knj. II. S. 597 - 598].

К тревожным событиям в Москве отнесли и прошедший 14 - 17 января 1970 г. в Загребе X пленум ЦК СКХ, опубликование в Загребе полного текста секретного доклада Хрущева на XX съезде КПСС [24] и появление "Исламской декларации" Алии Изетбеговича, распространявшейся нелегально, но тогда все же не оказавшей большого влияния на национальное движение боснийских мусульман и косовских албанцев (см. [25; 3; 5; 6; 22]). Нельзя было игнорировать и постоянных оппонентов из эмигрантского - прежде всего сербского и хорватского лагерей, разделенных на радикальных националистов, исповедовавших идеи мо-

ноэтничных государств и немногочисленных демократов-югославистов (см., например [26]).

Дополнительный драматизм событиям 1971 - 1972 гг. придавала неразрешенность проблемы со все еще существовавшей в СССР югославской "революционной эмиграцией". Еще в 1969 г. глава СКС М. Никезич следующими словами охарактеризовал политику и методы "информбюровцев", в конфликте 1948- 1955 гг. сохранивших верность Сталину: "Они будут считать, что ослабляют нас изнутри. Поэтому я считаю, что более чем когда-либо с 1948 г. происходящее сейчас будет советским вмешательством, чтобы нас продырявить изнутри. И они пойдут на все возможные комбинации. Они скажут в Хорватии - нет судостроения без заказов в СССР. Черногорцам они скажут: ваш алюминий и все остальное, ваши перспективы связаны с нами. Сербским националистам они скажут: ваше положение было бы совсем иным, если бы Югославия опиралась на Советский Союз; тогда вы были бы "главной нацией" наподобие того, как русские являются "главной нацией" в СССР... Сербские националисты могут симпатизировать или не симпатизировать русским, но русская модель организации государства должна быть им близка. Они не должны хотеть видеть русских в Белграде, но такое стечение обстоятельств, как внешнеполитическое, так и внутриюгославское, которое обеспечило бы более сильное русское влияние, они должны учитывать. Таким образом, я считаю, что русские будут присутствовать в гораздо большей степени, и это надо иметь в виду в наших схватках... Важен тот факт, что у нас все еще существует база государственного социализма" [27. S. 126 - 129].

Безусловно, ни Й. Броз Тито, ни Л. И. Брежнев, принимая решения в 1971 г., не упускали этот существенный с политической точки зрения фактор из виду. Немногочисленная община югославских коммунистов, принявших в 1948 г. сторону Сталина и оказавшихся в СССР, довольно продолжительное время оказывала негативное влияние на взаимоотношения двух партий и государств, считая себя "просоветской" альтернативой курсу СКЮ и СФРЮ. Политическое наследие 1948 - 1953 гг. в значительной мере было преодолено только в 1975 г., после визита в Москву идеолога СКЮ Э. Карделя. 27 ноября 1975 г. "Правда" в передовой статье за подписью "И. Александров" (псевдоним высшего руководства КПСС), резко раскритиковала "различные эмигрантские группировки и отдельных ренегатов, как в самой Югославии, так и за ее пределами, которые демагогически пытаются представить себя в качестве "самых верных" последователей социализма в СФРЮ, а в действительности борются против политики СКЮ и единства народов Югославии в борьбе за социализм" [28. S. 248].

Отражением нараставшего кризиса национально-политического устройства стали и предложенные изменения в конституции СФРЮ, бурно обсуждавшиеся и принятые летом 1971 г. [10. S. 975 - 981].

Примерно в это же время в Сербии формируется концепция реформистского движения в рамках СКЮ. 10 января 1969 г. на семинаре в белградском Институте политических исследований новый глава СКС М. Никезич, отвечая на вопрос о "советской теории и практике национальной независимости", в частности, сказал: "[Русские] сейчас выдвинули теорию, поскольку каким-то образом им надо легитимизировать то, что они совершили. Но не только то, что они совершили в Чехословакии, но и то, что они совершали уже в течение многих лет... У них со всеми странами Восточной Европы, социалистическими странами, происходил конфликт, в тот или иной момент, когда кто-то пытался в большей или мень-

шей степени эмансипироваться. Но эмансипироваться не для того, что бы выйти, не за рамки социализма, поскольку в конце концов социализм остался сущностью всех этих обществ... Они стремились эмансипироваться от неравноправных межгосударственных отношений. В этом вся суть. Любому, кто пытался из этого высвободиться, говорили, что он занимает антисоциалистические позиции. Поскольку ведущей силой социализма является Советский Союз, быть против Советского Союза то же самое, что быть против социализма. И такое же клеймо ставили и на целые партии, и на любое движение, которые стремились к изменению этих взаимоотношений в направлении равноправия".

