В статье анализируются историко-этнические аспекты проблемы Косова, основные концепции и подходы, существующие по данному вопросу в сербской и албанской литературе и политической практике. Особое внимание уделено динамике этноконфессиональной ситуации и попыткам преодоления сербо-албанских противоречий в Косове на основе интеграционных моделей.

The article is devoted to the inter-ethnic and historical aspects of the Kosovo problem. The author analyzes main concepts and approaches used in the Serbian as well as Albanian literature and politics. He also retraces the historical dynamics of ethnic-confessional situation in the Balkan area under examination. Special attention is paid to the integration models as a possible means to solve the Serbo-Albanian contradictions in Kosovo.

Ключевые слова: конфликтология, история Косова, Балканы, Сербия, Албания, межнациональные отношения, геополитика.

Переживающая в настоящее время новое обострение косовская проблема имеет глубокие корни. В ней как в капле воды отразились все противоречия Балканского полуострова - от исторической подвижности межгосударственных границ до перманентного вмешательства в дела региона и проживающих в нем народов великих держав. Одним из важных элементов проблемы Косова остается ее этнический аспект. Многие исследователи видят в непростой истории сербо-албанских взаимоотношений чуть ли не проявление пресловутого "столкновения цивилизаций", описанного С. Хантингтоном (см. [1]). История Косова и Метохии отмечена продолжавшимся на протяжении столетий "этническим соперничеством" сербов и албанцев - такую характеристику места Косовского края в системе сербо-албанских отношений дал однажды один из ведущих современных сербских историков Д. Батакович. На межэтнические противоречия как движущую силу конфликта вокруг тогдашней Старой Сербии (Косово по сербской терминологии XIX - начала XX в.) указывали в 1914 г. в своем докладе члены Международной комиссии по расследованию причин и хода балканских войн [2].

Насколько справедливы подобные утверждения? Представляется, что они - как и очень многое в истории - носят достаточно условный характер в силу, прежде всего, относительности применения этнических терминов и констатации по отношению к одной из сторон косовского конфликта - албанцам Косова. Население Старой Сербии во времена османского ига подвергалось всевозможному насилию, разорению и исламизации, сочетавшемуся с выселением православных сер-

Искендеров Петр Ахмедович - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта РГНФ ("История Косова"), проект N 08 - 01 - 00495а.

бов и заменой его на мусульманское население - что явилось одним из решающих фактов формирования местной демографической картины. "Нигде на Балканском полуострове турецкое управление не было столь опустошительным, как здесь", - подчеркивал сербский исследователь Й. Цвийич [3. С. 69]. По данным сербских источников, в общей сложности в XVIII-XIX вв. из Старой Сербии в Королевство Сербия переселились около полумиллиона человек. Основной пик переселения пришелся на периоды после сербских восстаний 1804 - 1813 гг. и сербо-турецких войн 1876 - 1878 гг. Оставшиеся подвергались насильственной исламизации, в результате чего значительная часть косовских албанцев, по словам Цвийича, "имели сербское происхождение". Сербский исследователь относил к этногеографическому ареалу Старой Сербии не только Ново-Пазарский санджак, Косово-Поле, Метохию и некоторые области к югу от Шар-Планины, но и районы Северной и Центральной Албании, указывая, что Старая Сербия "выходит узким поясом на Адриатическое море около Скадара (Шкодер. - П. И.), Леша и, вероятно, Драча (Дуррес. - П. И.)"[4. С. 23].

Вокруг взглядов и оценок этого ведущего сербского ученого-историка, этнографа и географа начала XX в., ректора Белградского университета и основателя Географического института в Белграде, не стихают ожесточенные споры: ведь они в целом соответствовали подходам и вожделениями сербских правящих кругов и активно использовались последними для оправдания военно-политических акций во время балканских войн 1912 - 1913 гг. и непосредственно после их завершения (см. [5]). На территории Старой Сербии к началу Первой балканской войны имелось "значительное число сербов" - указывал И. Цвийич. Учитывая отсутствие в Османской империи точной статистики сербского населения, он приводит следующие приблизительные данные: на 900 000 сербов, из которых до 300 000 человек исповедовали ислам (включая переселившихся в Санджак мусульман из Боснии), "арнауташей" (албанизированных сербов) было до 200 000 человек, а еще 300 000 - 400 000 являлись настоящими албанскими колонистами. Таким образом, "старое и очень старое албанское население" представляло собой меньшую часть (подробнее см. [3; 4]).

Говоря о проблеме этногенеза косовских албанцев в связи с албанским национальным движением конца XIX - начала XX в., следует иметь в виду, что исторической базой данного движения и в том числе основой для обеспечения необходимого преобладания албанского этноса над сербским во многом являлась как раз проходившая вплоть до конца XIX в. исламизация сербского населения в районах со смешанным сербо-албанским населением. Особенно активно данный процесс проходил в тех районах, где сербский элемент был разрозненным вследствие исхода славянского населения после поражений войск антитурецкой коалиции в 1690 и 1737 гг. Как отмечал И. Цвийич, к середине XIX в. процесс омусульманивания православных сербов принял те же масштабы и тот же характер, который имели аналогичные процессы в отношении сербов-католиков районов Призрена и Джяковицы в XVII-XVIII вв. В то время о существовании албанской нации не решались всерьез говорить даже лидеры албанского национального движения, и статистика фиксировала принявших мусульманство сербов как турок. Но именно сербы-потурченцы в дальнейшем составили значительную часть албанского этноса, который заявил о своих правах в конце XIX в. Подобная ситуация дала Цвийичу возможность скептически рассуждать об "относительной ценности" этнографического принципа в сравнении с "историческим и национальным самосознанием" [6. С. 12 - 13].

С Цвийичем соглашались и некоторые российские эксперты и дипломаты - его современники, в том числе консул во Влере и делегат России в Международной контрольной комиссии в Албании А. М. Петряев, подчеркивавший, что "албанцев Старой Сербии и Македонии [...] в громадном большинстве случаев надо рас-

сматривать как потуреченных и албанизированных славян" (цит. по [7. С. 57]). Он же в своих донесениях неоднократно подтверждал рост влияния албанского фактора в Косове и в целом на Балканах и предупреждал об угрозе, которую он несет. "Албанский народ, - писал он в 1912 г., - никогда не игравший политической роли, под турецким господством приобретает такую силу, что выходит из своей области, расширяя свои границы, поглощает другую народность, за которую стоит славное историческое прошлое" [8. Политархив. Оп. 482. Д. 5296. Л. 52]. О переходе косовских сербов в мусульманство сообщал и один из ведущих российских специалистов в данном вопросе консул в Призрене И. С. Ястребов [8. Ф. Главный архив V-A2. Оп. 181. Д. 675. Л. 33]. В его донесениях присутствуют такие примечательные этнические категории, как "поарнаутившиеся (т.е. албанизировавшиеся. - П. И.) сербы и болгары" [7. Ф. Главный архив V-A2. Оп. 181. Д. 672. Л. 11].

Впрочем, точка зрения о сербских корнях значительной части албанского этноса оспаривалась рядом российских дипломатов еще в начале XX в. - в частности, консулом в Митровице Г. Тухолкой. Последний в обстоятельном донесении от 1915 г. указывал, что албанцы, по его мнению, "несомненно арийского происхождения. По-видимому они издавна жили в горах на западной стороне Балканского полуострова" (цит. по [7. С. 63]). Однако и этот автор признавал процесс албанизации сербов, указывая, что католики села Янево в Приштинской казе "по происхождению сербы и говорят только по-сербски, хотя католическое духовенство и старается их албанизировать с помощью церкви и школы" [7. С. 64]. В этой связи обоснованным представляет мнение одного из ведущих российских этнографов-балканистов Ю. В. Ивановой, указывавшей на объективную сложность проведения межэтнического размежевания в регионе в силу уникальности его многовековой истории. "Ясного представления об этнической принадлежности той или иной группы жителей не было в ту эпоху, - пишет исследовательница. - В османское время, то есть на протяжении почти пяти веков, правовое положение индивида определялось его конфессиональной принадлежностью - "турками" называли всех мусульман, за этим названием стояло многое: право землевладения, службы в армии (другие должны были платить особый налог), занятия определенными видами ремесла и торговли, возможность исполнять некоторые должности в управленческом аппарате и многое другое. Многие представители балканских народов принимали ислам под давлением этих порядков, стремясь избежать особенно тягостных налогов и т.п. Феодальные владетели сохраняли таким путем свои земельные владения и свои привилегии, вливаясь в слой османской верхушки" [9. С. 101 - 102]. Ситуация осложнялась все возраставшим вмешательством в дела региона великих держав, которые "брали на себя решение судеб балканских жителей, исходя из своих интересов и своих видов на этнографическую карту того времени" [9. С. 101].

В противоположность концепции об этническом родстве сербов и албанцев - с начала XX в. использовавшейся сербскими правящими кругами в качестве обоснования включения в состав Сербии не только Косова, но и районов Северной и Центральной Албании - оппозиционные властям сербские силы подчеркивали необходимость рассматривать албанцев в качестве самостоятельного народа, имеющего отдельную историю и собственные национально-государственные интересы и чаяния. В частности, этнические аспекты сербо-албанских взаимоотношений в Косове всесторонне рассматривались председателем Сербской социал-демократической партии (ССДП) Димитрие Туцовичем, занимавшим позиции, прямо противоположные взглядам Цвийича и других сторонников жесткой линии Сербии в албанском вопросе. В конце февраля 1913 г. он написал обширную статью под названием "Работа с албанцами", которая была опубликована в партийной газете "Радничке новине" в номерах от 28 февраля и 1 марта 1913 г. В ней автор преж-

де всего называет основные причины, по которым сербская социал-демократия выступала против похода сербской армии в Албанию: во-первых, это был завоевательный военный поход, против которого "должно восставать любое здоровое сознание", а во-вторых - нападение Сербии на Албанию будет иметь глубокие негативные последствия в будущем, ибо оно "роет бездну между двумя народами, которые в некоторых областях перемешаны очень сильно, вызывает вражду, которая будет очень дорого нам стоить" [10. Кнь. 7. С. 72].

Основные положения статьи вошли затем в его наиболее значительную работу по албанской проблематике - книгу "Сербия и Албания", увидевшую свет в начале 1914 г. Лидер ССДП дает общую характеристику ситуации, сложившейся на Балканах, и на этой основе формулирует задачи сербской социал-демократии в албанском и, шире, в национальном вопросе. Он указывает, что "Балканский полуостров является мешаниной наций с переплетенными историческими воспоминаниями", вследствие чего взаимные территориальные претензии расположенных здесь государств находятся в непримиримых противоречиях друг с другом [10. Кнь. 8. С. 104]. Исходя из этого, автор делает вывод о том, что данные вопросы могут быть успешно решены лишь путем создания нового объединения балканских народов. Необходимость объединения диктуется также потребностями достижения ими экономической самостоятельности. Кроме того, и само "национальное освобождение балканских народов невозможно без объединения всех Балкан в один общий союз" [10. Кнь. 8. С. 105].

Говоря далее об отношениях Сербии и Албании, Туцович отмечает, что существуют объективные возможности и предпосылки их кардинального улучшения, начиная с близости сербского и албанского народов, совместного их участия в борьбе против османского господства и заканчивая существующими взаимными экономическими интересами (сербы заинтересованы в получении выхода к Адриатическому морю, а албанцы - в получении хлеба). Однако, с сожалением продолжает автор, "Сербия вошла в Албанию не как брат, а как завоеватель. Более того, она вошла не как политик, а как грубый солдат"; иными словами, "Сербия как неприятель вошла в Албанию и как неприятель вышла" [10. Кнь. 8. С. 108 - 109]. Это не могло не привести к появлению у албанского народа безграничной враждебности к сербам. Туцович называет этот факт первым итогом завоевательной политики сербского правительства (прикрывавшегося лицемерными рассуждениями о неспособности албанцев к самостоятельному национальному развитию). В качестве второго, еще более опасного, итога он выделяет укрепление в Албании позиций Австро-Венгрии и Италии, политика которых представляет собой постоянную и непосредственную угрозу для балканских народов. В заключение Туцович вновь повторяет свой основополагающий лозунг, ставший основой политики ССДП в национальном вопросе: "Политическое и экономическое объединение всех народов на Балканах, включая албанцев, на основе полной демократии и полного равенства" [10. Кнь. 8. С. 110].

Д. Туцович считался в руководстве сербских социал-демократов главным знатоком албанской проблемы; именно ему принадлежит заслуга разработки программы партии по данному вопросу. Однако в трудах одного из его ближайших соратников Душана Поповича мы также находим важные материалы по албанской проблеме и, в частности, ее этническим аспектам.

16 октября 1913 г. в "Борбе" была опубликована статья Поповича "Опять фиаско", написанная в крайне жестких выражениях. "Не стоит особо удивляться, - утверждает автор, - грубым инстинктам нашей крестьянской массы, об образовании и цивилизации которой это государство никогда не заботилось; не следует точно так же поражаться и узкому и бедному политическому и духовному горизонту наших военных командиров, которые воспитаны таким образом, что хладнокровное, злодейское убийство десятков и сотен албанцев, их жен и их детей они

считают каким-то подвигом героев из трагедии; не нужно особенно возмущаться и по поводу нашего буржуазного общественного мнения, которое дает моральное разрешение на все эти зверства, которое, более того, вызывает аппетит к уничтожению албанцев и их семей, так как представители этого общественного мнения - это те люди, которые не стеснялись того, чтобы журналистскими кампаниями и шантажом разорять семьи своих сограждан: не нужно всему этому особо удивляться, потому что лозунги такого понимания и такой политики выдвигают люди, стоящие на самой большой общественной и политической высоте в Сербии, и потому что хотя бы г. Стоян Протич (Balkanikus), представитель демократических идей и приверженец английского парламентаризма в Сербии (а также министр внутренних дел в правительстве Николы Пашича. - П. И.), имеет смелость в форме объективного научного обсуждения доказывать перед всем миром, что албанцы не имеют права ни на национальную, ни на государственную самостоятельность, что они почти что полулюди, не имеющие права быть членами большой человеческой семьи, ссылаясь в качестве обоснования своих "научных" утверждений на каких-то европейских авантюристов и проходимцев, которые возненавидели Албанию вероятно за то, что не встретили в ней кафе-концерты и английские клозеты, или за то, что им не достался какой-нибудь гешефт!" [11. С 283].

"Рассуждая таким образом и аргументируя таким образом, - пишет Попович, - господа буржуазные патриоты и не замечают, как дают пощечину и самой сербской нации. Черногорцы, несомненно, представляют собой часть сербского народа, по правде говоря, примитивную часть, но со столь ясными природными, характерными, типичными отличительными чертами нашей нации. Это нам не оспорят даже буржуазные патриоты; они чаще всего декламируют и поют с достоинством о том каменистом неприступном гнезде сербского народа, куда еще не проникло разлагающее влияние со стороны. А та часть сербского народа, между тем, находится в очень тесной не только географической но и этнографической связи с северными албанцами, и есть местные пояса, где черногорские племена перетекают в албанские, и наоборот, и где очень трудно провести границу между характерными особенностями этих двух наций. И теперь, если точной является позиция наших шовинистов о том, что албанцы богом или природой приговорены оставаться дикарями, и что они в принципе не имеют предпосылок для культуры и свободы - почему то же самое не относится и к той части сербского народа, которая так близка к албанцам и с хозяйственной, и с культурной, и с психологической точек зрения? И разве нам, напротив, это не доказывает, что албанцы, как когда-то и черногорцы, отстали в культурном отношении из-за того, что не имели [...] благоприятных исторических и социальных условий и что и они бы сильно шагнули вперед и догнали своих балканских братьев в том случае, если бы получили политическую свободу и организацию и если бы уничтожили самую худшую и самую тяжелую форму феодализма, которая их давит, душит" [11. С. 284].

Позицию сербских социал-демократов, категорически отвергавших расширительное распространение Сербией зоны своих геополитических интересов на албанонаселенные районы Балкан, отчасти разделяют и некоторые современные сербские авторы. Они признают эфемерность надежд на получение выхода к Адриатическому морю военным путем в международной ситуации начала XX в., хотя и не склонны сводить проблему к агрессивным устремлениям белградских военно-политических кругов.

В частности, один из ведущих специалистов в данной области Димитрие Богданович ссылается на сложное переплетение исторических, этнорелигиозных и геополитических факторов вокруг Косова. По его словам, "развитие албанского национализма после 1878 г., а особенно в первые годы XX века, вынуждало обратить внимание на то, что автономная Албания представляет собой в гораздо большей степени продукт европейской политики в решении Восточного вопро-

са - в рамках планов собственного проникновения на Балканы - нежели результат политики балканских народов. Поэтому автономная Албания должна была рассматриваться сербскими государственными деятелями в качестве потенциальной опасности". Подобное обстоятельство, по мнению Богдановича, лежало в основе намерения властей Белграда "охватить албанский народ каким-либо сербским государством". "История Средних веков наводила на мысль, что албанский народ можно интегрировать в рамках сербского государства, а историко-этнографические исследования оправдывали это весьма спорными тезисами о совместном происхождении или даже сербском этногенезе североалбанских племен" [12. С. 30]. Более категорично высказывался на тему сербо-албанских взаимоотношений и политики Сербии в албанском вопросе один из крупнейших югославских историков Васо Чубрилович. Еще в 1937 г. он писал, что "фундаментальной ошибкой" сербских правящих кругов конца XIX - начала XX в. стала попытка "решить все основные этнические проблемы на беспокойных и кровавых Балканах западными методами. Турция принесла на Балканы обычаи шариата, согласно которым победа в войне и оккупация страны жаловали победителю право распоряжаться жизнями и имуществом своих новых подданных. Даже балканские христиане научились у турок, что не только государственную власть и господство, но также и дома и собственность можно выиграть и потерять ударом меча" [13].

Исламизация сербов как один из важнейших элементов этногенеза косовских албанцев напрямую связана с ключевой этнической проблемой истории Косова - вопросом происхождения и идентичности албанского этноса. Складывавшаяся на протяжении многих столетий картина расселения народов на Балканах дала пищу для ожесточенных дискуссий между сторонниками иллирийских и фракийских корней албанского языка, а в более широком плане - между апологетами теории иллирийских автохтонных корней албанской нации и ее ожесточенными оппонентами. Споры эти подогревались тем обстоятельством, что, как справедливо отмечает Ю. В. Иванова, "определить соотношение элементов иллирийского и фракийского языков чрезвычайно трудно, главным образом из-за скудости документированных источников" [14. С. 30]. Ведущие албанские историки не сомневаются в прямых и глубоких иллирийских корнях албанцев - что позволяет считать данный этнос древнейшим автохтонным народом на Балканах. В частности, Э. Чабей в работе "Языковые исследования" настаивает на совпадении ареала формирования албанского языка и территории, современной расселению албанцев, а контакты населения побережья Южной Адриатики и римлян прослеживает еще до образования римской провинции Иллирик [15].

Однако оппоненты этой точки зрения - в частности Г. Вейганд, В. Георгиев, Л. А. Гиндин, О. С. Широков, И. Попович и Х. Барич - на основании близости раннеалбанского языка к фракийскому высказывают гипотезу, что предки албанцев проживали гораздо восточнее нынешнего албанского ареала. По мнению Широкова, ссылающегося на данные этимологии, фонетики и грамматики албанского языка, прародиной албанцев следует считать Карпаты - где их предки занимались отгонным скотоводством. Затем они вместе со славянами вышли к Дунаю (территориально восточнее Тисы), переправились через него, достигли Македонии и затем продвинулись далее на запад Балканского полуострова, где встретили местное романизованное население (в том числе на территории современной Далмации). Здесь уже произошло взаимообогащение их языков - и в результате мы сегодня имеем несомненную лексическую близость албанского и румынского языков. Кроме того, протоалбанцы обогатили свой язык через древние топонимы, присущие славянскому населению межгорных балканских котловин. В результате албанский язык, по мнению приверженцев данной теории, сформировался на основе румынских и народнолатинских диалектов, иллирийских наречий Далмации и древнеславянских языков (подробнее см. [16]).

Сторонником "горно-континентального" происхождения албанцев являлся один из ведущих германских ученых-этнографов Г. Штадтмюллер, считавший их предками пастухов-кочевников, изолированно обитавших в горной области Мат (современная Средняя Албания) и имевших лишь спорадические контакты с окружающим романизованным населением [17. S. 167].

Вышеуказанные теории хорошо объясняют тот факт, что впервые в письменных источниках собственно албанцы упоминаются лишь в XI в. - в контексте расположенной опять-таки в гористой области в центральной части современной Албании местности под названием "Арбанон" [17. S. 173].

Однако албанский исследователь А. Буда в сочинении "Исторические записки" объясняет данный факт тем, что "в документах времен Римской империи, а позже Византийской обычно упоминаются те народы, которые представляли опасность для политической власти". "Население бывшей Иллирии привлекло к себе внимание в XI в. в связи с его восстаниями и поэтому именно с той поры стало постоянно упоминаться в письменных документах. Но это не означает, что предки албанцев до того не жили на данной территории", - подчеркивает ученый, ссылаясь, в частности, на невозможность ассимиляции местного населения и его городской культуры "кочевниками-скотоводами". Впрочем, в данном случае речь могла идти не о классической ассимиляции, а лишь о восприятии местным автохтонным населением языка пришельцев [14. С. 31; 18]. Один из ведущих современных косовских исследователей А. Якупи высказывается еще более определенно, относя к "историческим албанским землям" как собственно Албанию, так и почти все территории бывшей Югославии. Он подчеркивает, что "албанцы - это именно те, кто базирует свою независимость и коренное этническое происхождение на историографии, доказанной применительно к античности и ко всем последующим периодам" [19. P. 47].

Не согласны с Широковым и его единомышленниками и ряд отечественных исследователей, в частности А. В. Десницкая, считающая иллирийское происхождение албанского языка "твердо доказанным". По ее мнению, в пользу этого говорит тот факт, что римский язык и культура не оказали на население албанских приморских областей такого влияния, как на народы, населявшие другие районы Балкан. Что же касается "славянского слоя" в албанской лексике, то Десницкая объясняет его наличие длительным периодом последующего сосуществования древних албанцев и пришлых славян. Схожей точки зрения придерживается и Ю. В. Иванова, считающая главными аргументами в пользу автохтонности албанцев археологические находки в местности Коман в долине реки Дрин. "Металлические украшения одежды очень похожи на те, которыми украшены современные традиционные костюмы албанцев. Они не идентичны ни римским, ни византийским формам. Отсюда напрашивается естественный вывод о преемственности, о переходе элементов иллирийской культуры непосредственно в культуру албанского этноса" [14. С. 26].

Одна из ведущих современных британских исследовательниц истории Албании М. Виккерс высказывается более осторожно. Она признает "иллирийское" прошлое ряда земель, населенных в настоящее время албанцами, но не считает подтвержденной гипотезу о прямом "перетекании" их элементов в албанскую культуру. По ее словам, "в целом признается, что к седьмому веку до нашей эры отдельные племена, разделяющие общий иллирийский язык и культуру, проживали на территории, известной сейчас как Албания", однако нельзя с аналогичной достоверностью утверждать, "являются ли они предками современных албанцев" [20. P. 1].

Не менее определенно - но в прямо противоположном смысле - высказываются ведущие сербские исследователи. Они считают теорию иллирийских корней албанской нации не только не соответствующей истине, но и преследующей

конкретную политическую цель - идеологически обосновать сначала албанский ирредентизм, а затем и сепаратизм в Косове. Говоря словами сербского ученого С. Джаковича, "ирредента с оглушительной силой и огромным упорством встроила историческое прошлое, происхождение и "аутентичную" культуру в непрерывную идейно-политическую пропаганду" [21. С. 13].

В качестве своего главного аргумента противники теории об иллирийских корнях косовских албанцев ссылаются на отсутствие на территории современного Косова следов албанских памятников при одновременном изобилии сербских городов, церквей, монастырей и других исторических свидетельств материальной культуры, а также на отсутствие у албанцев вплоть до начала XX в. литературного языка. Все это, по их мнению, заставляет рассматривать представления об иллирийских корнях албанской нации культурной инициативой Австро-Венгрии. По словам одного из ведущих современных сербских историков С. Терзича, эта теория была создана в конце XIX в. "в кабинетах австрийских и германских ученых" и преобразована в более доходчивую форму для пропаганды среди албанцев. Албанцы были объявлены самым древним из современных народов Европы, сложившимся на основе дороманских иллирических элементов и племен пеласгов, имевших арийское происхождение. Именно древние корни албанцев, по мысли Вены и Берлина, давали им право ставить задачу объединения в одно государство всех земель, на которых они проживали до прихода на Балканы сербов и других славян - указывает Терзич. А целям окончательного оформления албанской языковой общности послужил проведенный в ноябре 1908 г. в македонском городе Битоли Всеалбанский конгресс, посвященный разработке и внедрению в Албании единого алфавита. Однако вопрос о создании и активном применении албанского литературного языка так и не был решен до начала Первой мировой войны. Достаточно упомянуть, что, несмотря на "лингвистические" решения Всеалбанского конгресса в Битоли, программные документы о провозглашении независимости Албании от Турции, принятые на Всеалбанском конгрессе во Влере 28 ноября 1912 г., - в том числе и сама декларация независимости - были подготовлены на турецком языке: делегаты, приехавшие из Косова и других районов Балкан, попросту не владели албанским. Созданное тогда же первое правительство независимой Албании было вынуждено писать свои распоряжения турецкими буквами: ни один из членов кабинета Исмаила Кемали не знал албанской латиницы. Существует в сербской историографии и своего рода "промежуточная" теория, признающая наличие у албанцев иллирийских корней, но в сильно опосредованном и частичном виде. Речь идет о том, что албанцы представляли собой новую этническую формацию, появившуюся в начале Средних веков в результате смешения различных элементов старых палеобалканских субстратов - иллирийских, дакийских (дарданских) и фракийских. Иными словами - они не являлись прямыми и непосредственными потомками иллиров или дарданов (подробнее см. [22]).

Многие исследователи высказывают серьезные сомнения в правомерности существования столь глубоких исторических корней албанского этноса в том числе по причине позднего возникновения албанского национального движения вкупе с отсутствием вплоть до начала XX в. единой албанской письменности и литературного языка. Эксперты Международной кризисной группы, уже в наши дни анализируя исторический процесс складывания албанского национального самосознания, вполне обоснованно отмечают, что "вплоть до конца девятнадцатого века среди албанцев не появилось широкого и в достаточной степени специфического чувства национальной идентичности", и какие-либо "ощущения "национального возрождения" среди албанцев явились относительно недавним историческим феноменом" [23. P. 3].

Сербское руководство неизменно подчеркивало сербо-славянские корни ядра косовско-албанского этноса, видя в этом аргумент в пользу включения данных территорий в состав сербского королевства. Ведь обладание Старой Сербией исторически имело для Белграда не только морально-психологическое, но и важнейшее хозяйственное значение. По состоянию на 1910 - 1912 гг. - т.е. накануне балканских войн - население крупнейшего косовского города Призрен составляло 60 тыс. чел. и уступало в будущих границах Сербского королевства лишь столице Белграду с его 100-тысячным населением. Также в число крупнейших городов региона входили тогда 20-тысячная Приштина, Митровица и Вранье - оба города с населением в 12 тыс. чел.

Известно высказывание сербского премьера Николы Пашича, заявившего незадолго перед Первой мировой войной посланнику Австро-Венгрии в Белграде, что "Сербия направила взоры к Адриатическому морю, где для нее вовсе не чужие земли, а искони принадлежавшие Сербскому государству, населенные албанцами, которые по крови те же сербы и могут, конечно, рассчитывать на всемерную защиту Сербии" [8. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 529. Л. 75]. По мнению Пашича, в вопросе сербо-албанского разграничения и в целом определения границ Албании не следует говорить о каком-то столкновении принципов "исторического права" и "права народностей", так как речь идет о территориях, где проблемы попросту не могут быть решены на основе этнографических подходов "вследствие албанизации сербских племен". Подобным образом он оспаривал подход Австро-Венгрии, которая, по его словам, исходила из "искусственного этнографического принципа". У нас "отнимают земли и святыни Старой Сербии, чтобы передать тем, кто их до сих пор опустошал" [24. Кнь. VI. С. 264]. Впрочем, не меньшее значение имели для Белграда в албанском вопросе и геополитические соображения - а именно стремление не допустить, чтобы Албания стала "австро-итальянской провинцией", поскольку это "означала бы для нее (Сербии. - П. И.) не только окончательное исключение с Адриатики, но и постоянную опасность на ее юго-западной границе" [25. С. 31].

Аргументы Пашича не произвели особого впечатления на Вену, заинтересованную в расширении пределов создававшейся тогда Албании и посчитавшуюся в конечном итоге не с сербскими меморандумами, а с жесткой позицией России (подробнее см. [26]).

Однако международная комиссия по определению северной и северо-восточной границы этой страны непосредственно столкнулась с проблемой определения этнографической принадлежности городов, деревень и местечек. Эта комиссия стала ареной ожесточенных дискуссий, в которых российскому и французскому делегатам, в целом отстаивавшим позиции Сербии, противостояли не только дипломаты держав Тройственного союза (Германии, Австро-Венгрии и Италии), но и зачастую представитель Англии. В Великобритании начала XX в. были весьма сильны проалбанские настроения, подпитывавшиеся в том числе трудами известной британской путешественницы и исследовательницы Эдит Дурхэм. Она неоднократно в рассматриваемый период посещала Албанию и не сомневалась в иллирийских корнях албанского этноса: "Албанцы являются потомками племен иллирийцев и эпиротов, которые в доисторические времена проживали вдоль западной части Балканского полуострова - до прихода и римлян, и славян. При этом они не являлись и не являются греками" [27. P. 163].

Трудами Э. Дурхэм активно пользовался еще один влиятельный сторонник расширительного толкования исторических корней и ареала обитания албанцев - депутат британского парламента от партии консерваторов Обри Герберт - дипломат, путешественник, офицер разведки и горячий сторонник идеи независимости Албании, состоявший с госпожой Дурхэм в активной переписке. Он посещал албанские земли в 1907, 1911 и 1913 гг. и с радостью согласился исполнять роль

советника албанской делегации, прибывшей в Лондон на Совещание послов великих держав 1912 - 1913 гг.¹

С проблемой этнических характеристик населения Косова столкнулись и члены международной делегации, отправившейся на Балканы для расследования многочисленных сообщений о нарушениях правил и норм ведения войн 1912 - 1913 гг. В своем итоговом докладе они констатировали наличие в регионе таких этнических групп, как "сербы", "сербы, говорящие по-албански" и "албанцы" [2. P. 3].

В начале марта 1913 г. российский МИД получил из посольства Сербии в России примечательное послание, в котором вопрос о сербских корнях албанцев Старой Сербии был поставлен в прямую связь с проблемой сербо-албанского территориального разграничения. В документе, написанном по-русски, говорилось, что (орфография оригинала сохранена. - П. И.) "из известий некоторых посланников выходит, что не все довольно ясно и решительно сообщили решение правительства (Сербии. - П. И.): что мы не покинем Долину Дебарскую, Джаково (Джяковица. - П. И.) и Ипек (Печ. - П. И.) с долиной Белого Дрима (Дрина. - П. И.), не смотря какое будет решение великих держав. Из этих краев может прогнать сербскую армию только более сильная армия. Эти края соединены неразделимо со Старой Сербией и разделены с Албанией высокими горами которые представляют географическую и экономическо-коммуникационную границу между Старой Сербией и Албанией. Арнауты в этих краях по происхождению сербы и теперь еще говорят по-сербски и не имеют никакой связи с приморскими арнаутами. Ипек, Джаково и Призрен лежат в колыбели Старой Сербии и полны монастырей, церквей, школ и святынь сербских" [8. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 2087. Л. 210 - 261].

Таким образом, аргумент сербского происхождения косовско-албанского этноса выступал для Белграда важным средством ведения дискуссий с представителями великих держав относительно государственной принадлежности спорных территорий.

Не менее активно использовал этнические факторы в своей национально-государственной аргументации черногорский король Никола Петрович Негош, мечтавший о увеличении численности подданных короны за счет племен Северной Албании, которых он считал родственными черногорцам еще со времен Скандербега и Бранковича. "Арнауты (албанцы. - П. И.), теснимые младотурками, страшась введения всеобщей воинской повинности, охотно войдут, на известных условиях, в состав Черногории, население которой сохранило однородное с албанцами племенное устройство и поныне пользуется правом носить оружие", - так характеризовал планы Цетинье в своих донесениях в Санкт-Петербург российский поверенный в делах в Черногории Н. С. Дьяченко и продолжал: "Кроме того, немалые надежды возлагаются на родственные связи, сохранившиеся, будто бы, до сих пор между отдельными арнаутскими кланами и черногорскими племенами. Щедрая раздача оружия и денег должны довершить успех широкого плана" [8. Ф. Политархив. Оп. 482. Д. 2082. Л. 52].

Стремление включить албанонаселенные районы Балкан в состав Черногории красной нитью проходило через все царствование Николы Негоша. Об этом еще в июне 1900 г. сообщал министр-резидент российской дипломатической миссии в Цетинье К. А. Губастов. В адресованной тогдашнему министру иностранных дел России М. Н. Муравьеву служебной записке он указывал, что "Черногория, несмотря на скудость своих доходов, содержит 11 школ в Албании и в Старой Сербии, тратя на них 3500 гульденов ежегодно" [28. С. 42].

¹ Обри Герберт пользовался настолько большим авторитетом среди албанцев, что они даже предложили ему стать монархом Албании. Британский парламентарий с интересом отнесся к предложению, однако в итоге был вынужден отказаться от заманчивой перспективы под давлением друга своей семьи - тогдашнего главы британского кабинета Герберта Эсквита.

"Князь Николай, - писал Губастов - полагает, что его дом имеет больше прав считать себя преемником Неманей, чем Обреновичи, и потому города Призрен, Ипек (Печ. - П. И.) и Дьяково (Джяковица. - П. И.), игравшие когда-то значительную роль в сербской истории, должны достаться Петровичам. Он высказывает эти претензии в поэтических своих произведениях и заявил также королю Александру в одной из интимных с ним бесед в Цетинье в 1897 г., в котором они намеревались наметить будущий раздел Старой Сербии" [28. С. 46].

В конце феврале 1911 г. - когда на Балканах готовилось новое албанское восстание - черногорский правитель прямо поинтересовался у сербского правительства: "Возьмут ли Сербия и Черногория албанское движение в свои руки, будут ли им руководить и вступят ли в подходящий момент в игру?" Однако в Белграде предпочли уклониться от прямого ответа. Аналогичной была реакция сербских властей и весной 1912 г. - когда военные и дипломаты сообщали тогдашнему председателю совета министров и министру иностранных дел М. Миловановичу о том, что "король Никола ведет переговоры с албанцами" [24. Кнь V. С. 515]. В результате в разгар Первой балканской войны албанцы в целом выступили на стороне Турции, а вопрос определения судьбы албанцев окончательно уплыл из рук сербов и черногорцев [29. С. 79 - 81].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.

2. Report of the International Commission to Inquire into the Causes and Conduct of the Balkan Wars. Washington, 1914.

3. Цвиjиh J. Балкански рат и Србиjа. Београд, 1912.

4. Цвиjиh J. Балканско полуострво и jужнословенске землье. Основи антропогеографиjе. Београд, 1968.

5. Токарев С. А. Профессор И. Цвийич // Славянский архив. М., 1962.

6. Цвиjиh J. Географски и културни положаj Србиjе // Гласник Српског географског друштва. 1914. N 3. Св. 3 - 4.

7. Албанский фактор в развитии кризиса на территории бывшей Югославии. Документы. М., 2006. Том первый (1878 - 1997 гг.).

8. Архив внешней политики Российской империи.

9. Иванова Ю. В. Формирование идеи собственного государства в Албании // Человек на Балканах. Государство и его институты: гримасы политической модернизации (последняя четверть XIX -начало XX в.). СПб., 2006.

10. Туцовиh Д. Сабрана дела. Београд, 1980.

11. Поповиh Д. Сабрана дела. Београд, 1985. Кньига друга.

12. Богдановиh Д. Кньига о Косову. Београд, 1990.

13. Iseljavanje Arnauta. Beograd. 7. март 1937 године. Arhiv bivše Jugoslovenske Vojske. N 2. Ф. 4. Кут. 69. Л. 19.

14. Краткая история Албании. М., 1992.

15. Çabej E. Studime gjuhësore. Prishtinë, 1976. Vëll. 1 - 3.

16. Широков О. С. Введение в балканистику. М., 1990.

17. Studtmuller G. Forschungen zur albanische fruhgeschichte, zweite erweiterte auflage, Albanische Forschungen 2. Wiesbaden, 1966.

18. Buda A. Shkrime historike. Tiranë, 1986. Vëll. 1 - 2.

19. Jakupi A. Two Albanian States and National Unification. Prishtina, 2004.

20. Vickers M. The Albanians. A Modern Hostory. London; New York, 1995.

21. Ђаковиh С. Сукоби на Косову. Београд, 1986.

22. Terzic S. Kosovo and Metohija in the Serbian History. Belgrade, 1999.

23. Pan-Albanianism: How Big a Threat to Balkan Stability? Tirana; Brussels, 2004.

24. Документа о спольноj политици Кральевине Србиjе. 1903 - 1914. Београд, 1984. Кнь. V. Св. 1; Кнь VI. Св. 1.

25. Екмечиh М. Ратни цильеви Србиjе 1914. Београд, 1973.

26. Искенберов П. А. Албанский вопрос: от войн Балканских к Первой мировой войне // Славяноведение. 2006. N 1.

27. Durham E. Albania and the Albanians: Selected Articles and Letters, 1903 - 1944. London, 2001.

28. Славяноведение. 1997. N 5.

29. Први Балкански рат. Београд, 1959.

Permanent link to this publication: