© 2004 г.
В октябре 1996 г. указом Президента России Б. Н. Ельцина я был назначен начальником Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны РФ. И почти сразу же югославская проблема стала в моей повседневной работе одной из главных. Обстановка вокруг дружественной нам Союзной Республики Югославии (СРЮ) нагнеталась. В западной прессе политический режим С. Милошевича характеризовался как диктаторский, коррумпированный, и уже не только правозащитные организации, но и правительства ряда стран обвиняли его в геноциде албанцев. Из Вашингтона и Брюсселя, где размещается штаб-квартира НАТО, все чаще звучали откровенные угрозы в адрес Белграда. Мировое сообщество явно готовили к возможности силовой смены там политического режима под надуманным предлогом "угрозы" со стороны сербов.
КОСОВСКАЯ РАНА НА ТЕЛЕ ЮГОСЛАВИИ
Ситуация обострилась к лету 1998 г. Командование Североатлантического блока объявило о проведении на территории, сопредельной с Югославией, крупного военного учения. Незадолго до этого в Брюсселе находился министр обороны РФ Маршал Российской Федерации И. Д. Сергеев. Я хорошо помню (так как входил в состав российской военной делегации), насколько жестко И. Д. Сергеев поставил вопрос о неправомерности такой демонстрации военной силы, высказывался в том духе, что действия НАТО угрожают суверенитету Югославии и нагнетают и без того непростую обстановку на Балканах. Натовские чиновники, в том числе Хавьер Солана, тогдашний генеральный секретарь НАТО, постарались уйти от обсуждения существа вопроса.
Более откровенно высказывались Уильям Коэн, министр обороны США, и генерал Генри Шелтон, тогдашний председатель Объединенного комитета начальников штабов США. В ходе двусторонней встречи с маршалом И. Д. Сергеевым они говорили о том, что власти Югославии ведут в Косово необъявленную войну против албанцев. А поскольку и НАТО, и США сострадают им, то считают необходимым оказать соответствующее давление на Белград. Учения не угрожают Югославии, говорили нам американцы, но имеют цель предупредить С. Милошевича и все югославское руководство против антиалбанских акций.
Да, ситуацию, складывавшуюся в СРЮ, трудно было назвать нормальной. Там все чаще происходили столкновения на этнической почве. Но что касается причин роста напряженности, мы имели совершенно иную информацию, нежели У. Коэн, Г. Шелтон и генерал Уэсли Кларк (последний занимал пост Верховного главнокомандующе-
Ивашов Леонид Григорьевич - доктор исторических наук, профессор, первый вице-президент Академии геополитических проблем, в 1996 - 2001 гг. - начальник Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны РФ, генерал-полковник запаса.
стр. 87
го объединенными вооруженными силами НАТО в Европе). Министерство обороны РФ располагало данными о том, что из соседних стран в Косово ввозится большое количество вооружения и боеприпасов. На территории Косово и Метохии создаются базы вооружения, формируются лагеря по подготовке террористов, которые выступают инициаторами столкновений с армией и силами безопасности Югославии. Сепаратистские элементы Косово под видом создания спортивных лагерей мобилизуют албанскую молодежь и вообще здоровых крепких мужчин, чтобы готовить их к военным действиям. Мы располагали даже данными о конкретных местах, в которых намечалось провоцировать стычки с сербской полицией и вооруженными силами. Одновременно велась интенсивная пропаганда за отделение Косово от Югославии.
Чуть позднее, если не ошибаюсь, в декабре 1998 г. начальник Генерального штаба Вооруженных сил РФ генерал армии А. В. Квашнин передал генералу У. Кларку официальный документ Министерства обороны России вместе с картой местности Косово, на которой были нанесены маршруты проникновения боевиков и провоза оружия и боеприпасов с территории Македонии и Албании. На карте были также отмечены лагеря подготовки боевиков, базы хранения оружия и техники.
Передачу документов А. В. Квашнин сопроводил словами, что против суверенной Югославии идет настоящая агрессия, и предложил У. Кларку сосредоточить совместные усилия НАТО и Министерства обороны России на перекрытии каналов поступления оружия и недопущении боевиков на территорию Косово, на ликвидации двусторонними усилиями и вместе с сербскими вооруженными силами баз и складов оружия. У. Кларк со словами благодарности принял эти документы, но никаких практических мер не последовало. Спустя месяц он заявил, что, к сожалению, НАТО не обладает подобной информацией, посетовал на то, что его разведка работает плохо и подтвердить наши данные не в состоянии. А следовательно, и для каких-то действий нет оснований. Круг, что называется, замкнулся.
Когда начались натовские учения, я с И. Д. Сергеевым находился в Греции с официальным визитом. Начало учений стало для нас неприятным сюрпризом, ибо Х. Солана и председатель военного комитета НАТО К. Науман во время визита министра обороны РФ в штаб-квартиру Североатлантического блока дали твердое обещание обязательно поставить российское руководство в известность о сроках и планах этих учений. Налицо был обман России, которая к тому времени уже больше года официально являлась партнером альянса: еще 27 мая 1997 г. был подписан Основополагающий акт Россия-НАТО, заложивший принципы двухстороннего сотрудничества. И именно натовцы первыми нарушили их, не поставив нас в известность о готовящихся учениях. Это делало предположения относительно опасности, которая нависала над Югославией, еще более основательными, так как никто не давал гарантии, что учения не перерастут во вторжение.
Не случайно президент Б. Н. Ельцин в связи с началом учений позвонил И. Д. Сергееву и даже поставил вопрос о прекращении его визита и досрочном возвращении в Москву. Эту тему мы обсуждали и с греческим руководством (а Греция, как известно, является членом НАТО) - министром обороны А. Цохадзопулосом и начальником генерального штаба генералом А. Тзоганисом. Греческие военные руководители, которые, в отличие от немцев или англичан, не говоря уже об американцах, не были настроены столь благодушно и хорошо понимали, что очаг войны может появиться непосредственно у границ Эллады, обещали нам свое содействие в снятии этого "недоразумения". Они высказали уверенность, что в любом случае вслед за учениями никаких бомбардировок и вторжения в Югославию не последует.
К сожалению, были все основания для иных выводов. Явно просматривалась логическая цепь действий НАТО, направленных на изоляцию югославского режима, его ослабление и, в конечном счете, ликвидацию. Напомню, что на протяжении несколько лет в отношении Югославии действовал режим санкций ООН, не позволявший ей укреплять свою безопасность. Югославское руководство проявляло добрую волю и не
стр. 88
пыталось нарушить этот режим, а между тем ряд стран были готовы оказать ему военную помощь в подготовке к отражению агрессии.
Что касается американцев, то они были верны политике двойных стандартов. Жестко следя за тем, чтобы со стороны сербов санкции соблюдались, что называется, до последней буквы, они сквозь пальцы смотрели на рост военной силы у косовских албанцев, а то и негласно способствовали этому. Становилось более чем очевидным желание США разогреть котел косовского сепаратизма до температуры кипения и создать условия для вторжения сил НАТО.
Подготовка к нему после проведения летних учений 1998 г. шла по сценарию военной оккупации, предусматривавшему ликвидацию политического режима, расчленение Югославии и отделение Косово. В качестве прикрытия натовцы использовали так называемую верификационную миссию ОБСЕ во главе с американским дипломатом У. Уокером, которая должна была контролировать соблюдение прав человека в автономии. Учреждение этой миссии я расценивал как положительный факт, она могла бы привести к стабилизации ситуации в регионе, если бы НАТО преследовало именно эту цель. Если бы...
Нас особо настораживало, что Россия исключалась из активного участия в этом процессе, действия российских представителей ограничивались, их доклады главе миссии игнорировались. Среди тех же, кто занимался верификацией ситуации на территории Косово, были не только представители ОБСЕ, но и офицеры разведывательных структур стран НАТО. Последние к тому же докладывали своему руководству весьма необъективно. Заранее имея сценарий нападения на Югославию, соответствующие структуры блока предпринимали меры по дезинформации, создавали видимость, что НАТО желает мира, в то время как на самом деле шла активная подготовка к совершению агрессии, велся сбор разведывательной информации об объектах на территории СРЮ и ее вооруженных силах.
К декабрю 1998 г. российский Генеральный штаб и Министерство обороны пришли к выводу, что НАТО полностью встало на позицию поддержки сепаратистов, не препятствовало поступлению оружия и подготовке боевиков на территории Косово и, по сути дела, обеспечивало сепаратистам политическую и военную поддержку. Ситуация явно развивалась в неблагоприятном направлении - к отделению Косово от Сербии и Югославии в целом.
Силы, заинтересованные в расширении конфликта, а это были не только лидеры косовских албанцев, стремились, чтобы он приобрел международное звучание. Искусственно провоцировался исход албанского населения в страны Западной Европы. Появление беженцев в Германии, Швейцарии и других государствах нагнетало психоз и обостряло недоверие к белградскому руководству. Иными словами, формировалась психологическая база для поддержки любых действий НАТО. По этому поводу осенью 1998 г. у меня состоялась беседа с тогдашним министром обороны Швейцарии А. Оги. Массовая миграция албанцев меняет межэтнический баланс, говорил он, обстановка во всегда тихой Швейцарии становится без нужды напряженной. С Югославией надо что-то решать, чтобы не допустить гуманитарной катастрофы европейского масштаба, делал он вывод. И к такому заключению приходил не он один, при этом, однако, мало кто задумывался над истинным источником напряженности.
В ход шли самые неправедные средства. Представители стран НАТО, в каком бы качестве они ни находились в Югославии - под видом журналистов, военных дипломатов, посольских работников и даже представителей гуманитарных организаций, - участвовали в подготовке военной акции: выявляли точные координаты объектов, по которым впоследствии наносились удары, давали информацию о степени готовности югославских вооруженных сил к отражению агрессии, осуществляли контакты с руководителями косовских албанцев.
Российская военная разведка располагала данными (и мы обменивались ими и с американцами, и с руководством НАТО) о том, что Косово быстро превращалось в базу для переброски наркотиков из Азии. Наркотрафики меняли свои маршруты и стали пе-
стр. 89
ресекать Косово, именно на деньги, вырученные от продажи наркотиков, покупалось оружие, финансировались подрывные действия. Даже жившие в США наркоторговцы албанского происхождения зарабатывали на наркотиках, которые шли из Косово, и под видом помощи албанским беженцам направляли деньги на закупку вооружений.
На территории Боснии и Герцеговины, в самом Косово осуществлялось тесное взаимодействие албанских боевиков с подразделениями "Аль-Каиды". Это сегодня НАТО декларирует борьбу с терроризмом в качестве чуть ли не основной задачи, а в дни югославской трагедии оно сотрудничало с главным врагом - "Аль-Каидой" против югославского руководства, против сербского народа.
Постепенно наши партнеры в НАТО стали уходить от признания необходимости сохранения территориальной целостности Югославии. Х. Солана, другие руководители альянса и даже К. Науман стали все чаще высказываться за предоставление Косово "большой автономии". Они, не стесняясь, демонстрировали документы, подготовленные И. Руговой и другими лидерами албанских сепаратистов, из которых явно следовало стремление не к автономии, а к образованию самостоятельного государства. Такие планы в НАТО не только приветствовались, но блок готовился военной силой способствовать их реализации. Серьезные консультации, которые прошли у нас с коллегами из военных ведомств Германии, Греции и некоторых других стран, свидетельствовали о том же.
Поэтому 22 декабря 1998 г. я, исходя из предоставленных мне полномочий и с согласия министра обороны РФ, сделал официальное заявление о том, что Запад ведет дело к отделению Косово от Союзной Республики Югославии. Я также заявил, что не существует никаких причин для вторжения НАТО на территорию этого государства.
Что послужило побудительным мотивом к такому заявлению? Во-первых, югославское руководство пунктуально соблюдало режим санкций и повода к упрекам, тем более к вооруженному вмешательству не давало. Никаких военных угроз ни одной стране Североатлантического блока Югославия не создавала. Во-вторых, не было сомнений, что в разрешении политического кризиса, который имел этническую окраску, должны задействоваться прежде всего не военные, а политические силы, международные организации. На полную силу следовало включить механизм Совета Безопасности ООН, ОБСЕ и даже Совета Россия - НАТО, но в его чисто политической части. Наконец, действия НАТО по подготовке к агрессии против суверенного государства нарушали важнейшие международные принципы и Устав Организации Объединенных Наций, делая ситуацию на Балканах крайне взрывоопасной, угрожая международному миру.
В условиях, когда альянс, что называется, закусил удила и открыто встал на сторону сепаратистов, объявив о готовности к вооруженному вмешательству в дела суверенного государства без санкции Совета Безопасности, а сам СБ на это не реагировал, я считал, что эмбарго на поставки вооружения и военное содействие Союзной Республике Югославии оборачивается против потенциальной жертвы агрессии. Учитывая это, я считал целесообразным высказаться за выход России из режима санкций, о чем доложил министру обороны. Поддерживать этот режим впредь - значило бы стать пособником агрессора и бросить своего исторического союзника в беде. Однако до самого момента натовской агрессии решение принято не было.
Первые ракеты и бомбы упали на засыпающие города и села Югославии в ночь с 24 на 25 марта 1999 г. Еще накануне территорию Косово стали покидать международные наблюдатели. Хорошо просматривалась и активная подготовка Североатлантического блока к военным действиям. Х. Солана во всеуслышание заявил о завершении политической фазы кризиса. Элементарная логика, не говорю уже о разведданных, подсказывала: основная ставка теперь сделана на военную силу.
С началом военных действий я настоял на том, чтобы Министерство обороны РФ рассматривало их как нарушение принципов Организации Объединенных Наций, как агрессию против суверенного государства и предприняло все возможные меры. По решению И. Д. Сергеева группе связи НАТО, размещенной в Москве в соответствии с
стр. 90
Основополагающим актом Россия-НАТО, было предложено в 48 часов покинуть пределы России, до минимума была ограничена деятельность военных атташе стран - членов блока. Наши военнослужащие, обучавшиеся на Западе, были отозваны на родину. Все программы сотрудничества с НАТО в целом и с государствами - участниками агрессии были заморожены.
Российские военные высказывали полную солидарность с действиями дружественного нам народа по отражению агрессии. Оказав сопротивление натовским силам, армия СРЮ действовала в полном соответствии с 49-й и 51-й статьями Устава ООН о праве на индивидуальную или коллективную оборону и другими нормами международного права. Больше того, несмотря на соотношение военных сил не в пользу югославской армии, я считаю, она выдержала испытание и не была разгромлена. Именно этот фактор стал решающим в предотвращении наземной операции НАТО. По нашим данным, альянс в ходе воздушной операции планировал нанести поражение войскам, военным и экономическим объектам Югославии, парализовать управление страной, деморализовать население и затем осуществить наземное вторжение. На пути этих планов встали высокий боевой дух югославских, прежде всего, сербского, народов, чувство патриотизма и готовность сражаться даже без оружия против агрессора, а также сохранение боеспособности вооруженных сил.
Прерву здесь свое повествование, чтобы передать свои впечатления о югославских лидерах, которые, как и мы, выступали за то, чтобы все проблемы решить по возможности невоенными средствами, но с началом агрессии возглавили мужественное сопротивление своего народа.
Мне не раз приходилось встречаться с президентом СРЮ Слободаном Милошевичем, командующим югославской армией генералом Драголюбом Ойданичем, другими руководителями страны.
С. Милошевич, на мой взгляд, был подлинным лидером Югославии. И этот вывод не может поколебать даже тот поток инсинуаций и обвинений, который обрушился на бывшего президента страны после его выдачи Гаагскому международному суду. С первых же минут общения бросалось в глаза, насколько глубоко знал он ситуацию в мире и обстановку в стране. Понимал, что косовскую проблему ввиду ее запущенности не решить без использования военной силы. Однако - что очень важно - сознавал всю меру своей персональной ответственности как президента за применение силовых средств и стремился строго дозировать их масштаб.
В то же время создавалось впечатление, что С. Милошевич не верил в возможность натовской агрессии. Мне кажется, он наивно полагал, будто Р. Холбрук и другие американские представители, с которыми он встречался, хотели мирного разрешения кризиса, а к угрозе военной силой прибегали лишь как к средству давления. Но ведь не у одного С. Милошевича не укладывалось в голове: как можно в центре такого густонаселенного континента впервые за последние полвека развязать широкомасштабные военные действия? Жертвой такой наивности стал не только президент СРЮ.
В любом случае сила духа, стойкость и спокойное мужество, с которыми С. Милошевич переносит сегодня испытания, выпавшие на его долю, способны вызвать уважение к нему не только друзей, но даже врагов. Хочу обратить внимание и еще на такую важную деталь: ни на одном этапе переговоров С. Милошевич не поднимал вопрос о гарантиях личной безопасности. Как истинный национальный лидер, он был готов разделить судьбу со своим народом, как бы горько она ни складывалась.
С генералом Д. Ойданичем я встречался и на югославской земле, и в Москве. Иные разговоры случались довольно длительными, как-то мы целую ночь просидели вместе в Министерстве обороны в поисках оптимального варианта действий. Он был глубоким политиком, отдавал себе отчет в том, что против его родины действует план, направленный на расчленение страны и ее развертывание в сторону НАТО. Как и большинство сербов, он хотел, чтобы его страна, подчиняясь всем международным законам, сохраняла свой суверенитет, национальную идентичность.
стр. 91
Генерал запомнился как солдат, который дал присягу защищать свое Отечество, свой народ, и этой присяге следовал до конца. Он - профессионал, владеющий не только военным искусством. Помню, я в сердцах как-то сказал ему: "Господин генерал, идет война, и против врага нужно действовать, привлекая весь арсенал боевых средств". Он, согласившись, что югославская армия, особенно наземные войска, располагает немалыми огневыми средствами и могла бы ударить по натовским войскам и за пределами Югославии, тем не менее отсылал меня к соответствующим статьям Женевских конвенций, не желая, чтобы страдало мирное население даже на стороне противника.
Несколько слов скажу и о Бориславе Милошевиче. Старший брат югославского лидера, занимавший пост посла в Москве, умудренный опытом карьерный дипломат, он хорошо понимал суть происходящего. Неизменно обращали на себя внимание глубина его оценок, логика выводов. У него не было заблуждений относительно того, что Запад готовит расчленение его родины. Свой пост в Москве он по праву считал важнейшим, поскольку отсюда мог, как ему казалось, оказывать реальную и эффективную помощь своей стране. Он буквально физически страдал, видя, как в Кремле и на Смоленской площади стали побеждать сторонники жесткого курса по отношению к его родной Югославии. И не его вина, что международный авторитет российского руководства, на который так полагался Борислав, был бездарно растрачен в ситуации вокруг СРЮ, да и не только там.
В ГРУППЕ СПЕЦИАЛЬНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ ПРЕЗИДЕНТА РФ
14 апреля 1999 г. в участии России в разрешении косовской проблемы наступил новый этап: В.С. Черномырдин получил назначение специальным представителем Президента РФ по урегулированию конфликта в Югославии1 . Было ясно, что в переговорах с натовцами ему не обойтись без военных экспертов. Поэтому во время очередного доклада И. Д. Сергееву я высказал мысль о настоятельной необходимости включить в состав формируемой делегации представителя Министерства обороны РФ. Примерно через две недели, вернувшись от президента, И. Д. Сергеев объявил, что инициатива наказуема - искомым представителем от Министерства обороны Б. Н. Ельцин определил меня.
Хорошо понимая, что один в поле не воин, я подключил к работе своих ближайших подчиненных: вице-адмирала В.С. Кузнецова - начальника Договорно-правового управления Министерства обороны, генерал-лейтенанта В. М. Заварзина - представителя России при штаб-квартире НАТО в Брюсселе, а также нескольких офицеров главка. У всех нас существовало понимание того, что предстоит нелегкая борьба. Но цель -способствовать утверждению мира для братского народа, ликвидировать последствия острого военного, политического и этнического конфликта, откровенно скажу, вдохновляла.
Переговоры по косовской проблеме должны были вестись в трехстороннем формате: специальный представитель президента РФ В.С. Черномырдин, заместитель государственного секретаря США Строуб Тэлботт и президент Финляндии Мартти Ахтисаари, последний в качестве не просто посредника, но специального представителя Генерального секретаря ООН. Каждого из них сопровождали делегации из специалистов, включая военных.
Первая встреча участников переговоров, на которой я присутствовал, состоялась в Москве 27 апреля. Сама строгая, но величественная атмосфера знаменитого мидовского особняка на Спиридоновке, казалось, настраивала на серьезный разговор. Однако против моих ожиданий разговор сразу же пошел неспешно и, по сути дела, ни о чем.
1 Описанию этой миссии В.С. Черномырдин посвятил объемистую книгу "Вызов" (М., 2003). Здесь не место полемизировать с ним, внимательный читатель, несомненно, и сам увидит кардинальное расхождение в оценках, содержащихся в книге, и суждениях автора этих строк.
стр. 92
Стороны явно присматривались друг к другу, прикидывали возможности партнеров, сидевших за круглым столом в большом зале особняка. От финнов вообще была делегация пока невысокого уровня (М. Ахтисаари не приехал), и вели они себя скромно, больше отмалчивались. Диалог шел в основном между С. Тэлботтом и В.С. Черномырдиным. В заседании участвовал и министр иностранных дел РФ И. С. Иванов.
Единственное, чего достигли мы, военные, так это прощупали позиции американских коллег - генералов Д. Фогльсонга и Дж. Кейси. Сложилось впечатление, в целом оправдавшее себя позднее, что с ними можно вести диалог и достигать соглашений.
Накануне этих переговоров В.С. Черномырдин впервые в качестве спецпредставителя Президента России встречался с С. Милошевичем в Белграде. Среди прочего они пришли к договоренности о возможности миротворческой миссии на территории Югославии под эгидой ООН с обязательным участием России. В.С. Черномырдин сообщил об этом С. Тэлботту, но данный сюжет, по всей видимости, не рассматривался американцами как актуальный. В большей степени их интересовало, действительно ли югославский лидер согласен вывести армию и полицейские силы из Косово, готов ли на предоставление ему полной автономии. На этом первый раунд трехсторонних переговоров и завершился.
Мне довелось участвовать во второй встрече В.С. Черномырдина и С. Милошевича 30 апреля в Белграде. По дороге из аэропорта в резиденцию "Бели двор" обращали на себя очаги пожаров и разрушений: югославская столица вот уже месяц подвергалась многочисленным бомбардировкам и обстрелам. И это притом, что никто официально Югославии войну не объявлял.
Об этом в первую очередь и говорил С. Милошевич на встрече с российской делегацией. Югославский лидер запомнился мне собранным, уверенным в себе, прочно держащим нити управления страной и ее обороной. Несмотря на огромную занятость делами по управлению страной, подвергшейся агрессии, он, не жалея времени, обстоятельно говорил о внутриполитической ситуации. Назвал координаты базовых лагерей, в которых сосредоточивались боевики, оружие, привел конкретные примеры транспортировки наркотиков, терактов со стороны албанских боевиков. В результате гибли ни в чем неповинные люди. Как раз перед нашим приездом в результате взрыва в кафе был убит сербский мальчик.
Тогда же я узнал подробности расследования независимой комиссией происшествия в селе Рачек, получившем печальную известность. В свое время здесь было обнаружено захоронение, как об этом объявили западные СМИ, с телами албанцев со следами пыток и насильственной смерти. Натовцы использовали этот факт для давления на Югославию, а затем и в качестве повода для агрессии. Эксперты же нейтральных стран Европы убедительно опровергли факт "зверств сербских сил безопасности", но агрессию этим было уже не остановить.
С. Милошевич, говоря о позиции белградских властей, настаивал, что не они, а именно албанцы провоцируют ожесточенные столкновения, нагнетают обстановку, а потом апеллируют к западному сообществу, ища поддержку.
В. С. Черномырдин слушал, но создавалось впечатление, что он не слышал своего собеседника. В традиционном для него стиле, известном всем россиянам, говорил много, но невнятно, сбиваясь на очевидные доводы. "Нужно все это кончать", "Слободан, ты, что хочешь, чтобы страну разбомбили?" и т.п. Играя роль "своего парня", пусть простоватого, но справедливого, он ни чьей стороны полностью не брал. В чем-то стоял на позициях Белграда, а в чем-то, хоть и не одобрял действия НАТО, но относился к ним с пониманием. Проскальзывали такие нотки: если бы действовали погибче, смогли бы за столом переговоров договориться, и тогда не было бы никаких бомбардировок.
После обеда состоялась новая встреча, но уже в узком составе: В. С. Черномырдин, В. Е. Ивановский - представитель МИДа, присутствовал и я. Разговор шел более конкретный, о том, на какие договоренности можно выйти. И Милошевич, и другие члены руководства Союзной Югославии считали возможным вести переговоры с натов-
стр. 93
цами, исходя из следующего базового принципа: Косово остается неотъемлемой частью Югославии, конкретно - Сербии. При этом подчеркивали особо, что ему - Косово - будет предоставлен статус широкой автономии.
Когда стали обсуждать вопрос, с кем из косовских лидеров разумнее всего сотрудничать, я впервые услышал, что у С. Милошевича и других руководителей такое позитивное отношение к Ибрагиму Ругове. Ставка на И. Ругову даст плоды, высказывали уверенность югославские руководители, потому что он наиболее вменяемый из албанских лидеров и всю сложность ситуации понимает.
В. С. Черномырдин высказал согласие с такими принципиальными вопросами, как оставление Косово в составе Союзной Югославии (о Сербии он не говорил), одобрял контакты с И. Руговой. Но вновь не уставал повторять, что надо прекращать бомбардировки и переводить ситуацию в русло политического урегулирования. Позиция, в общем-то, беспроигрышная. Кто же из сидевших за столом переговоров стал бы выступать за продолжение бомбардировок? Однако обращало внимание, что В. С. Черномырдин избегал глубокой проработки условий прекращения боевых действий. Складывалось впечатление, что препятствие здесь одно - позиция югославских властей. А агрессивные действия Запада как бы выводились за скобки.
Тем не менее переговоры оставили у хозяев впечатление, что Россия стоит на стороне Югославии (сужу по разговорам с генералом Д. Ойданичем и другими высшими военными), породили у них определенный оптимизм накануне встреч B. C. Черномырдина с западными лидерами.
В опасности такого благодушия югославы убедились очень скоро. 28 мая во время новой поездки в Белград специальный представитель Президента РФ заговорил куда более резко. Встреча в узком составе с С. Милошевичем, как бы совмещенная с обедом, была долгой. И в речи B. C. Черномырдина зазвучали иные нотки. Вначале он высказался вроде в порядке шутки: ваша армия, мол, защищаясь, провоцирует бомбардировки. Нет, никто под сомнение право на защиту не ставит, уклончиво сказал он, но нельзя бесконечно сопротивляться. В. С. Черномырдин стал настойчиво давить на С. Милошевича: у вас, дескать, страну уничтожают, надо быстрее принимать решение, быстрее договариваться.
Какого решения он ждал от человека, объявленного к тому времени международным трибуналом по бывшей Югославии военным преступником? Ведь руководитель СРЮ выражал готовность к переговорам, но первое, на чем он настаивал законным образом, - прекращение агрессии. Думается, в его подозрениях, что Запад сознательно затягивает вопрос о переговорах, были серьезные основания. В то же время, ощущая ответственность за национальные интересы, югославская сторона выражала согласие сесть за стол переговоров не на любых условиях. Капитуляция перед агрессором была неприемлемой. Поэтому готовность к переговорам оговаривалась немедленным прекращением бомбардировок, сохранением Косово в составе Сербии. Кто-то из югославов говорил даже о том, что НАТО должно возместить нанесенный ущерб.
Отдельно с военными переговоры мы не вели, но я постоянно был в контакте с командующим югославской армией Д. Ойданичем, начальником разведуправления генералом Б. Крга, другими генералами и хорошо знал об их настроениях.
В перерыве переговоров В. С. Черномырдин пригласил меня прогуляться на свежем воздухе. Он, вероятно, надеялся, что я воздействую на югославских военных в нужном ему направлении.
- Ты понимаешь, - говорил он, - эти натовцы - они такие, какие есть, вот они лупят и лупят. Но здесь же тоже надо думать головой. Если на тебя нападают, конечно, нужно отстреливаться, но так можно бесконечно стрелять... Ты понимаешь, у НАТО какая сила, они уничтожат все, а еще и ковровые бомбардировки применят.
Я соглашался, что давно нужно все переводить в переговорное русло, но ни в коем случае это не должно сопровождаться капитуляцией Югославии.
стр. 94
- Виктор Степанович, - выдвигал я свои резоны, - НАТО тоже выдыхается. Выдыхается, и сегодня оно не меньше, чем Белград, заинтересовано в прекращении бомбардировок.
В самом деле, нарастал протест в общественном мнении Германии, Греции, других стран. Да и наша задача состояла вовсе не в том, чтобы склонить югославов к капитуляции.
Во второй половине дня встреча продолжилась в расширенном составе. В памяти ничего яркого не запечатлелось, стороны просто высказывали друг другу свои позиции. Это тревожило, ибо после Белграда у российской делегации предстояли нелегкие трехсторонние переговоры в Бонне с М. Ахтисаари и С. Тэлботтом. Как оказалось, именно там дело приобрело наиболее драматичный для югославов оборот.
Я бы слукавил, утверждая, что загодя предчувствовал это. Наоборот, подготовка, которую мы в Министерстве обороны провели перед поездкой, давала немалые надежды на упрочение наших позиций. Опираясь на результаты контактов с югославским руководством, провели совещание с представителями МИДа, в частности, с первым заместителем министра иностранных дел А. А. Авдеевым (он показал себя настоящим дипломатом и патриотом), руководителями департаментов, на котором тщательно обсудили ситуацию, взвесили позиции югославской стороны и НАТО. Был подготовлен проект директивы Б. Н. Ельцина, в которой были сформулированы цели предстоящих переговоров - немедленное прекращение бомбардировок, сохранение целостности СРЮ, возвращение беженцев, восстановление переговорного процесса, перевод его в русло политического урегулирования. В решении всех этих задач предусматривалась активная роль России.
Директива не настаивала на прекращении бомбардировок, как первоочередном условии, лишь после выполнения которого стороны бы переходили к подписанию договора и выводу югославских войск с территории Косово. Предлагался довольно гибкий вариант, позволявший и натовцам сохранить лицо, и задачу решить: начало политического процесса, достижение договоренностей увязывалось с одновременным прекращением бомбардировок. Президент РФ согласился с нашими предложениями.
Получив подписанный им документ, мы трансформировали его в указание министра обороны для военной части российской делегации. Так что у меня была директива от И. Д. Сергеева, у В. С. Черномырдина - директива Б. Н. Ельцина, они обязывали всю делегацию, начиная с ее руководителя, действовать энергично, твердо, последовательно, отстаивая принципы международного права и ограничивая поползновения НАТО.
В Москве перед поездкой в Бонн делегация не собиралась, но в самолете на основе президентской директивы мы согласовали, казалось, все позиции. Уверенности добавляли хорошие позиции, предварительно достигнутые на переговорах с американскими военными - генералами Д. Фогльсонгом и Дж. Кейси, которые специально прилетели в Москву. Постепенно, не без трудностей нам все же удалось выйти на понимание и согласовать несколько ключевых пунктов.
Не скажу, что нам удалось переубедить своих американских оппонентов, но в чем-то переиграть - вероятно. Главное, мы договорились о том, что не все части югославских вооруженных сил, пограничники и силы безопасности будут выведены с территории Косово. Спор шел о пропорциях: натовская сторона, американцы настаивали на том, чтобы не менее 50 процентов, российская сторона - чтобы не более 50. В принципе обе стороны согласились на вывод ровно половины военных, пограничников и силовиков.
Надо сказать, что с профессиональными военными было проще говорить. Они не понаслышке знали, что стоит за нашими аргументами. А мы откровенно говорили, что если в Косово совсем не будет сербских сил, то вся ответственность ляжет на натовцев и русских, в том числе за жертвы. "Албанцы будут стрелять в нас, сербы будут стрелять в вас", - предупреждали мы без обиняков. Генерал Д. Фогльсонг даже поинтересовался, сколько может быть жертв. Я переадресовал вопрос генералу В. М. За-
стр. 95
варзину, и он, уже выполнявший до этого нелегкие миротворческие функции в Таджикистане, ответственно заявил, что не меньше 20 человек ежедневно.
Далее мы договорились, что натовские войска, которые будут участвовать в миротворческой операции, располагались бы на югославской территории вдоль македонской и албанской границ в полосе не глубже 50 км. Поначалу американцы не соглашались с этим. Вот даже город Призрен отстоит от границы примерно на 55 км, говорили они, а им непременно надо быть там. Но постепенно и с этим нашим предложением они согласились.
Третья согласованная позиция состояла в том, что сербские пограничники должны были вместе с натовскими военнослужащими контролировать возвращение беженцев, чтобы предотвратить проникновение в Косово боевиков. Мы подробно оговорили, что возвращаться могли только те, кто проживал до начала активных событий на территории Косово и вынужденно эмигрировал, при этом люди не должны иметь при себе оружия. Те, кто замешан в каких-то криминальных действиях, должны изолироваться.
И наконец, четвертая позиция - по секторам ответственности миротворцев, представлявших как натовские силы, так и Россию. Когда обсуждали этот пункт, американские генералы запросили перерыв, чтобы проконсультироваться с заместителем председателя Объединенного комитета начальников штабов генералом Р. Майерсом (позднее он стал председателем ОКНШ). К слову, нас связывали с ним дружеские отношения, но на позициях в переговорах это, разумеется, не отражалось. Возвратившись за стол переговоров, генералы Д. Фогльсонг и Дж. Кейси передали привет от него и заявили: Пентагон требует, чтобы натовские войска, в частности американские, присутствовали каким-то образом в других секторах. После консультаций с А. А. Авдеевым мы предложили, чтобы присутствовали не войска, а представители при штабах. Наших партнеров это устроило.
Разумеется, в первую очередь мы беспокоились о зоне ответственности России. Была подготовлена карта, на которой с севера на юг была обозначена полоса для натовских войск, которые активно участвовали в бомбардировках, и указаны 6 секторов, в которых предусматривалось присутствие России, Украины, Швеции, Финляндии, мусульманских стран, а также тех стран НАТО, которые активно в агрессии не участвовали, например, Греции.
Кстати, когда в самолете на пути в Бонн я проинформировал об этом плане В.С. Черномырдина, сообщив, что позиции с американцами согласованы, он воспринял это положительно: "Вот-вот, в этом направлении и нужно идти".
Переговоры в Бонне начались 1 июня 1999 г. и продолжались в течение двух дней. В первый день после обеда в замке Кёльн состоялось пленарное заседание, на котором делегации обозначили свои позиции и общую цель, заключавшуюся в достижении политического урегулирования.
Когда подошли к военной составляющей, я предложил отталкиваться от российского проекта. Но В. С. Черномырдин был иного мнения: "Давайте пойдем по натовскому варианту и будем как бы накладывать на него свои предложения". Так что за основу взяли американский проект. По ходу обсуждения по ряду позиций, действительно, удалось сразу найти согласованные решения. Но вот когда подступились к конкретным вопросам, например, о порядке вывода сербских вооруженных сил и сил безопасности, о сроках прекращения бомбардировок, то общего языка не нашли. Тогда приняли решение отставить их в сторону, перенести на следующий день, чтобы не останавливать переговоры в целом. И вернулись к ним уже после работы по секциям и с учетом достигнутых там результатов обсуждения.
После пленарного заседания разошлись по секциям. Мы работали с финскими военными во главе с вице-адмиралом Ю. Каскелла и американцами, уже названными генералами Д. Фогльсонгом и Дж. Кейси. Работали до позднего вечера и смогли согласовать 7 пунктов. Не стану преуменьшать трудности разговора. Были прорывы, но что-то согласовать не удалось. Так, американцы настаивали на вводе своих подразде-
стр. 96
лений и в те сектора, за которые должны были отвечать другие страны. Мы, со своей стороны, высказались за присутствие там подразделений связи, а также медицинских и инженерных, необходимых для восстановления коммуникаций, мостов и иной инфраструктуры, но резко возразили против ввода боевых подразделений армии США. Американцы вынуждены были согласиться с нами.
Коллективно мы также определили, какова будет роль сербских вооруженных сил и сил безопасности на территории Косово. На них возлагалось оказание помощи в развертывании миротворческих сил, а затем совместное несение патрульной и иной службы в приграничной зоне.
Что касается самих миротворческих контингентов, то, с общего согласия, они должны были находиться в Косово в тесном взаимодействии. Нам, однако, не удалось прийти к общему мнению в вопросе об их подчиненности. Российская военная делегация считала неразумным нарушать обычный в таких случаях порядок: войска должны подчиняться своим командирам, а между собой лишь взаимодействовать. Постепенно, правда, выходили на понимание, что эту линию управления нужно дополнить штабом в Белграде, куда входили бы представители всех стран, делегировавших в миротворческие силы свои национальные контингенты, плюс представители югославского генштаба.
Удалось нащупать некоторые подходы и в вопросе, что делать с техникой югославской армии. Копий пришлось поломать немало: ведь половина войск оставалась на территории Косово, но по существу разоруженная, поскольку натовцы настаивали, чтобы была выведена большая часть техники. Иначе говоря, части сухопутных войск оставались бы без танков, без средств противовоздушной обороны и т.д. Наша делегация пойти на это не могла, считая, что если полк, бригада выводятся, то полностью со своей техникой и вооружением, если же продолжают дислоцироваться в Косово, то и их техника и вооружение должны оставаться. Повторюсь, сразу этот вопрос не был решен, но мы подступили к его решению.
Вечером, когда я докладывал B. C. Черномырдину о результатах, он, помнится, бросил представителю МИД РФ В. Е. Ивановскому такую фразу: "Ивановский, смотри, как военные продвигаются. Нужно и нам ускорить процесс политических договоренностей".
Поздно ночью делегации вновь собрались на пленарное заседание, которое позволило проследить, насколько далеко удалось продвинуться в согласовании позиций. Сразу же встал принципиальный вопрос, когда последует прекращение бомбардировок? С. Тэлботт стал настаивать на том, чтобы вначале югославская сторона выполнила достигнутые договоренности, и только затем войска НАТО отказываются от атак с воздуха. Позиция нашей делегации была иной: бомбардировки прекращаются немедленно с момента подписания документа. Заместитель госсекретаря США продолжал настаивать. И здесь впервые мы стали свидетелями своеобразной пикировки между руководителями российской и американской делегаций. В. С. Черномырдин даже повысил голос: мол, если не хотите договариваться, тогда мы покидаем Бонн и улетаем в Москву. "Вы этого хотите?" С. Тэлботт сразу сник. Это вселяло надежду, что за достойный для нашего союзника мир мы будем бороться твердо.
Как это сплошь и рядом бывает в дипломатической практике, если чего-то не удается достичь за столом переговоров, дело переносится в кулуары. Поздно ночью я получил информацию, что С. Тэлботт проводит с М. Ахтисаари приватную беседу, а следующим к нему уже приглашен B.C. Черномырдин. Проверить эту информацию удалось простым способом: я прошел мимо морского пехотинца, который стоял у кабинета главы американской делегации, как бы по ошибке открыл дверь и действительно увидел там финского президента. Хозяин кабинета показывал сидевшему М. Ахтисаари какие-то бумаги.
После этого - а было уже близко к 2 часам ночи - нашей делегации была дана команда ехать в отель, отдыхать. Вроде бы все собрались у выхода, но В.С. Черномырдин вдруг говорит:
стр. 97
- Вы поезжайте, а мы тут еще немного поработаем.
На следующее утро мы с генералом В. М. Заварзиным приехали во дворец. В рабочем зале видим: два стола сдвинуты, разложены бумаги, и В. С. Черномырдин со своей командой что-то сосредоточенно обсуждает. Только мы зашли, присутствовавшие стали быстро собирать бумаги. Я, поздоровавшись, бросил реплику:
- Виктор Степанович, что за переполох? - Он ответил:
- Мы тут обсуждаем политические вопросы, они вас не касаются. - Я возразил:
- Не могут не касаться, вопросы политические и военные взаимосвязаны. Он в ответ поинтересовался:
- Вы завтракали? Нет? Тогда идите, завтракайте, вернемся к этому разговору попозже.
И смотрю - дружно перешли в другое помещение. Не скажу, что это сильно меня встревожило, но что-то кольнуло: всегда неприятно сознавать, что от тебя что-то скрывают. Позавтракав, мы присоединились к коллегам. Я подошел к B. C. Черномырдину, поинтересовался, какова консолидированная позиция у нашей делегации? Он ответил уклончиво:
- Посмотрим... Я не отступал:
- Нашу, военную, позицию вы поддерживаете?
От прямого ответа он вновь уклонился и предложил:
- Вы давайте с военными еще поработайте, а потом сядем вместе и выработаем окончательную позицию.
Я, может, напрасно не придал такой уклончивости и неопределенности особого значения, отнеся ее на счет сложности и напряженности переговоров. Мы опять уединились с американскими и финскими коллегами и стали продвигаться по уже в принципе согласованным вопросам, сосредоточиваясь на сей раз на технической стороне реализации договоренностей.
Не могу не сказать о большой позитивной посреднической роли вице-адмирала Ю. Каскелла, ныне командующего оборонительными силами Финляндии. Финны, оказывается, трудились всю ночь, пытаясь найти развязки в тех вопросах, по которым наши и позиции американцев не сходились. Они, например, предложили творчески заимствовать опыт того, как в Финляндии организуется управление воинскими формированиями в условиях двойного подчинения. Напомню, эта проблема стала камнем преткновения, когда встал вопрос о порядке функционирования многонациональных миротворческих контингентов на территории Косово. Словом, финские военные активно способствовали поиску компромисса, вызвав у нас глубокое уважение к их профессиональным и личным качествам.
В 11 часов началось пленарное заседание. Естественным было отталкиваться от того, чего участники переговоров достигли накануне, и идти дальше. И вдруг С. Тэлботт, зачитав новый вариант документа, в своей основе тот же, что обсуждали накануне и от которого уже значительно отошли в процессе переговоров, предложил начать обсуждение заново. Я сразу же попросил слова для возражения:
- Уважаемые господа, о чем идет речь? Если мы вчера согласовали позиции, зачем же сегодня начинать с нуля?
Смотрю на главу нашей делегации, но активной поддержки B. C. Черномырдина не вижу. Более того, он обращается к С. Тэлботту с, мягко говоря, странным вопросом:
- А что, Строуб, вы хорошо поработали? - Тот отвечает:
- Да, да, хорошо.
- Ну, тогда давайте обсуждать.
Я потребовал короткого перерыва для консультации и прямо спросил главу делегации, о чем идет речь. Попытался воззвать к элементарной логике:
- Виктор Степанович, вчера с таким трудом был согласован ряд принципиальных позиций. Сегодня мы, военные, вышли еще на несколько позитивных решений. Учтем
стр. 98
их и пойдем дальше. Возвращаться к первоначальному, пусть и несколько обновленному варианту, представленному американцами, нет никакого резона. В ответ слышу:
- Они же тоже ночь работали, давай послушаем, что они хотят.
- В таком случае, - возражаю я, - нельзя обсуждать с голоса. Они должны раздать этот документ всем участникам переговоров, а мы возьмем его для изучения и тогда уже выскажем мнение.
В. С. Черномырдин сказал, что решить, как действовать, можно по ходу обсуждения. Он, на мой взгляд, явно отступал от директивы президента. Я счел необходимым довести до его сведения, что обо всех договоренностях, достигнутых накануне, мною уже доложено в Москву.
- А почему ты через голову докладываешь? - повысил тон мой собеседник.
Я ответил, что, поскольку подчиняюсь министру обороны, то обязан шифротелеграммой информировать И. Д. Сергеева о результатах каждого дня переговоров. В.С. Черномырдин не отступал:
- Давай, через голову не прыгай, я - глава делегации и я принимаю решения. Сейчас будем слушать американский документ.
Я вновь возразил:
- Раз у нас нет единства во взглядах, нам надо прервать переговоры и лететь в Москву на консультации.
Своему ответу B. C. Черномырдин, как мне тогда показалось, придал нотки примирения:
- Давай все же послушаем, что Тэлботт скажет, а уже тогда соберемся и определим, куда лететь: в Белград или в Москву.
Я понимал, что наши разногласия, стань этот факт известен американцам, ослабят позиции России на переговорах, и до поры до времени не стал выносить их за пределы делегации. Кроме того, за B.C. Черномырдиным как руководителем нашей миссии оставалось последнее слово. И конечно же, хотелось надеяться, что действительно так и будет: С. Тэлботт зачитает свой вариант, потом мы соберемся делегацией, обсудим услышанное и либо выскажем несогласие с позицией наших оппонентов, либо, в крайнем случае, сошлемся на необходимость дополнительных инструкций из Москвы и под этим предлогом прервем переговоры. Думаю, финская делегация пошла бы на это, и С. Тэлботту деваться было бы некуда. Поэтому, скрепя сердце, я согласился: пусть будет так, как предлагает глава делегации.
В то же время для меня все более явственным становился отход специального представителя Президента РФ даже от ранее достигнутых с американской и финской делегациями договоренностей, не говоря уже о дальнейшем последовательном продвижении к итоговому документу, в котором были бы отражены и интересы России, и интересы Югославии. Тревожило и то, что он стал избегать нас, военных.
Вернулись в зал для продолжения переговоров. Стали продвигаться по тому самому "улучшенному" варианту документа, представленному американской делегацией, который лишь деталями отличался от прежнего, накануне нами отвергнутого. Естественно, невозможно было избежать дискуссий. Но вопрос: если вчера по данному вопросу мы согласовали позиции, почему сегодня возвращаемся к нему вновь, чаще всего повисал в воздухе. В такой ситуации С. Тэлботт бросал вопросительный взгляд на B.C. Черномырдина, а тот неизменно отвечал: "Хорошо, Строуб, давай дальше".
Когда перешли к военным вопросам, по которым уже была достигнута накануне договоренность, я стал апеллировать к Д. Фогльсонгу с тем же аргументом: "Для чего мы, военные, работали накануне? Тогда договорились об одном, а теперь в документ записывается совершенно другое". Попытался жестко настоять на изменении порядка рассмотрения спорных вопросов:
- Давайте так: я докладываю последовательно каждую позицию, по которой была достигнута договоренность. Затем предоставляем слово господину генералу Фогльсонгу, который либо подтверждает, либо опровергает меня.
стр. 99
Я знал, что честь профессионального военного не позволит Д. Фогльсонгу лгать, и мы сможем, объективно доложив о результатах вчерашних переговоров, переломить ход пленарного заседания. И первая же реакция американского генерала на мое предложение подтвердила высокое мнение о нем. Он поднялся и поддержал мое предложение. Однако тут же инициативу перехватили руководители делегаций. В.С. Черномырдин задал вопрос С. Тэлботту:
- Ну, что, Строуб, мы наших военных будем слушать? Тот с ухмылочкой ответил:
- Нет, не будем.
- Ну, тогда пойдем дальше.
Я не мог понять, что заставляло B. C. Черномырдина полностью принять сторону С. Тэлботта? Сдача им всех позиций была для меня очевидной. Между тем американский дипломат продолжал читать свой текст, глава российской делегации что-то переспрашивал, время от времени возражая по мелочам. Но это лишь подтверждало крепнувшее во мне убеждение, что рассматривавшийся документ был согласован руководителями делегаций между собой еще до начала пленарного заседания.
Своего места на этих переговорах я уже не видел. Выход оставался один: постараться переубедить B. C. Черномырдина, доложить в Москву, обратиться к прессе, словом, не допустить подписание капитулянтского документа. Еще по ходу дела я попросил В. М. Заварзина выйти в кулуары и проинформировать представителей посольства РФ в Бонне лично и министра обороны по телефону: И. Д. Сергеев в первую очередь должен был знать, что В.С. Черномырдин сдает позиции.
Этот факт подтвердился тут же: стоило С. Тэлботту завершить комментарий своей бумаги и задать вопрос: "Каково будет мнение?", как В.С. Черномырдин заявил, что российская делегация полностью согласна с озвученным документом, кстати, высокопарно названным окончательным вариантом плана международного сообщества по урегулированию кризиса в Косово.
Здесь, полагаю, необходимо сделать отступление, чтобы изложить содержание этого "окончательного варианта", иначе читателям будет трудно судить о причинах драматизма последовавших событий. Соглашение предусматривало: немедленное прекращение "насилия и репрессий" в Косово; вывод оттуда военных, полиции и военизированных подразделений Югославии; размещение там под эгидой ООН миротворческих контингентов; автономию Косово в составе Союзной Республики Югославии; назначение Советом Безопасности ООН временной администрации края для обеспечения руководства на переходный период; возврат в Косово ограниченного числа сербских военных для установления связей с международными силами безопасности, разметки минных полей, охраны сербских святынь и присутствия на основных пунктах пересечения границы; безопасное и свободное возвращение всех беженцев и перемещенных лиц; политический процесс, который должен был обеспечить значительную автономию для Косово, суверенитет и территориальную целостность СРЮ и других государств региона; разоружение Армии освобождения Косово (АОК).
На первый взгляд, это был вполне добротный документ, учитывавший интересы всех вовлеченных в конфликт сторон. Собственно, на это и напирал B. C. Черномырдин. Однако те, кто знал ситуацию изнутри, не могли не понимать, что вывод из Косово югославской армии и сил безопасности будет означать утверждение в регионе либо сепаратистов из АОК, либо натовских войск, либо вообще союз между ними против югославов. В любом случае для Белграда это оборачивалось политическим проигрышем, сулившим дезинтеграцию и распад единого государства, поскольку он не только терял контроль над своей территорией, но и отстранялся от участия в стабилизации обстановки.
При этом от югославского руководства согласие требовалось в ультимативном порядке, поскольку в документе особо оговаривалось: прекращение военных действий произойдет только после начала вывода войск, "доказательства которого поддаются проверке". Забегая вперед, скажу, что НАТО приняло решение о приостановке воз-
стр. 100
душных ударов по Югославии только 10 июня, то есть почти через неделю после одобрения Скупщиной Сербии "мирного плана по Косово". К этому времени тысячи человек были убиты и ранены, лишились крова, ущерб от бомбардировок составил более 130 млрд. долл.
"ГЕНЕРАЛ, ТЫ ЧТО СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ?"
Но - вернемся в зал заседаний. Поскольку решение о поддержке американского проекта было принято B. C. Черномырдиным единолично, не только без консультации с Москвой, но и со своей делегацией, я встал и заявил, что категорически не согласен с ним. Понимал, что сжигаю за собой все мосты, но и лукавить не желал. И потому заявил, что предложенный документ - это не равноправное соглашение, а ультиматум, в связи с чем военная часть делегации не будет участвовать в его подписании и покидает зал заседаний.
В. С. Черномырдин бросил мне вдогонку:
- Вашей подписи тут и не требуется.
Мы с В. М. Заварзиным вышли из зала, после чего я связался с И. Д. Сергеевым и доложил о том, что произошло. В аэропорт мы также уехали раньше, не дожидаясь пресс-конференции, устроенной B.C. Черномырдиным и С. Тэлботтом. Затем в аэропорту специальный представитель Президента РФ продолжал уверять журналистов в "грандиозном успехе". Уже зайдя в самолет, он заявил:
- Эй, генерал, ты что себе позволяешь?
Я потребовал, чтобы он обращался ко мне, как положено по уставу: "товарищ генерал-полковник" или "генерал-полковник Ивашов" и перешел на "вы". Он среагировал немедленно:
- Ну, мы еще посмотрим, когда прилетим в Москву, будете ли вы генералом. Я Борису Николаевичу уже доложил.
Потом В. С. Черномырдин попытался вызвать меня на диалог: мол, смотрите, этим соглашением мы добиваемся прекращения огня, оставляем Косово в составе Сербии. Что же еще нужно? Я ответил, что, возможно, бомбежки и прекратятся, но о территориальном единстве Югославии можно забыть. Присутствие на сербской земле натовских войск, пусть и с мандатом миротворцев, только подстегнет албанских сепаратистов.
Взлетев с немецкой земли, наш самолет взял курс на югославскую столицу. На календаре стояло 2 июня.
Когда я сказал B. C. Черномырдину, что прежде он обязан лететь в Москву, в ответ услышал:
- Я вам ничего не обязан... Все, летим в Белград.
Уверен, он солгал тогда, сказав, что разговаривал с Б. Н. Ельциным, и тот его поддержал. Я убедился в этом, когда мы приземлились в Белграде. С аэродрома я с военным атташе генералом Е. Н. Бармянцевым поехал в наше посольство и по закрытой связи обстоятельно доложил сложившуюся ситуацию министру обороны РФ. И. Д. Сергеев сказал, что в свою очередь немедленно доложит Президенту РФ.
Встреча с югославским руководством уже началась, когда ко мне подошел российский посол Ю. М. Котов и показал телеграмму от Б. Н. Ельцина главе делегации. Она была следующего содержания: "Строго соблюдайте мои указания. Добивайтесь немедленного прекращения бомбардировок". Я попросил посла: "Давайте я сам вручу ему телеграмму с комментариями". Но он ответил, что как посол обязан вручить сам, и добавил: "А комментировать можете".
Мы подошли к B. C. Черномырдину вместе, посол передал телеграмму, а я спросил:
- Ну, что, Виктор Степанович?
Он, как мне показалось, отреагировал несколько нервно:
- А что? Мы вот и делаем, мы добиваемся прекращения бомбардировок.
Потом он приободрился и продолжал гнуть свою линию. В Белграде это в полной мере проявилось. Президент Финляндии М. Ахтисаари вел себя сдержанно, если не
стр. 101
сказать пассивно, он, кстати, и в ходе переговоров особой активности не проявлял, чаще всего высказывал нейтральное мнение. Американцев не было. Так что основную роль в том, чтобы добиться капитуляции Югославии, взял на себя, как ни прискорбно, российский представитель.
В начале встречи с югославами В. С. Черномырдин много говорил о тяжелейшей, как он выразился, работе, которая была проведена в Бонне, о том, что документ "получился хороший" и югославское руководство обязано его принять.
С. Милошевич попросил размножить текст на русском и английском языках и раздать членам руководства для ознакомления. Я работал с военными и видел реакцию Д. Ойданича, когда ему переводили основные, базовые положения этого документа. Он нервничал, понимая, что это - сдача всех позиций. Время от времени вопрошал: "Почему? Почему Россия нас бросила и вынуждает капитулировать?". Сколько же боли звучало в этих словах! Тем не менее я старался удержать его от отчаяния, советовал не паниковать, а биться за каждый пункт, вносить поправки, настаивать на их обсуждении, словом, хоть как-то выправлять ситуацию. С учетом того, что американская делегация в Белграде отсутствовала, думалось, что, по крайней мере, несколько дней в запасе есть, чтобы успеть провести консультации в Москве и скорректировать российскую позицию, преодолев капитулянтство.
С сербскими генералами стали думать, какие поправки необходимо внести. Набралось их много. Доложили президенту С. Милошевичу, и он с предложениями своих военных согласился. Когда возобновили разговор за общим столом, президент СРЮ сказал, что документ не вполне приемлем для югославов и они хотели бы в ходе обсуждения внести коррективы. На это В. С. Черномырдин отреагировал мгновенно:
- Никаких поправок! Вы должны сказать: да или нет. Если да, то для вас наступает мир, сохраняется целостность. Если нет, то будут продолжаться бомбардировки, - и он стал живописать тяжелейшие последствия.
Начались долгие препирательства. С. Милошевич справедливо говорил о том, что не они спровоцировали конфликт, что Югославия - жертва агрессии, что представленный документ носит характер ультиматума. Он пытался склонить B. C. Черномырдина к компромиссу. Но тот стоял жестко: только "да" или "нет". При этом он буквально подгонял югославов, стремясь вырвать у них согласие еще до конца дня, чтобы успеть завершить все к отлету М. Ахтисаари. Видимо, даже ему не хотелось брать на себя сомнительную честь в одиночку додавливать югославов. Помнится, мелькнула досадная мысль: эх, этот бы его напор да на переговорах с американцами.
Югославское руководство, к его чести, устояло перед таким напором и заявило, что будет продолжать работать над документом, если потребуется, всю ночь. В. С. Черномырдин вынужден был согласиться с ночевкой во фронтовом Белграде. М. Ахтисаари, опасаясь бомбардировок, улетел в соседнюю Венгрию.
Вечером С. Милошевич и наиболее высокопоставленные члены югославского руководства встретились с российской делегацией за чашкой кофе. Продолжили обмен мнениями по главной проблеме. В. С. Черномырдин заметно изменил тональность разговора:
- Слободан, ты извини, я, может, резковато говорил, но обстановка требует.
На это президент СРЮ возразил, что суть дела не в резкости выражений, а в кардинальной смене российской позиции. В такой, совершенно иной ситуации им непросто принять решение. И опять повторил, что документ носит характер ультиматума.
- А в чем ты видишь ультиматум? - спросил В. C. Черномырдин. - Посмотри, бомбардировки прекращаются - разве это плохо? Хорошо. Гарантируется целостность Союзной Республике Югославии - разве это плохо? Косово возвращается - тоже хорошо. Что тебе еще нужно?
На этот горячий монолог один из присутствовавших, по-моему, это был президент Сербии М. Милутинович, отреагировал вопросом:
- Виктор Степанович, когда все обещанное наступит? Спецпредставитель насупился:
стр. 102
- Что вы хотите: чтобы сегодня подписали, а завтра наступило? Так не будет. Потребуется месяца три, полгода.
В этот момент М. Милутинович повернулся в мою сторону:
- Хотелось бы знать мнение генерала Ивашова.
Я ответил, что, если югославы примут этот документ, обещанное господином Черномырдиным не сбудется никогда. Югославия потеряет статус суверенного государства, будет расчленена и разгромлена, Косово уже никогда не вернется в состав СРЮ. На это В. С. Черномырдин отреагировал по-своему:
- Что вы слушаете Ивашова? Его даже в НАТО ястребом называют.
С. Милошевич поинтересовался у B. C. Черномырдина, что будет, если Югославия откажется подписывать этот капитулянтский договор? Собственно, этот вопрос в той или иной связи задавался и раньше. На сей раз югославский президент не просто спрашивал, а как бы рассуждал вслух, апеллируя к разуму собеседника. Собирается все государственное и партийное руководство, вопрос чрезвычайно сложный, болезненный, и решение не очевидно. Просил дать совет, как поступить в таком случае.
Писали, что, отвечая на прямой вопрос югославского президента, В. С. Черномырдин в этот момент якобы смахнул все со стола и сказал: "Вот что будет с вашей страной - голое пространство, вас уничтожат". Я не могу подтвердить этот факт, но допускаю, что такое могло произойти. Довелось быть свидетелем того, как В. С. Черномырдин запугивал югославов, говорил примерно так: "Вас будут добивать, бомбить, вы навсегда потеряете Косово, и целостности никакой не будет".
Я же на той встрече больше публично не высказывался, но на протяжении всей ночи общался с Д. Ойданичем и другими руководителями Югославской народной армии, помогая поиску выхода из тупика, в котором оказались наши гостеприимные, но унижаемые хозяева. Помню, как сербские генералы буквально со слезами на глазах говорили мне: "Мы ведь не проиграли, почему же должны капитулировать?"
И без того тяжелая ночь со 2 на 3 июня 1999 г., помимо всего прочего, ознаменовалась информационным скандалом. В полночь по московскому времени корреспондент ИТАР - ТАСС Т. Замятина, находившаяся вместе с другими журналистами в президентском дворце, передала в Москву, что в российской делегации произошел раскол.
Мне до сих пор неизвестно, от кого она получила в общем-то верные сведения об иной позиции военных, нежели у руководителя делегации, возможно, что-то просочилось из Кремля. Это стало информационной бомбой, получило резонанс во всем мире. Я узнал о содержании "тассовки" часа в четыре утра, когда в помещение, где мы консультировались с представителем СРЮ, буквально ворвался пресс-секретарь B. C. Черномырдина. Есть ложное сообщение о расколе в делегации, сообщил он и добавил, что по указанию своего шефа привел журналистов, ждущих моего опровержения. Я вежливо выставил его за порог, поскольку у нас с югославом шла беседа, да и по здравому размышлению решил, что информация Т. Замятиной скорее на пользу делу, чем во вред.
Наутро пресс-служба посольства подготовила подборку материалов о реакции на наши переговоры, и перед выездом во дворец на последний раунд мне удалось просмотреть ее. Я с удовлетворением отметил, что располагаю если не союзниками, то единомышленниками. Находившийся в Китае министр иностранных дел И. С. Иванов, мягко говоря, не одобрил документ, предъявленный югославам. Сильную негативную реакцию на действия B. C. Черномырдина продемонстрировала Государственная Дума. Слова осуждения звучали и в различных общественных кругах.
Тяжелый осадок оставил телефонный звонок из МИДа. Позвонивший, что называется, в частном порядке один из заместителей министра бросил упрек: "Как же так, надежда была на вас, что вы отстоите российские и югославские позиции, а что вышло?". Я кратко обрисовал ситуацию и в свою очередь спросил, почему же их, мидовский, представитель ведет себя так предательски? Вероятно, после этого разговора со Смоленской площади последовала какая-то реакция, ибо стоило нам с В. М. Заварзиным появиться в вестибюле дворца, как к нам подошел взволнованный В. Е. Иванов-
стр. 103
ский. Видя нас закуривающими, он тоже попросил сигарету. На наше недоумение - он до этого не курил - как-то отрешенно ответил:
- Жизнь такая, что закуришь, - и посетовал: не исключено, что он после этих переговоров будет понижен, в любом случае достанется ему. Попытался даже апеллировать ко мне: - Леонид Григорьевич, вы же видели, в какой ситуации пришлось работать, я был зажат и не мог поступить по-иному.
Но сочувствовать ему мы не стали. Подошел B. C. Черномырдин:
- У, как тут душно. Пойдем, Леонид Григорьевич, прогуляемся.
Вышли во внутренний дворик, а там - масса телекамер, журналисты... В. С. Черномырдин подхватил меня под руку и дал команду своему пресс-секретарю:
- Где там твои журналисты, пусть подойдут. Мы с Леонидом Григорьевичем подтвердим, что никакого раскола между нами нет.
Но я отказался лгать, развернулся и ушел. А он больше не делал попыток демонстрировать перед прессой мнимое единство со мной.
Примерно с получасовым опозданием явно измученные бессонницей и напряженной работой, подавленные (это было видно), прибыли руководители СРЮ. С. Милошевич без обиняков заявил, что, поскольку югославы остались одни, без союзников, они, обсуждая всю ночь сложившуюся ситуацию, приняли решение принять то, что от них требуют. Явно обрадованный, хотя и принявший озабоченный вид В. С. Черномырдин стал заверять, что Россия сделает все, чтобы прекратились бомбардировки, чтобы была сохранена целостность Югославии, но это, на мой взгляд, уже не имело никакого принципиального значения.
По пути из Белграда в Москву с руководителем делегации я принципиально не общался, а по прилету во Внуково не спешил покинуть самолет. Но без меня В.С. Черномырдин отказался выходить к прессе.
Отвечая на вопросы журналистов, я всякую дипломатию отбросил. То, что мои оценки шли вразрез с восторгами, которые источал B. C. Черномырдин, заявляя о полном успехе своей миссии, меня не беспокоило. Страна должна была знать правду.
Что же касается угроз разобраться со "строптивыми генералами", то мне стало известно о попытке давления на маршала И. Д. Сергеева со стороны А. С. Волошина и других функционеров из администрации Президента РФ с тем, чтобы убрать меня с должности. С проектом указа на эту же тему пытался попасть к Б. Н. Ельцину и B. C. Черномырдин. Вероятно, убедить в этом самого президента не удалось, поэтому стали действовать через министра обороны. Но И. Д. Сергеев поступил как настоящий солдат, заявив: "В случае снятия генерала Ивашова прошу освободить от должности и меня, потому что Ивашов действовал в соответствии с моими указаниями".
Но это было спустя некоторое время. А тогда, едва мы приземлились во Внуково, встречавший офицер доложил, что И. Д. Сергеев, невзирая на поздний час, ждет меня с подробным докладом. Зная по-хорошему беспокойный характер министра, я еще в самолете набросал план доклада, отразив в нем все основные этапы переговоров, позиции сторон, их аргументацию. Естественно, готовился отстаивать ту позицию, которую занял в Бонне и Белграде.
И. Д. Сергеев ожидал меня в служебном кабинете и, поспешив мне навстречу, встретил крепким рукопожатием. Часа три продолжался доклад, собственно, не столько доклад, сколько детальное обсуждение, обмен мнениями. Главное, чему мы не могли тогда найти разумное объяснение, была позиция специального представителя Президента РФ. Помнится, по ходу разговора министр несколько раз вопрошал: "Ну, почему, почему Черномырдин вдруг такой кульбит сделал?".
Через несколько дней И. Д. Сергеев докладывал Б. Н. Ельцину. В письменный вариант доклада был заложен вывод о ситуации, в которой оказалась Россия в результате принятия СРЮ натовского ультиматума: наша страна серьезно поколебала свой международный престиж, потеряла союзников на Балканах. Не скрывалось, что содеянное скажется на престиже не только страны, но и ее президента. Далее высказывалось предложение о необходимости максимально сгладить отрицательные последст-
стр. 104
вия капитулянтского соглашения: в первую очередь поддержать Югославию в политическом, а если возможно, то и в экономическом плане, чтобы попытаться восстановить наши позиции на Балканах.
Мне трудно с большой определенностью говорить о том, как Б. Н. Ельцин отреагировал на доклад Министерства обороны. Я потом видел текст: Президент поставил несколько восклицательных знаков на полях, расписался на первом листе. Об иной реакции я не знаю. Симптоматично, однако, что, невзирая на победные реляции B. C. Черномырдина, Б. Н. Ельцин после этого его своим спецпредставителем уже не называл и от встреч с ним уклонялся. Это, думаю, о многом говорит.
Улучшить ситуацию насколько возможно российская сторона попыталась при разработке военно-технического соглашения, заключение которого было предусмотрено "Мирным соглашением по Косово". По решению министра обороны РФ в Куманово (на территории Македонии), где шли переговоры, были направлены генералы В. М. Заварзин и Е. Н. Бармянцев. Однако участию наших представителей натовцы воспрепятствовали, имея на то формальное основание: пресловутый ультиматум предусматривал участие в этом процессе только двух сторон - НАТО и Югославии. Подавленные политическим поражением сербы на российском участии тоже не настаивали. Таким образом, Россия оказалась за бортом переговорного процесса.
Перехватить инициативу удалось лишь после того, как 7 - 8 июня в Бонне на заседании министров иностранных дел "восьмерки" был выработан проект резолюции Совета Безопасности ООН, которая после ее принятия получила памятный для многих номер - 1244.
Надо отдать должное И. С. Иванову: он держался очень твердо. Еще в Москве, проводя совещание по подготовке к заседанию "восьмерки", он дал понять, что надо попытаться исправить в пользу России и СРЮ то, что заложено в "Мирное соглашение по Косово" С. Тэлботтом, М. Ахтисаари и B.C. Черномырдиным. В Бонн мы полетели, имея вариант будущей резолюции N 1244. Американцы привезли с собой свой вариант, который разделяли все страны НАТО. Японцы, пока это не касалось экономического участия, вели себя индифферентно. Судя по всему, их беспокоило лишь одно: чтобы не переплатить за восстановление югославской инфраструктуры. Т.е. на переговорах столкнулись два проекта - российский и американский.
Доминировать пыталась государственный секретарь США М. Олбрайт, которая настойчиво дожимала партнеров по переговорам, дабы зеркально повторить в этой резолюции ультимативные требования к Югославии. Ей удалось навязать такой порядок, когда шли по тексту, который был сформулирован в НАТО, пытаясь потом соединить его с российским вариантом.
Очень активно вел себя хозяин встречи - министр иностранных дел ФРГ Й. Фишер, он все время пытался склонить российскую делегацию к согласию с натовским вариантом. Другие министры не проявляли особой активности, видимо, предполагая, чем это чревато. Когда по одному из пунктов резолюции мы предложили свою формулировку, министр иностранных дел Канады вдруг заявил: "А чем плохо предложение России? Его можно было бы принять". Бедный канадец! М. Олбрайт объявила перерыв, и после него этот министр замкнулся в себе и, по-моему, больше ни слова не произнес.
Веду разговор к тому, что обстановка была предельно напряженной, но российская делегация во главе с И. С. Ивановым стояла крепко. Было ясное понимание того, что резолюция, которая не исправит в нашу и сербскую пользу документ Тэлботта - Ахтисаари - Черномырдина, нам не нужна. Поэтому министр иностранных дел России отстаивал каждый пункт, шел, что называется, стенка на стенку.
Помню, в конце первого дня, в течение которого западная делегация занималась только тем, что безуспешно пыталась склонить российскую делегацию на свою сторону, М. Олбрайт заявила:
- Мы не разойдемся, пока не согласуем весь текст резолюции.
Игорь Сергеевич, услышав это, взял свой портфель, пожелал всем успехов, мы встали вслед за ним и ушли. В зале - полная растерянность. Без России какая работа?
стр. 105
Когда собрались вновь, лица у не выспавшихся натовцев выглядели помятыми, но подход уже был другой.
Случались и смешные эпизоды. По одному из пунктов резолюции никак не могли найти согласия. М. Олбрайт предложила сделать перерыв, чтобы И. С. Иванов проинформировал Москву о предложении американцев. Если бы мы и хотели, кому было докладывать? Б. Н. Ельцин болен, Е. М. Примаков - уже в отставке, И. Д. Сергеев дал все полномочия по военным вопросам мне. Поэтому в своей рабочей комнате мы просто выпили кофе, позвонили своим семьям и вернулись в зал переговоров.
Натовцам же сказали, что в Москве думают над американской редакцией. Вскоре у нашего министра иностранных дел зазвонил мобильный телефон. Игорь Сергеевич отошел в сторону и стал разговаривать. Все напряженно ожидали. Когда министр вернулся за стол, М. Олбрайт спросила:
- Ну, что там, Игорь?
- Звонил господин Черномырдин, - ответил тот, - и потребовал, чтобы я держался и вам не уступал.
Вздох разочарования на противоположной стороне стола утонул в хохоте российской делегации.
Конечно, не все мог и руководитель нашей делегации, и полностью добиться принятия нашего варианта документа было невозможно. Все же резолюция СБ ООН N 1244 более или менее выправила ситуацию. Но требовалось точно определить нашу и НАТО роль в косовском урегулировании. 9 июня я встретился с Д. Фогльсонгом, который вместе с С. Тэлботтом прилетел в Москву. Я предложил своему партнеру вернуться к ранее достигнутым договоренностям по нарезке секторов и дислокации в автономии сербских военных, скорректировать их и идти дальше. Но, увы.
- Ситуация кардинально изменилась, господин генерал, - услышал от него. - Однако у нас есть предложение для России.
- Какое?
- Мы разрешаем вам одним батальоном участвовать в американском секторе, - и на столе появилась карта с разметкой секторов.
Нечего сказать, "великодушное" и "соблазнительное" предложение. Переспросив переводчика, действительно ли был использован термин "разрешаем", и получив подтверждение, я предложил генералу изучить резолюцию Совета Безопасности N 1244:
- В соответствии с резолюцией присутствие по безопасности в Югославии осуществляют члены ООН и международные организации. Так вот, не НАТО, а Россия как постоянный член Совета Безопасности имеет приоритетное право на это самое присутствие.
- Что вы имеете в виду? - услышал в ответ.
- Только одно - необходимость точного выполнения резолюции N 1244. Американцы посовещались и внесли новое предложение - российской армии двумя батальонами участвовать в мобильном резерве сил альянса (КФОР) под командованием британского генерала Майка Джексона.
Худшего не придумаешь - попасть в оперативное подчинение к натовскому генералу и явно для выполнения самой грязной работы по подавлению сопротивления сербов. Я заявил, что подобное предложение также идет вразрез с буквой и духом резолюции и не соответствует позиции российской стороны. И если у партнеров по переговорам нет в запасе ничего иного, то мы будем действовать самостоятельно.
Д. Фогльсонг был заметно растерян. Возможно, он заранее предполагал, что мы не пойдем в унизительное подчинение к натовцам, но предложить иного не мог, это было не в его полномочиях. Оставшись один на один, он спросил:
- Господин генерал, что вы намерены предпринять?
Я повторил, что, если со стороны НАТО не последует конструктивных предложений, мы в Косово будем действовать, как сочтем нужным, в рамках резолюции СБ ООН N 1244. На том и расстались.
стр. 106
РОССИЙСКИЙ ДЕСАНТ - В ПРИШТИНЕ
Члены нашей делегации собрались у первого заместителя министра иностранных дел А. А. Авдеева, провели оценку сложившейся ситуации и пришли к выводу, что нам ни в коем случае нельзя идти на это участие лишь ради участия. В этом случае роль России будет унизительной, ее престиж в мировом сообществе будет подорван. В результате мозгового штурма пришли к выводу, что нашей стране нужна своя позиция. У нас есть равные права с другими участниками урегулирования в Косово, и поэтому, если с нами не хотят считаться, будем действовать самостоятельно.
С коллегами из МИДа мы стали готовить доклад министра обороны И. Д. Сергеева Б. Н. Ельцину о том, что нас пытаются исключить из балканского процесса, во избежание чего следует предусмотреть ряд мер. Одной из них мог бы стать одновременный с натовцами ввод в Косово наших миротворческих подразделений.
По-доброму вспоминаю ту небольшую команду специалистов, которой довелось разрабатывать план участия российского контингента в миротворческой операции. Коллеги из Министерства иностранных дел: А. А. Авдеев - первый заместитель министра, А. Н. Алексеев - начальник департамента МИДа. От Минобороны: в Белграде -генерал-лейтенант В. М. Заварзин, в Москве - офицеры Главного оперативного управления и ГРУ Генштаба, от моего главка - вице-адмирал В. С. Кузнецов, начальник Международно-договорного управления, полковники Е. П. Бужинский, Е. И. Дубков, другие генералы и офицеры, все люди разумные, толковые.
Суть доклада сводилась к всесторонней оценке ситуации и предложению предусмотреть одновременный с натовцами ввод российского миротворческого контингента, чтобы вернуть Россию в процесс урегулирования на Балканах на равноправной основе, восстановить ее международный престиж.
Хотя, надо признать, и в МИДе, и в Генштабе были лица, которые рассуждали так: чего нам на рожон лезть, осложнять отношения с Америкой, главное - восстанавливать пошатнувшееся сотрудничество с НАТО.
Проект документа доложили министру иностранных дел И. С. Иванову. Он внимательно прочитал его, внес несколько поправок и завизировал. Позднее шли разговоры, что министр был якобы не в курсе дела, что его чуть ли не "подставили". Это, как видим, не так. И. С. Иванов, возможно, не знал деталей, но они ему и не требовались. Детали - дело военных.
Документ доложили маршалу И. Д. Сергееву. Он, осознавая размеры ответственности и решив, что в этом деле одна голова хорошо, а несколько голов - лучше, провел совещание с должностными лицами Министерства обороны и Генерального штаба. Замысел был поддержан. Лишь после этого министр обороны поставил свою подпись и направился на доклад к Б. Н. Ельцину. Вернулся он из Кремля довольный: президент дал санкцию на синхронный с натовцами ввод российского контингента на территорию Косово.
Для выполнения этой задачи Генеральный штаб определил батальон воздушно-десантных войск из состава российской бригады, входившей в многонациональные миротворческие силы, которые были сведены в дивизию "Север" под командованием американского генерала и дислоцировались на территории Боснии. Российским воинам предстояло совершить марш из Углевика (БиГ - Босния и Герцеговина) до Приштины (Косово) протяженностью более 600 км, пересечь две границы. Одновременно планировалось посадочным способом десантировать два батальона с территории России.
Ввод наших десантников имел смысл только при условии синхронных с натовцами действий. В противном случае было лучше вообще ничего не предпринимать: опоздание не только лишило бы вмешательство России в события какого бы то ни было смысла, но и усугубило бы унизительное положение, в котором она оказалась. Выходило бы, что ни дипломаты не смогли сработать, как должно, ни военные. Однако если натовские подразделения выдвигались с территории соседней Македонии, где они
стр. 107
уже сосредотачивались, в открытую, то нашему батальону, чтобы успеть к границе с Косово в час "X", необходимо было начать марш заблаговременно и - главное условие - незаметно.
О нормативах подразделений НАТО - сколько им потребуется времени на развертывание и выдвижение - наша военная разведка проинформировала точно и своевременно. С их учетом специалисты произвели расчеты, когда нашему батальону следовало начать выдвижение и какое количество времени он мог максимально затратить на выполнение марша, был разработан оптимальный маршрут, предусмотрен порядок поддержания связи с министром обороны и Генеральным штабом, определены меры по соблюдению скрытности и дезинформации натовского командования.
На последнем остановлюсь особо. В группе, которая работала над планом, отдавали себе отчет в том, что в условиях боевых действий в регионе наша бригада в Углевике не могла не находиться "под колпаком" американцев. Поэтому сделать попытку покинуть место постоянной дислокации тайно от командования дивизии "Север" - означало бы наверняка провалить замысел. Дело не в том, что командир бригады проявил бы некое своеволие: нет, он и не подчинялся командованию дивизии, а, согласно установленному порядку, лишь информировал штаб дивизии о тех или иных своих действиях. Но любые, не оговоренные заранее перемещения неизбежно вызвали бы подозрения и доклад в штаб-квартиру НАТО по линии разведки. А если задействована разведка, то такие доклады - нам было хорошо известно - быстро идут на самый верх. В этом случае наш замысел рисковал рухнуть в первый же час своего воплощения в результате мощного политического давления на Б. Н. Ельцина из Вашингтона и Брюсселя, которое последовало бы незамедлительно.
После многочасовых размышлений родилось, казалось бы, простое, но очень остроумное решение - не пытаться скрыть, а наоборот официально проинформировать командование дивизии "Север" о выходе батальона из места постоянной дислокации. Такая практика установилась давно: наши офицеры постоянно находились в штабе дивизии и, оперативно не подчиняясь ее командованию, тем не менее в порядке информации сообщали ему, когда то или иное подразделение российской бригады выходило на разминирование, патрулирование или выполнение иной задачи подобного рода. Поскольку информирование о таких выходах стало, повторяю, обычным, даже рутинным делом, очередное из них не должно было никого насторожить.
И вот в установленный час в череду таких обыденных докладов командование бригады по указанию из Москвы ввело информацию о том, что наш батальон получил приказ на выдвижение на территорию Союзной Республики Югославии. При этом специально был выбран момент доклада - в послеобеденное время, когда тянет вздремнуть и восприятие имеет обыкновение притупляться. Командир дивизии воспринял эту информацию более чем спокойно. Лишь поинтересовался, не нужна ли какая помощь для выполнения той самой "частной задачи". "Помощи не требуется", -услышал в ответ и пожелал русским успеха.
Тонкий учет психологии командования дивизии "Север" сыграл свою роль. Спрятав начало марша за рутинным выходом, мы добились главного - не пошли доклады "наверх" по линии натовской военной разведки и ЦРУ. Сам же штаб дивизии "Север" -это достаточно автономная структура, выше него находился лишь штаб многонациональных сил, в худшем для нас случае командир дивизии доложил бы туда, да и то, вероятно, лишь в рамках итогового доклада за день.
В общем, наш батальон получил временную фору и в течение нескольких часов двигался в удивительно спокойной обстановке. Хочется надеяться, что когда-нибудь имена двух достойных россиян - офицера Генерального штаба и офицера ГРУ, авторов этой остроумной дезинформации, можно будет назвать публично.
Колонна состояла из 15 БТРов и 35 бортовых автомобилей с личным составом. На стороне наших 200 парней был один, но исключительный фактор: большая часть марша проходила по территории дружественной Сербии, и с первых часов стало ясно, что наш расчет на горячие симпатии сербов к воинам под российским триколором оправ-
стр. 108
дался с лихвой. Эффективную помощь в продвижении батальона оказал генерал-лейтенант Е. Н. Бармянцев, наш военный атташе в Югославии.
Под Белградом батальон принял под свое командование генерал-лейтенант В. М. Заварзин. Выйдя с ним на связь, я официально проинформировал Виктора Михайловича, что приказ на осуществление ввода нашего контингента в Косово отдан И. Д. Сергеевым во исполнение прямого указания Президента России. Честно говоря, расстановка сил в Москве не гарантировала, что кто-либо из должностных лиц Генштаба, Министерства иностранных дел или президентской администрации не попытается вмешаться в действия В. М. Заварзина и не поведет какую-то свою линию. Я прямо уведомил об этом генерала и попросил немедленно докладывать обо всех таких попытках.
Когда почти через сутки батальон вышел к границе с Косово, он, как и было предусмотрено, притормозил. Российская сторона не ставила цель нарушать договоренности, достигнутые в рамках "восьмерки", и первой вводить свой контингент на территорию автономного края, но и отставать от НАТО не собиралась. Первый заместитель начальника ГРУ постоянно докладывал министру обороны о местоположении натовских войск, и как только спецподразделения альянса (разведки, связи и другие) пересекли границу Македонии с Косово, генералу В. М. Заварзину была дана команда: "Вперед!". Ночью 12 июня наш батальон в соответствии с планом пересек административную границу Сербии с Косово и двинулся на Приштину.
К этому времени о выдвижении российских десантников в Брюсселе уже знали. Мы ощутили это по резко возросшему дипломатическому давлению со стороны США.
Американская делегация во главе со С. Тэлботтом была на пути в Вашингтон, когда во время полета над Европой на борт поступила команда возвратиться в Москву. Задача, как потом стало ясно, состояла в том, чтобы сковать военно-политическое руководство России видимостью переговоров и обеспечить упреждающий ввод натовских войск в Косово.
Министр иностранных дел И. С. Иванов поздно вечером привез всю команду С. Тэлботта в Министерство обороны. Последний назвал себя специальным представителем президента США и потребовал (именно так!), чтобы переговоры с ним вели министр иностранных дел, министр обороны, начальник Генштаба и другие высокопоставленные военные. И. С. Иванов почему-то согласился удовлетворить это требование. В зале для заседаний коллегии сели за стол. Никаких переговоров на самом деле не было. Украдкой поглядывая на часы, заокеанский визитер вел неспешный светский разговор.
Вопросы же И. С. Иванова и И. Д. Сергеева, когда войска НАТО планируют войти в Косово, С. Тэлботт переадресовывал военным. Генерал Д. Фогльсонг то ли изображал, то ли действительно звонил в Пентагон и заявлял: только через сутки. Наша же разведка и сербские источники докладывали о каждом шаге натовцев, мы видели, что они движутся, и раз эта машина тронулась, ее уже не остановишь.
Пустое времяпрепровождение становилось все более очевидным. Я предложил: пусть министры и начальник Генштаба идут заниматься своими делами, а "переговорщиками", если угодно, будем мы. Если нет конкретной темы, военные могли бы приступить к согласованию вопросов технического плана - об организации взаимодействия и прочее. С. Тэлботт категорически возразил, заявив, что он против отдельных переговоров военных. И действительно, ему нужно было отвлечь от дела не нас, а первых лиц Министерства обороны и Министерства иностранных дел.
Наконец, у И. Д. Сергеева и И. С. Иванова терпение лопнуло, и они ушли в кабинет министра обороны. Спустя некоторое время я последовал за ними, оставив С. Тэлботта и его команду в зале на попечении одного из генералов. В кабинете И. Д. Сергеева царила, конечно, не идиллия, но и того, о чем пишет в своих мемуарах С. Тэлботт, тоже не было2 . А он будто бы слышал, прогуливаясь по коридору у зала заседаний кол-
2 Тэлботт С. Билл и Борис. Записки о президентской дипломатии. / Пер. с англ., М., 2003, с. 404.
стр. 109
легии, как у И. Д. Сергеева в кабинете тяжелые предметы ударяются о стены. Мебель, разумеется, никто не ломал, но обстановка была рабочая, напряженная. Продолжали анализировать ситуацию, просчитывали различные варианты, высказывали свое мнение. И. С. Иванова больше всего страшила перспектива возможного боестолкновения с натовцами. Он настаивал: батальон вводить нельзя, давайте его вернем, задержим, посмотрим, как будет развиваться обстановка. Однако это самое худшее в военном деле, когда несколько раз меняешь подчиненным задачу. Они, видя нерешительность командира, и сами начинают действовать с оглядкой.
По вопросам и репликам И. Д. Сергеева я видел, что маршал тоже опасался неспровоцированного открытия огня против нашего контингента. Но в отличие от своего коллеги склонность к импульсивным решениям не демонстрировал, а побуждал нас к более углубленному и всестороннему анализу ситуации. Вопрос о возможности вооруженного столкновения с натовцами мы отрабатывали еще на стадии принятия решения о броске в Косово. Опираясь на данные разведки и на практику принятия решений в НАТО, приводили аргументы в пользу того, что без решения Совета НАТО американцы удар не нанесут, а другие западные страны тем более. А чтобы такое решение не состоялось, нужно было работать с отдельными членами альянса. И даже если решение о вооруженной конфронтации примут, у нас оставалось время для реагирования, поскольку это могло случиться лишь после неоднократного со стороны США выкручивания рук своим союзникам. Но и при этом на конфликт с Россией решились бы немногие. Так что перспективы консенсуса в НАТО по вопросу о вооруженном столкновении с Россией были весьма призрачными.
Был и еще один вариант, запасной: лететь в Белград и в случае угрозы боестолкновения с натовцами провести блицпереговоры о совместном противодействии угрозе нашим миротворцам. Мы хорошо знали настроения сербских военных: они были готовы развернуть войска в южном направлении и войти в Косово. В этом случае натовцы оказались бы перед перспективой наземной операции, которой они страшно боялись. Тем более что армия СРЮ с удовольствием отомстила бы агрессорам и за жертвы, и за поруганную честь. Да еще в братском союзе с русскими.
Этот аргумент стал решающим. Но можно лишь представить, какой груз ответственности брал на себя министр обороны.
Как стало известно почти сразу же, к давлению на него добавлялись и самочинные действия некоторых должностных лиц. Я находился в кабинете министра обороны, когда его адъютант сообщил мне о звонке В. М. Заварзина по мобильному телефону. Он сообщал: только что по командно-штабной связи боснийской бригады получен приказ начальника Генерального штаба А. В. Квашнина развернуть батальон в обратном направлении (колонна к этому моменту уже пересекла границу и двигалась по территории Косово, правда, об этом из числа присутствующих в кабинете министра обороны знали лишь единицы).
Пришлось напомнить В. М. Заварзину, что решение на ввод батальона принял Верховный Главнокомандующий - Президент России, а приказ о нем отдал министр обороны. Этот-то приказ и обязателен к исполнению. Следовательно, никаких разворотов и остановок - только вперед. А чтобы уберечь В. М. Заварзина от новых, не санкционированных министром обороны приказов, я предложил ему на некоторое время выключить мобильный телефон. Потом, правда, была еще одна попытка А. В. Квашнина - опять же через штаб бригады (в колонне шла командно-штабная машина со своей аппаратурой связи) - передать приказ на остановку батальона. Виктор Михайлович, помня о нашем разговоре, действовал четко и жестко, взяв на себя ответственность за выполнение поставленной задачи.
Между тем в кабинете И. Д. Сергеева обстановка явно стала уравновешеннее: батальон, если судить по докладу А. В. Квашнина, двигался в обратном направлении, и И. С. Иванов успокоился. Неожиданно в кабинет вошел генерал-лейтенант А. И. Мазуркевич, присматривавший за американской группой, и сообщил, что CNN ведет
стр. 110
прямой репортаж о вхождении в Приштину российского батальона. А господин С. Тэлботт срочно желает видеть министра иностранных дел.
Для И. С. Иванова это было подобно грому с ясного неба. Он полагался на заверения А. В. Квашнина (начальник Генштаба и сам был уверен, что его команда о возвращении батальона дошла до исполнителей и действует), а тут... И. С. Иванов в сердцах обругал нас: мол, с вами, военными, как свяжешься, так обязательно попадешь в неприятность. Вышел к американцам и попытался объяснить им, что допущена техническая ошибка, которая будет оперативно исправлена. И уехал к себе. Вслед за ним здание нашего Министерства обороны покинули и С. Тэлботт с командой.
Через непродолжительное время по основным телеканалам прошел сюжет, в котором И. С. Иванов публично повторил сказанное американцам и добавил, что российский батальон будет возвращен в место постоянной дислокации. Но десантников уже с ликованием встречало сербское население Приштины, а мировые СМИ трубили об этом как о триумфе России. Затем наш батальон вышел на аэродром "Слатина" и, как положено по уставу, занял круговую оборону.
Но, прямо скажу, одно напряжение сменилось в Министерство обороны другим. Назавтра в 11 часов утра И. Д. Сергееву предстоял доклад у президента страны, и он, естественно, волновался в ожидании, как отреагируют натовцы? Не спровоцируют ли обстрел, столкновение? В тот же район шла английская бригада. Пытались мы предвосхитить и возможную реакцию Б. Н. Ельцина.
Обстановку разрядил звонок В. М. Заварзина. Он докладывал, что англичане предлагают ему встречу. Я, в свою очередь, доложил И. Д. Сергееву, получил согласие и поставил задачу генералу:
- Встречайся, но на своей территории, англичан должно быть не более пяти - шести человек, чтобы не допустить даже тени провокации или чего-то подобного. По завершении встречи доложить.
Время проходит, В. М. Заварзин молчит. Наконец докладывает:
- Англичане - нормальные мужики. Никакой политики: обсуждаем, как организовать меры безопасности, взаимодействие и т.д.
Потом дополнительно доложил, что командир бригады и пять его старших офицеров просят разрешения переночевать в расположении батальона. У них еще ничего не устроено, а о русском гостеприимстве они наслышаны. Как быть?
От такого звонка сразу стало спокойнее на душе. Доложил Игорю Дмитриевичу Сергееву. От неожиданности он, кажется, даже слегка опешил. Гостей приютить разрешил, посоветовал накормить ужином и даже предложить им по рюмке водки, но не больше. Так что первую ночь новой косовской драмы руководители английской бригады ночевали в нашей командно-штабной машине.
Потом, уже под утро и Д. Фогльсонг попробовал установить связь с В. М. Заварзиным. То есть стало ясно, что натовские военные восприняли рейд российского батальона спокойно и на разных уровнях стали налаживать взаимодействие. Это окончательно разрядило обстановку в окружении И. Д. Сергеева, и мы приступили к подготовке его доклада Б. Н. Ельцину. Изложили ситуацию до ввода нашего батальона и после, указали на попытку С. Тэлботта ввести нас в заблуждение относительно срока ввода натовских войск, убаюкать видимостью переговоров и упредить российский контингент, заняв важнейший стратегический пункт Косово - аэродром "Слатина".
В текст заложили твердое убеждение, что Россия, не сделав в сложившейся ситуации решительного шага, потерпела бы поражение, и не только на дипломатическом фронте, оказалась бы просителем в процессе осуществления международного присутствия в Косово.
Со слов очевидца знаю, что когда И. Д. Сергеев появился в зале, где должно было состояться совещание, присутствующие смотрели на него настороженно, и никто особенно не стремился поприветствовать его, обменяться рукопожатием. Вошел Б. Н. Ельцин, попросил доложить об обстоятельствах ввода российского контингента. Маршал не стал ссылаться на кого-то из подчиненных, хотя и знал, что реакция пре-
стр. 111
зидента - Верховного Главнокомандующего обычно плохо предсказуема. Вполне можно было сойти с трибуны уже и не министром обороны, как случилось с его предшественником. Но взял всю ответственность на себя и доложил: "В сложившейся ситуации, выполняя ваше указание об одновременном вводе, принял решение выдвинуть батальон, взять под контроль стратегически важные объекты. Задача выполнена успешно. Воины-десантники под командованием генерала Заварзина действовали решительно и смело".
После доклада в зале наступила тишина. Паузу прервала фраза, произнесенная со всем известной ельцинской интонацией: "Ну, наконец, я щелкнул по носу..." (здесь президент назвал некоторых руководителей стран НАТО). Тут же из зала донеслось подобострастное: "Вы, Борис Николаевич, не щелкнули - вы врезали по физиономии". Б. Н. Ельцин поднялся и обнял И. Д. Сергеева, поблагодарив за подвиг российских ребят. К маршалу тут же выстроилась очередь с поздравлениями.
Добавлю, что на следующий день Б. Н. Ельцин подписал указ о присвоении В. М. Заварзину очередного воинского звания - генерал-полковник, с чем И. Д. Сергеев и мы, члены его команды, искренне поздравили старшего воинского начальника вновь образованного приштинского гарнизона.
Правда, и в этой ситуации не обошлось без маленькой интриги со стороны антироссийских (не побоюсь этого слова) сил. Нам стало известно, что лейтмотивом готовившейся на НТВ программы "Итоги" небезызвестный Е. А. Киселев собирался сделать заявление, будто военные пошли на ввод батальона в Приштину самочинно, вопреки воле президента и Верховного Главнокомандующего. Намекалось на своеволие военачальников и чуть ли не на возможность военного переворота.
Пришлось пойти на упреждающие меры. Как только указ о присвоении В. М. Заварзину воинского звания "генерал-полковник" был подписан, мы позаботились о скорейшем распространении этого известия по каналам оперативной информации. Теперь уже ни у кого не возникало сомнений, что военачальник отмечен президентом именно за успешный рейд батальона. Столкнуть военных с Верховным не удалось, и Е. А. Киселеву осталось лишь пробормотать нечто невразумительное: мол, если за командование батальоном давать генеральские звезды, то сколько же будет в России генералов?
Как стало известно уже после некоторой стабилизации обстановки в Косово, в НАТО все-таки нашлись горячие головы, которые предлагали вооруженным путем воспрепятствовать российскому контингенту. Американский журнал "Ньюсуик" сообщил о серьезных разногласиях верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе У. Кларка с военным руководством блока, которые и стали причиной досрочной отставки Кларка. Последний отдал приказ натовским летчикам опередить русских и занять аэродром "Слатина". Но британский генерал М. Джексон, командовавший натовским контингентом в составе КФОР, отказался выполнять этот приказ. После этого У. Кларк обратился к главкому объединенными вооруженными силами НАТО в южной зоне Европы адмиралу Дж. Эллису с просьбой в спешном порядке направить военные вертолеты в приштинский аэропорт, чтобы они блокировали взлетные полосы и не дали сесть военно-транспортным самолетам из России. Однако адмирал отказался выполнить эту просьбу, сославшись на то, что это не понравилось бы генералу М. Джексону. А тот, в свою очередь, комментируя свое несогласие с действиями У. Кларка, заявил: "Я не собираюсь развязывать третью мировую войну". Как видим, трезвые головы были и в НАТО, и мы не ошиблись, полагаясь на это.
Итак, наш батальон прочно закрепился на аэродроме "Слатина". Первоначальный план предусматривал, что с территории России будут переброшены по воздуху еще два батальона. Один предназначался для Косовской Митровицы, а второй бы усиливал наш первый батальон в районе аэродрома. Потом он мог бы отойти в город Ниш и стать оперативным резервом. Однако Румыния и Венгрия в нарушение Чикагской
стр. 112
конвенции о праве авиационных полетов не предоставили воздушного коридора, и тот вариант не сработал.
Какой должна быть зона ответственности российского контингента, определилось на переговорах с американцами в Хельсинки 18 июня. Вообще-то мы прорабатывали два варианта. Первый предусматривал, что Россия будет иметь свой самостоятельный сектор, второй - что будем присутствовать в каждом из секторов. Какой из них предпочтительнее - сразу сказать было трудно.
Скажу откровенно, что мы вели консультации и с представителями некоторых стран НАТО, дружественно настроенными к России. Одно время тесное взаимодействие сложилось с немцами. Мы вышли на договоренность о присутствии в их секторе двух российских батальонов и о последующем создании совместной бригады. Это было интересное предложение. Немцы даже брали на себя часть мер по обеспечению нашего контингента, но американцы впоследствии этого не допустили, спровоцировав там выступления албанцев против пребывания нашего контингента. Но, повторяю, предложение было заманчивым.
Когда мы летели на переговоры в Хельсинки, еще не были уверены, какой вариант лучше. И в МИДе были свои расхождения, и в Министерстве обороны, поэтому решено было выстроить тактику таким образом: настаивать на отдельном, российском, секторе, хотя было уже известно о негативной реакции НАТО на это предложение. А когда в переговорах обозначится тупик, как бы отступить и получить согласие на присутствие в других секторах. Такая тактика была одобрена министром обороны и поддержана министром иностранных дел, когда И. С. Иванов прилетел в столицу Финляндии чуть попозже. Избранная линия себя оправдала. При этом американцы сочли результаты переговоров своей победой, мы - своей.
В конце концов в соответствии с резолюцией Совета Безопасности N 1244 в Косово была развернута многонациональная группировка сил стабилизации. В ее состав вошли части и подразделения 22 государств мира, в том числе России. Общая численность группировки КФОР составляла около 46,5 тыс. солдат и офицеров. Российский воинский контингент насчитывал свыше 3,5 тыс. человек и организационно состоял из четырех тактических групп. Каждая из них выполняла свои обязанности в соответствии с общим планом операции, не подчиняясь натовскому командованию. Дополнительно российские миротворцы предупреждали провокации албанских боевиков, оперативно выезжали на защиту православных храмов, откликались на социально-бытовые просьбы сербского населения.
Сложностей было много. Вспоминаю, с каким трудом удалось развернуть и ввести в дело тактическую группу, которая должна была действовать в районе населенного пункта Ораховец. В соответствии с договоренностями Ораховец являлся зоной ответственности российского воинского контингента, но был до этого занят голландскими подразделениями. На консультациях в Москве представителей России и НАТО было принято решение о том, что голландцы освободят эту зону. Мы даже предлагали выполнение задач совместно с голландцами, немцами, но, безусловно, под общим руководством командования российским контингентом. На это натовцы не согласились. Да и препятствия всякие чинились, искусственно подогревалось недовольство албанского населения.
Постепенно удалось сгладить эти шероховатости. Наши миротворцы находили общий язык и с местным населением, и с военнослужащими других стран. Должен сказать, что на тактическом уровне было организовано надежное взаимодействие с командирами батальонов, рот, других подразделений тех государств, в чьих секторах несли службу российские воины, с кем соприкасались при исполнении своих нелегких обязанностей. По общему признанию, пребывание в регионе российских десантников существенно стабилизировало ситуацию.
Так продолжалось до апреля 2003 г., когда начальник Генштаба А. В. Квашнин против всякой логики заявил: "У нас не осталось стратегических интересов на Балканах, а на выводе миротворцев мы экономим 25 млн. долларов в год". Как следствие, россий-
стр. 113
ские миротворческие подразделения были выведены из Боснии и Герцеговины, а также из Косово. Убежден, это идет вразрез со стратегическими интересами России на Балканах. Они есть в регионе уже не одно столетие, не исчезли и сегодня.
К сожалению, в силу господствующей ныне бухгалтерской, утилитарно-прагматической логики мы бросили на Кубе уникальный разведцентр Лурдес, оставили вьетнамский Камрань - лучшую бухту в Юго-Восточной Азии... И что, Россия выиграла? Сдачей всех геополитических позиций обернулся и уход с Балкан. А ведь впервые за много лет ребята-десантники, совершившие бросок на Приштину, возродили у той части мирового сообщества, которая не желает жить по указке из Вашингтона, настоящую веру в Россию.
* * *
Картины недалекого прошлого всколыхнули в памяти события в Косово в марте нынешнего 2004 г. Канун пятой годовщины начала крупномасштабной агрессии НАТО против Союзной Республики Югославии, совершенной якобы во имя прекращения этнических чисток албанцев в Косово, ознаменовался массовым избиением сербов. Десятки убитых, сотни раненых, тысячи изгнанных из отчего дома. Разрушены и подожжены многие церкви и монастыри, осквернены православные святыни. Сербское население, уходя от убийц и погромщиков, устремилось к границе с Сербией и Черногорией. Если это не те самые чистки, не геноцид, то что же?
Именно так вынуждены квалифицировать ситуацию те, кто пять лет назад так пекся о "несчастных" косоварах - натовские военачальники, Совет Европы, руководители ряда европейских государств. Даже военачальник, уполномоченный сохранять мир в этом регионе, командующий силами НАТО в Южной Европе адмирал Г. Джонсон прямо признал: в Косово идут этнические чистки.
Но только ли натовцы в этом виноваты?
New publications: |
Popular with readers: |
News from other countries: |
Editorial Contacts | |
About · News · For Advertisers |
Serbian Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.RS is a part of Libmonster, international library network (open map) Keeping the heritage of Serbia |