Отвечая на связанный с предыдущим вопрос о том, как в современной теории и практике ставится вопрос борьбы за национальный суверенитет при социализме, М. Никезич заметил: "Мы и сейчас убеждены, что только социалистическая революция может решить национальный вопрос. Но тот факт, что только она может его решить, не означает (и практика это подтвердила), что она, только потому, что произошла, тем самым и решила этот вопрос. Революция произошла в целом ряде стран, где сохранились неравноправные отношения между нациями. Например, чехи и словаки, нации экономически, культурно и социально наиболее развитые, после новой революции решили первый раз создать федерацию. И надо сказать, что "старшие братья" смотрели на эту федерацию с одобрением, хотя сам Советский Союз также является крупной федерацией, но федерацией особой. Не хочу говорить об особом положении, которым обладает русская республика, РСФСР. Откровенно говоря, особое положение занимает и русская нация. Да и Сталин этого не скрывал" [27. S. 118 - 119].

Описывая ситуацию, сложившуюся в СФРЮ и СКЮ в 1971 - 1972 гг., Л. Перович характеризует ее как "попытки демократизации партии, которые впервые после Джиласа, привели к внутренним дискуссиям и оформлению различных течений... Но разрыв со Сталиным в партии никогда не был ясно проартикулирован. Это отвечало и тем, кто удовлетворился организационной независимостью, и тем, кто стремился идеологически дистанцироваться. И догматики, и реформисты с полным правом ссылались на одни и те же источники и одну и ту же линию... Демократическая ориентация осталась в тени господствующей концепции, выросшей из того же корня, что советский строй" [29. S. 424].

Все это не могло не встревожить Кремль. СССР проводил антиюгославскую кампанию под лозунгом "общего кризиса в Югославии из-за роста межнациональных противоречий и национализма", что официально объяснялось "озабоченностью за целостность и безопасность Югославии". Тито на встречах высших руководителей страны в самом узком кругу говорил об опасности интервенции со стороны СССР. Советские руководители все более открыто сравнивали Югославию с Чехословакией периода "Пражской весны", упрекая Тито за поддержку А. Дубчека. Вовсю использовалась концепция "ограниченного суверенитета", которую распространяли и на Югославию. Это сопровождалось ссылками на решения Ялтинской конференции 1945 г. и передвижением войск около границ Югославии. Как пишет С. Дабчевич-Кучар, советская пропаганда активнее всего действовала в Сербии, Черногории и части Боснии и Герцеговины. Активную роль в распространении советской позиции, по ее мнению, играли Дом советской культуры в Белграде, а также бывшие информбюровцы. С советской стороны также активно критиковались планы конституционных реформ СФРЮ, а руководство ЦК СКХ изображалось "западной агентурой". Распространялись слухи, что руководство хорватских коммунистов,

лидеры "Хорватской весны" связаны с усташской эмиграцией [13. Knj. II. S. 601 - 603].

Среди "прозападно настроенных" деятелей СКЮ упоминались даже В. Бакарич и Э. Кардель, а также такие партийные руководители, как М. Никезич, Л. Перович, К. Црвенковски, М. Трипало и С. Дабчевич-Кучар [30. С. 20, 88]. Впрочем, "либерал", "реформатор" и "борец со сталинизмом" Э. Кардель называл хорватское руководство тех лет "дубчековцами" и "контрреволюционерами" и повторял: "Лучше русские танки в Загребе, чем ваша "дубчековщина"". Все это подтверждает мысль М. Джиласа о том, что "титоизм, титовский марксизм по своей функции ничем не отличается от марксизма или марксизмов в остальных коммунистических странах - он освящает и обосновывает власть" [30. С. 57].

Главный редактор "Правды" М. В. Зимянин заговорил об "интернациональном долге", о разжигании националистических страстей и разрушении Югославии как единой социалистической страны, о стратегическом значении Югославии для СССР, об оппозиции Тито, которая является средоточием антисоветизма и антикоммунизма. "Спокойно наблюдать за распадом Югославии - значит предать принципы интернационализма и принципы Маркса и Энгельса", - заключил один из главных идеологов КПСС [13. Knj. I. S. 560].

30 апреля 1971 г. Брежнев позвонил Тито на о. Бриони во время пленума ЦК СКЮ. Он "выразил озабоченность ситуацией в Югославии, где, по его мнению, основы социализма и единство государства находятся под угрозой", и предложил помощь во имя спасения социализма в стране. Когда Тито сообщил об этом, в зале наступила мертвая тишина. Собравшихся, не забывших ни 1948 г., ни 1956 г., ни интервенцию в Чехословакию, словно "сразил удар молнии". Имевший большой опыт общения с советскими руководителями Тито не растерялся и пригласил Брежнева приехать в страну и самому оценить обстановку. По его словам, он твердо сказал: "Мы свои проблемы решим сами" [13. Knj. I. S. 561] (см. также [29. S. 251]). Но объективно этот звонок помог ему в борьбе с представителями "реформистских" течений в СКЮ, до того пользовавшихся его поддержкой или, хотя бы именем, и грозивших стать реальной оппозицией. Тито заявил, что в сложившейся обстановке необходимо единство партии, поскольку "без СКЮ наше содружество и наша общность не выживет и не сможет развиваться"².

Особой проблемой были взаимоотношения между хорватскими и сербскими реформаторами. Особого доверия между ними не было, не говоря уже о сотрудничестве. "В конце заседания, к нам пришла Савка Дабчевич-Кучар, - вспоминает Л. Перович. - Она мне сказала: "Вы нам очень помогли". "Но поймите и вы нас", - ответила я. "Кое-кто, - продолжала она, - действует и против нас и против вас". Кажется, что они (руководство СКХ. - С. Р.) только тогда поняли, что сербы (руководство СКС. - С. Р.) не имеют ничего общего с "заговором" (против руководства СКХ. - С. Р.)... Решения Семнадцатого пленума Президиума СКЮ были опубликованы 3 мая 1971 г." [29. S. 251 - 252].

Этот эпизод затронул самые основы югославской политики и политической системы того времени. Сам Тито воспринял звонок из Москвы и как отражение деятельности "некоторых офицеров, которые ждут советскую интервенцию", и той части его белградского окружения, которое "считало, что его время истек-

² Некоторые функционеры СКЮ предполагали, что звонок Брежнева придумал сам Тито. Однако, скорее всего, этот звонок действительно имел место (см., например [23. S. 163 - 165, 172 - 179].

ло" и критиковало его за "прорусскую политику, вспоминая визит в Москву в июне 1967 г. по приглашению Л. И. Брежнева для обсуждения со странами Варшавского договора вопроса о военной помощи Египту [14. S. 244; 22. S. 302].

Давление нарастало. 8 июля посол СССР в Югославии В. И. Степаков посетил Тито на о. Бриони. 24 июля последовало личное послание Брежнева Тито. 18 августа югославского лидера в его резиденции на Бриони посетил поверенный в делах Д. Севьян. Апогеем этого давления стал визит в Югославию Л. И. Брежнева 22 - 25 сентября 1971 г., когда переговоры Й. Броза Тито с Л. И. Брежневым продолжались с глазу на глаз в течение нескольких часов.

В самом начале официальных переговоров советская делегация выдвинула свои "семь пунктов" - углубление политического сотрудничества и преодоление всех разногласий; развитие экономических отношений; расширение сотрудничества с СЭВ; углубление межпартийного сотрудничества, в особенности в борьбе против империализма и колониализма; усиление совместного сотрудничества с развивающимися странами; наблюдение за прессой, чтобы не допускать слишком критических материалов друг о друге, поскольку у обеих сторон есть сильные и слабые стороны; и, наконец, о принятии позиции советской историографии относительно национально-освободительной борьбы народов Югославии во время Второй мировой войны. При этом Л. И. Брежнев утверждал, что "деятельность информбюровцев" практически прекращена. Он чуть ли не "со слезами на глазах" опроверг и "распространяемое в Югославии мнение о том, что Советский Союз намеревается [на нее] напасть" [14. S. 113, 288].

Возможно, у этих переговоров был и еще один, третий план. На первый взгляд трагикомический случай произошел в августе 1971 г. В. Мичунович обсуждал с Л. И. Брежневым ситуацию в Югославии. Советский генсек (как утверждает Мичунович), имея в виду осевших в СССР югославов, сказал: "СССР никогда не поддерживал этих усташей". Лишь присутствовавший на переговорах сотрудник ЦК КПСС, большой знаток Югославии Ю. П. Островидов помог разъяснить недоразумение и избежать опасного конфуза в и без того натянутых отношениях [19. S. 134 - 135; 23. S. 171 - 179].

Однако этот эпизод имел более глубокий подтекст, поскольку в Сербии в тот момент все чаще начали распространяться высказывания о том, что "хорватских националистов поддерживает Москва, которая хочет вызвать распад Югославии, разделить сербский народ и укрепить свои позиции на Адриатике" [22. S. 296]. Основанием для этого стало открытое письмо одного из лидеров правого крыла хорватской эмиграции Б. Елича одному из руководителей СКХ В. Бакаричу, в котором он утверждал: "Нам нечего ждать от Запада, но мы можем рассчитывать на помощь Советского Союза. СССР считает, что хорваты, как и любой народ, имеют право на независимость" [22. S. 298]. Позднее, как утверждает С. Дабчевич-Кучар, стало известно, что это было результатом деятельности некоторых функционеров СКЮ и спецслужб. Впрочем, на словах они были готовы принять помощь и от США. Однако, по ее мнению, "в то время никакая русская помощь в деле независимости Хорватии для нас (лидеров "Хорватской весны". - С. Р.) была неприемлема, поскольку [мы] считали советскую модель коммунизма еще хуже нашей, также несовершенной!" [13. Knj. I. S. 160, 181] (см. также [7. Р. 195]).

М. Трешнич утверждал, что в августе якобы "проговорившийся", а на переговорах в Белграде 22 - 25 сентября 1971 г. "отлично подготовленный Брежнев категорически опроверг слухи о том, что советские граждане поддерживают

контакты с усташской эмиграцией" (см. [23. S. 164, 171 - 179; 19. S. 147; 31. С. 95]). Несмотря на непримиримость, версии хорватских сторонников "весны" и сербских ее противников сходились в одном - в ответственности СССР. Разница состояла лишь в том, что первые возлагали на Советский Союз вину за поражение движения, а последние - за то, что оно возникло и достигло столь внушительных масштабов. В то же время, на этих переговорах Л. И. Брежнев подтвердил признание советской стороной Московской декларации 1956 г. [22. S. 315].

После изложения на переговорах советской платформы (в составе официальной делегации СКЮ не было ни одного представителя Хорватии [19. S. 143 - 156; 14. S. 112])³, Тито пришел к заключению, что "русские нас опять хотят не мытьем так катаньем вернуть в Восточный блок". Югославская же платформа исходила из идеи дальнейшего развития Белградской декларации. "Брежнев нас немного поругал, но мы уже к этому попривыкли", - сказал Тито своему окружению. Естественно, в ответной речи он защищал свою внутреннюю политику и пытался успокоить гостя, предлагавшего четыре месяца назад "братскую помощь": "в Югославии отсутствует дезинтеграция, а национальные права основываются на ленинских принципах. Никто не требует отделения наиболее развитых республик от, например, Черногории. Наши эмигранты на Западе никакие не террористы и не поджигают леса и предприятия". Тито также опроверг распространенное утверждение, что "исключительно он, Тито, сохраняет единство Югославии", назвав такими факторами также СКЮ, президиум СФРЮ, - и правительство [14. S. 115].

Был затронут и "македонский вопрос": в ответ на слова Л. И. Брежнева о том, что македонская нация существует, югославский руководитель попросил его "сказать об этом громче". Позднее сам Тито рассказывал, что на встрече с глазу на глаз советский генсек попросил его во время предстоящего визита в США намекнуть президенту Р. Никсону, что СССР хочет хороших и дружественных отношений с США и согласен при гарантиях Израиля уйти из арабских стран [14. S. 116].

В подписанном после визита заявлении содержались общие слова о верности принципам документов 1955 и 1956 гг. [31. S. 381 - 385]. Практически ничто не выдало истинного смысла визита и содержания переговоров! Чуть позднее, "в начале октября на Бриони состоялось заседание Исполнительного бюро Президиума СКЮ, на котором присутствовали председатели и секретари республиканских центральных и областных комитетов. Тито сделал доклад о переговорах с советской делегацией. У всех присутствующих чувствовалась известная сдержанность" [29. S. 304].

В Белграде считали, что визит Л. И. Брежнева, а также проведенные 2 - 10 октября крупнейшие в истории Югославии маневры "Свобода-71" (в них приняло участие около 400000 военнослужащих и служащих территориальной обороны и была опробована система общенародной обороны - все это способствовало тому, что был отведен меч, висевший над Югославией". О степени "удовлетворенности" Тито переговорами с Брежневым свидетельствовал и сам факт проведения маневров [9. S. 302; 14. S. 122]. А 28 октября - 2 ноября 1971 г. состоялся ответный визит Тито в США (см. [32. S. 385 - 387]).

30 ноября - 1 декабря 1971 г. в резиденции в местечке Караджорджево состоялось заседание Президиума СКЮ, 2 декабря перешедшее в его XXI пленум. Ти-

³ Текст совместного заявления см. [32. S. 381 - 385].

то напомнил участникам о "советских танках". "Советскую угрозу", которая в тот момент отнюдь не была политико-пропагандистским штампом, он использовал для сохранения собственной власти и нанес окончательное поражение не только сторонникам "Хорватской весны", но и в более широком смысле всем поднявшим было голову реформистским силам в СКЮ - хорватским "националистам", сербским "либералам", словенским "технократам" [30. С. 88] (подробнее см. [3. S. 354 - 375; 4; 5. S. 553 - 668; 8. S. 96 - 99; 9. P. 98 - 134; 20. S. 190 - 202; 33]). Пустить в Югославию советские войска он не мог и не собирался, по его собственным словам, играть роль А. Дубчека [13. Knj. I. S. 562].

"Сербские либералы восприняли эти действия без воодушевления. Так случилось, что Никезич и Перович не защищали загребских коллег, но протестовали в принципе "против давления сверху"", - пишет словенский историк Й. Пирьевец [22. S. 305 - 306].

После разгрома "Хорватской весны" руководители СКХ подали в отставку. В Хорватии начались преследования наиболее активных участников "маспока". Согласно данным М. Трипало, из партии вышло или было исключено около 50 тыс. человек, своих должностей лишились около 5 тыс. экономических и партийных руководителей, по обвинению в преступлениях против государства и народа было осуждено около 2000 человек. Несколько иные данные приводит С. Дабчевич-Кучар - из партии было исключено около 70 тыс. членов СКХ, лишились работы примерно 60 - 70% руководителей предприятий и партийных функционеров, за три года - с 1969 по 1971 - было возбуждено всего 1449 уголовных дел, а в первую половину 1972 - 3606, причем 2289 приходилось на Хорватию (см. [4. S. 655 - 656]).

Либеральные (в коммунистическом понимании тех лет) идеи проникли даже в "святая святых" режима - в армию. Это, по мнению адмирала Б. Мамулы, занимавшего в 1970 - 1980-е годы высшие военные посты, "поставило под сомнение единство вооруженных сил". Фактически в ЮНА сложились две группировки, но победа, так же, как и в СКЮ, досталась "консерваторам". Приверженцы "либеральных" теорий вынуждены были один за другим либо выйти в отставку, либо перейти на незначительные должности [34. S. 29 - 33]. "В 1948 г. в момент столкновения с СССР Тито и узкий круг его ближайших соратников отвергли сталинистские методы, а теперь сами их использовали для того, чтобы нанести поражение силам, возглавлявшим битву за реформы", - пишет хорватский историк Х. Маткович [3. S. 367]. После этого секретарь ЦК КПСС М. А. Суслов выразил удовлетворение тем, что "югославские товарищи подавили хорватский национализм и его руководителей" [13. Knj. II. S. 602 - 603].

Обобщая рост национализма в ЧССР и СФРЮ, М. Джилас в октябре 1971 г. охарактеризовал их как "бюрократический национализм, свойственный, конечно, в разных национальных вариантах, коммунистическим партиям, даже тем из них, которые не находились у власти". По мнению югославского диссидента, "бюрократический национализм имманентен коммунизму и переживает свою скрытую эволюцию. Его предшествующей стадией был так называемый "национальный коммунизм". Этот термин стал использоваться в период конфликта Югославия - СССР". В ситуации начала 1970-х годов "состоялось объединение бюрократического национализма и шовинизма. Партийная бюрократия не эволюционирует, а распадается и по большей части превращается в новые авторитарные структуры" [35. С. 285 - 286].

В известном смысле в советско-югославских отношениях повторилась ситуация 1948 - 1953 гг. Советские руководители под лозунгом "пролетарского интернационализма" и "борьбы с национализмом" занимались подавлением либеральных и демократических тенденций не только в своей стране, но и в других "социалистических странах". Однако в этом случае официальные Москва и Белград оказались по одну сторону баррикад. Кремль не мог допустить победы реформистов в Югославии. Поэтому быстро выяснилось, сколь близки оказались - несмотря ни на что - сталинский "государственный" и титовский "самоуправленческий" - социализм. По сравнению с "реформаторами" Й. Броз Тито для Политбюро явно казался не только "меньшим злом", но и "своим", "социально близким". В то же время, в 1971 г. он учел также "венгерский" и "чешский" опыт не только в отношениях с СССР, но и не позволил выйти из-под контроля событиям внутри своих "собственных" партии и государства. Для полного успокоения Москвы (как, впрочем, и для своего собственного) 5 - 10 июня 1972 г. И. Броз Тито посетил советскую столицу уже с официальным визитом, в результате которого "стороны подчеркнули большое значение Заявления от 25 сентября 1971 г. и констатировали, что его реализация уже приносит значительные положительные результаты, что отношения между СССР и СФРЮ стали еще более дружественными" [36].

Заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС А. С. Черняев записал в своем дневнике: "В контексте Никсона прошел у нас и Тито. (Речь идет о визите президента США Р. Никсона в СССР 22 - 30 мая 1972 г., во время которого, в частности, был подписан Договор ОСВ-1. - С. Р.) Демонстративное радушие, дружба, уважение, даже некоторое почтение к нему - событие примечательное. Английская газета "Observer" писала, что визит означает, что в новой обстановке, когда "великие" договорились о status quo, Тито уже невозможно будет так ловко балансировать между "двумя", как это он делал 20 лет с лишним. Вот он и сделал выбор (учитывая свои внутренние трудности). Может быть, может быть... Однако, я вижу и другое: отныне югославский ревизионизм перестает быть фактором нашей внутренней идеологической политики. Им теперь можно пугать только на ушко! А ведь Тито не пошел в Каноссу. В своей публичной речи на "Шарикоподшипнике", опубликованной в "Правде", он трижды говорил "о самоуправлении", очень много - о невмешательстве и суверенном праве каждого, один раз, но веско - о разнообразии форм социализма, о социализме вне границ как общемировом явлении, а не как о системе государств, и т.д., и ни разу о заслугах Советского Союза в мировых делах, о советско-американском сдвиге" [37. С. 129].

Естественно, советские руководители и их помощники рассматривали положение в Югославии сквозь призму проблем собственной страны. К 50-летию СССР в декабре 1972 г. был подготовлен доклад Л. И. Брежнева, посвященный в основном межнациональным отношениям. Наличие национальной проблемы было в нем отмечено "в очень взвешенной форме", как заметил А. С. Черняев. "А между тем - открытый, наглый антисемитизм по всей Украине, да и в Москве тоже, антирусизм в Литве etc. Что-то будет с нашей великой дружбой народов лет через двадцать? Спасение только в выведении благосостояния повсеместно хотя бы на уровень Западной Европы и резкий рывок в сфере культуры народа: она, кажется, в массе образованного населения падает. Иначе выход - в новой диктатуре", - записывал в свой дневник вполне "диссидентские" мысли А. С. Черняев [37. С. 135].

Этот визит югославское руководство, со своей стороны, считало "концом советской иллюзии о том, что Югославия могла бы отойти от самоуправления и неприсоединения". Тито решил, что на новой встрече не следует возвращаться ни к обсуждению "открытых вопросов", ни к тому, что "давно известно как принципы нашей политики", и надо заранее сообщить "русским, что об этом мы не будем вести переговоры", что "система самоуправления не является препятствием к хорошим отношениям на ленинских принципах". Во время переговоров и сам Тито, и секретарь ЦК СКЮ С. Доланц коснулись "проблемы националистических и антисоциалистических элементов в Хорватии", подчеркивая "укрепление СКЮ, экономическую стабилизацию и дальнейшую демократизацию политической системы". Доланц упомянул также и о том, что деятельность "информбюровцев" препятствует "сотрудничеству по всем направлениям", на котором настаивала Москва. В целом югославы были довольны тем, что в отличие от переговоров в сентябре прошлого года, "русские не выдвигали своих требований и не использовали метод давления" [14. S. 139, 141 - 145].

Как вспоминает Л. Перович, "в начале июня (1972 г.) Тито ездил в СССР. В делегацию входил и Д. Стаменкович. После возвращения он рассказал Никезичу и мне, что Брежнев воздал должное Тито за его энергичные действия в случае с Хорватией, а Тито на это ему ответил: "С этим еще не покончено! Меня ждет Сербия!"" [22. S. 394]. А советское руководство сербский "либерализм", в отличие от хорватского "национализма", сильно не встревожил.

И "сербская осень" наступила. 9 октября 1972 г. началось продолжавшееся четыре дня совещание "верхов" СКЮ с участием партийных работников из Сербии и обоих автономных областей - Косово и Воеводины. Линия М. Никезича-Л. Перович потерпела поражение и была осуждена. Оба деятеля подали в отставку. Затем, как и в Хорватии, последовали "чистки". Работы лишились около 60 тыс. человек - самая образованная часть сербского общества [4. S. 661 - 664]. Подобные же мероприятия были проведены в Словении и Македонии [10. S. 992 - 1004].

"В конфликте 1971 - 1972 гг. потерпело поражение течение в Союзе коммунистов Сербии, квалифицировавшееся как "советофобское", антититовское, оппортунистическое, техноменеджерское, элитарное. Было сказано, что это был троянский конь классового врага в Союзе коммунистов Югославии, - пишет одна из активных участниц событий тех лет Л. Перович. - Позднее все это вошло в термин "либералы". Это не было случайностью. Либерализм был известной ересью в международном коммунистическом движении: этим термином всегда обозначали течения, которые тяготели не только к критике деформаций и исправлению системы, но и постепенному пересмотру целей... Для нас, кто сформировался в то время, присоединение к [коммунистическому] движению совпало с разоблачением уродливой сущности сталинизма. Мы верили, что являемся современниками и участниками начала его конца" [22. S. 8 - 9, 21]. "Тито знал, что мы были лояльны (по отношению к нему. - С. Р.), - продолжает она. - Но нас и нашу позицию он со своей точки зрения чувствовал как позицию противника, поскольку мы, стремясь к изменениям системы, подрывали и основы личной власти. Мы одновременно были и лояльны Тито, и боролись за изменение системы. Наши критики перевернули это с ног на голову: они назвали нас антититоистами, защищавшими систему" [22. S. 174].

4 апреля 1972 г. под давлением Э. Карделя была отстранена от своих должностей и группа словенских "технократов" во главе с председателем правительства Словении Стане Кавчичем [4. S. 661 - 664].

Подавление реформистских сил, отстранение их от власти и преследования означали окончание периода "демократического правления" Тито.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Романенко С. А. Югославия, Россия и "славянская идея". М., 2002.

2. Djordjevic D. The Yugoslav Phenomenon // The Columbia History of Eastern Europe in the Twentieth Century. Josef Held ed. New York, 1992.

3. Matkovic H. Povijest Jugoslavije. Hrvatski pogled. (1918 - 1991). Zagreb, 1998.

4. Sosic H. Slom hrvatskog komunistickog proljeca. 1971. Zagreb, 1997.

5. Bilandzic D. Hrvatska moderna povjiest. Zagreb, 1999.

6. Зечевиh М. Jугославиjа. 1918 - 1992; Jovic D. Jugoslavija - drzava koja je odumrla. Uspon, kriza i pad cetvrte Jugoslavije. 1974 - 1990. Zagreb; Beograd, 2003; Allock J. B. Explaining Yugoslavia. London, 2000; Judah T. The Serbs. History. Myth & the Destruction of Yugoslavia. New Haven; London, 2000; Cuvalo A. The Croatian National Movement. 1966 - 1972. Columbus, 1990; Pavlovitch S. K. The Improbable Survivor. Yugoslavia and Its Problems. 1918 - 1988. Columbus, 1988; Vujica S. M. Razmat ranja o sadasnjosti Hrvata. Chicago; 111, 1968.

7. Tanner M. Croatia. A Nation forged in War. Second edition. New Haven; London, 2001.

8. Garde P. Zivot i smrt Jugoslavije. Zagreb; Mostar, 1996.

9. Ramet S. P. Nationalism and Federalism in Yugoslavia 1962 - 1991. Second edition. Bloomington; Indianapolis, 1992.

10. Petranovic B., Zeievic M. Jugoslavia. 1918/1984. Zbirka dokumenata. Beograd, 1985.

11. Deklaracija o hrvatskome jeziku s prilozima i deset teza. Drugo izdanje. Zagreb, 1991.

12. Macek V. Voda govori. Zagreb, 1936.

13. Dabcevic-Kucar S. '71: hrvatski snovi i stvarnost. Zagreb, 1997. Knj. I - II.

14. Vrhunec M. Sest godina s Titom. (1967 - 1973). Pogled svrha i iznutra. Zagreb; Rijeka, 2001.

15. Независимая газета. 14 XII. 2000.

16. Лавренов С. Я., Попов И. М. Советский Союз в локальных войнах и конфликтах М., 2003.

17. Улунян Ар. А. Старая площадь и "единая Восточная Европа" в 50 - 90-е годы. Советская коммунистическая доктрина и геополитика // История европейской интеграции (1945 - 1994). М., 1995.

18. Кулик Б. Т. Советско-китайский раскол: причины и последствия. М., 2000.

19. Micunovic V. Moskovske godine. 1969/1971. Beograd, 1984.

20. Tripalo M. Hrvatsko proljece. Zagreb, 1990.

21. Mamula B. Slucaj Jugoslavija. Podgorica, 2000.

22. Pirjevec J. Jugoslavija 1918 - 1992. Nastanek, razvoj ter razpad Karadjordjeve in Titove Jugoslavije. Koper, 1995.

23. Tresnjic M. Vreme razlaza. Od Briona do Karadordeva. Beograd, 1989.

24. Tajni referat N. S. Hruscova. Zagreb, 1970.

25. Izetbegovic A. Islamska deklaracija. Sarajevo, 1990; Filandra S. Bosnjadka politika u XX. stoljecu. Sarajevo, 1998. S. 229 - 250; Durakovic. Prokletstvo Muslimana. Sarajervo, 1993.

26. Galic M. Politika u emigraciji. Demokratska alternative. Zagreb, 1990.

27. Nikezic M. Srpska krhkla vertikala. Beograd, 2003.

28. Banac I. Sa Staljinom protiv Tita. Informbirovski rascjepi u jugoslavenskom komunistickom pokretu. Zagreb, 1990.

29. Perovic L. Zatvaranje kruga. Ishod politickog rascepa u SKJ 1971/1972. Sarajevo, 1991.

30. Джилас М. Тито - мой друг и мой враг. Париж, 1982.

31. Вукмановиh С. Зашто се и како распала Jугославиjа. Београд, 1996.

32. Balkanski ugovorni odnosi. 1876 - 1996. Dvostrani i visestrani medunarodni ugovori i drugi diplomatski akti о drzavnim granicama, politickoj i vojnoj saradnji, verskim i etnickim manjinama. Beograd, 1996. T. I - II. 1946 - 1996.

33. Sjeca Hrvatske u Karadordevu 1971. 21 sjednica. Autorizirani zapisnik. Zagreb, 1994; Dukic S. Slom srpskih liberala. Tehnologija politickog obracuna Josipa Broza. Beograd, 1990.

34. Mamula B. Slucaj Jugoslavija. Podgorica, 2000.

35. Билас М. Пад нове класе. Повест о саморазаранjу комунизма. Београд, 1994.

36. Правда. 11 VI 1972.

37. Черняев А. С. На Старой площади. Из дневниковых записей // Новая и новейшая история. 2004. N 5.

Permanent link to this publication: