Libmonster ID: RS-258

В статье с привлечением материалов русских путешественников анализируются особенности политического процесса в независимой Сербии, сохранившей устойчивые структуры и стереотипы традиционного общества, определявшие деформированный и неорганичный характер модернизации "по-сербски".

The features of political process in independent Serbia which maintained stable structures and stereotypes of traditional society that had determined strained and the artificial character of Serbian modernization are analyzed in the article involving notes of Russian travelers.

Ключевые слова: Сербия, модернизация, политические партии, политическая культура, русские путешественники

В одной из ранее опубликованных статей [1] автор при изучении специфики модернизационных процессов в Сербии реконструировал социокультурный контекст, в котором они развивались. Воссоздание социальных условий "модернизации по-сербски" (с привлечением наблюдений наших соотечественников) позволило прийти к выводу, что "реальная жизнь в Сербии в последней трети XIX - начале XX в. далеко не соответствовала тем формам, в какие ее пытаются облечь многие сербские историки - в желании представить свою родину сложившимся "современным государством"" [1. С. 30]. Это был первый шаг.

В данной статье мы предполагаем перейти ко второму этапу своего рода двухфазового принципа, использованного в исследовании, полагая, что показ конкретных "особенностей политического процесса" в Сербии в указанный период, тесно связанных с конкретной социальной реальностью, поможет глубже обосновать данное заключение, - тем более, что в национальной историографии по-прежнему звучат утверждения, будто по обретении независимости (1878) "сербское общество политически созрело и включилось в политическую борьбу" [2. S. 129], соответственно, принятие конституции 1888 г. - это "начало движения Сербии к чистой парламентской системе" [3. С. 282], в результате чего, после Майского переворота 1903 г., в ней "была почти воплощена британская двухпартийная модель демократии" [4. С. 188].


Шемякин Андрей Леонидович - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник ИСл РАН.

Статья подготовлена при финансовой поддержке Программы фундаментальных исследований ОИФН РАН "Социальные конфликты и общественное сознание переходных эпох".

стр. 3

Подобные выводы диктует институциональный подход к исследованию, хорошо освоенный в литературе, но "не способный объяснить, почему одинаковые по форме институты государственной власти в разных странах действуют порой совершенно по-разному" [5. С. 325]. Для преодоления ограниченности такого подхода явно не обойтись без привлечения методов и инструментария быстро обновляющегося социокультурного знания - в настоящем случае речь идет об обращении к исследованию "политической культуры" сербской элиты, что кажется крайне важным, ибо, опираясь на изучение типа разделяемых людьми ценностей, локальных представлений, содержания символов и стереотипов, прочих аналогичных явлений из сферы человеческой ментальности, оно дает возможность проникнуть в мотивацию политического поведения граждан, партий и институтов, выявить истоки множества конфликтов, которые невозможно объяснить традиционными для политики причинами: борьбой за власть, распределением ресурсов и т.д. Таким образом, познание "политической культуры" в сербском контексте может помочь разобраться в степени "европейскости" страны, совсем недавно (по меркам исторического времени) начавшей выходить из сферы оттоманской цивилизации, - тем более что именно ее уровень и определял специфику политической жизни в Сербии.

Рассматривать эту категорию мы будем, используя рукописное наследие русских путешественников: их зоркий глаз и ранее помогал за фасадом европейских новаций обнаружить устойчивые структуры и стереотипы традиционного общества, определявшие поведение не только простого селяка, но и значительной части сербской элиты, что показывает деформированный и неорганичный характер модернизации "по-сербски". Добавим, что на сей раз перед нами - не публиковавшиеся ранее материалы: "для личного пользования" (в дневниках), или же "между нами" (в письмах). А потому и приводимые в них данные, и высказываемые суждения - более объективны и откровенны (чем выраженные печатно), лишенные внутреннего отбора и самоцензуры.

Особенно это касается приватных записок (писем) людей, наблюдавших Сербию и сербов не проездом, а в течение длительного времени, т.е. непосредственно на месте. Значение таких материалов для нашей темы трудно переоценить. Разницу в достоверности оценок двух категорий очевидцев наглядно показал французский историк Альбер Мале, исполнявший в 1892 - 1894 гг. обязанности наставника короля Александра Обреновича: "Внешний лак цивилизации - это то, что свидетельствует в пользу сербов и вводит в заблуждение проезжего иностранца. Лак цивилизации, треснувший в тысяче мест, - это то, что открывается человеку, имеющему возможность рассматривать все не спеша и в деталях, и что делает из него врага первоначального ложного образа" [6. С. 204].

К счастью, и среди русских имеются такие "долгожители". Наши размышления во многом будут опираться на рукописное наследие П. А. Кулаковского - видного русского слависта, в течение четырех лет занимавшего кафедру русского языка и литературы в белградской Великой школе, причем в одну из самых переломных эпох в истории Сербии - сразу же по получении страной независимости (1878 - 1882). К немалой радости исследователей, личный фонд ученого не утрачен, и, кроме того, в многочисленных архивах (Москвы, Санкт-Петербурга, Киева) сохранилась его корреспонденция из Белграда.

Естественно, что Кулаковский придерживался вполне определенного взгляда на славянство, характерного для определенной части русского общества, "выражавшегося прессой и публицистикой умеренного и консервативного направлений" [7. С. 111; 8. С. 725 - 748]. И это надо учитывать. Однако, более важно другое - он не был идеалистом в отношении сербов: "С первого же знакомства с сербами я почувствовал тот грех, какой сотворили наши славянолюбы, забо-

стр. 4

тившиеся всегда тщательно окрасить некрасивое в славянах перед русскими" [9. Ф. 572. Д. 1 Л. 1об.]. С другой стороны, профессиональный славист и славянофил по убеждениям, Кулаковский стремился к достоверности, не скрывая при этом симпатий к сербскому народу и живо переживая ошибки, допущенные его элитой: "Мне иногда бывает в душе тяжело за самих сербов" [10. Ф. 452. Оп. 1. Д. 277. Л. 4], ибо "грустную картину являет собой Сербия. Нет сомнения, что здравый смысл и инстинкт умного сербского народа спасет страну, но дело едва ли обойдется без революции и крови (словно в воду глядел. - А. Ш.1) - уже слишком много зла посеяно в этой земле европействующей интеллигенцией. Мне искренно и глубоко жаль Сербии и этого народа" [11. Ф. 156. Кар. 5. Д. 71. Л. 29 - 29об.]. Такое неравнодушие дополнялось у него справедливой критикой политики своей страны - "Плана у нас нет, цели не осознаны, не определены: в этом беда. Австрия берет нахальством и дерзостью, России помогает лишь народная вера в нее - вера, скажу прямо, которой мы, пожалуй, недостойны" [10. Ф. 14. Д. 191. Л. 9]. В общем, резюмировал ученый, "пробыл здесь я 4 года, много видел и много испытал на себе, и перечувствовал" [10. Ф. 377. Д. 833. Л. 2]. Сербия для него - страна, "на которую досадуешь и которую в то же время жалеешь" [10. Ф. 452. Оп. 1. Д. 277. Л. 6]. И никак не разорваться!

Как видим, взгляд Кулаковского на Сербию и сербов принципиально разнился от соответствующего "взора" европейцев, в основе которого (за редким исключением) лежала имманентно присущая Западу "презумпция цивилизационного превосходства" [12. С. 45], примерами чего пестрят страницы их многочисленных путевых заметок...

Ну, а теперь, после столь затянувшегося введения, обратимся непосредственно к специфике политического процесса у сербов.

В 1882 г., путешествуя по Сербии, русский славист К. Я. Грот вынес о ее столице ясное впечатление: "Совершенный характер уездного городишки; и хотя мне о том уже рассказывали, но действительность превзошла все ожидания. Отсутствие тротуаров и порядочных мостовых, грязь и бедность построек, как и патриархальность во всем - все это приближает Белград к городам Востока, отчасти нашего славяно-русского, отчасти турецко-азиатского" [13. Ф. 281. Оп. 1. Д. 176. Л. 28об.]2. Тридцать лет спустя, по пути из Вены на Балканскую войну, Л. Д. Троцкий также заметил, что, "хотя от Будапешта до Белграда железнодорожная лента тянется преимущественно в южном направлении, но культурно вы передвигаетесь на восток" [14. Ф. 325. Оп. 1. Д. 165. Л. 10].

Таков был общекультурный фон, на котором шло развитие независимой Сербии, и делались начальные шаги по ее модернизации (европеизации).

В политической сфере шаги эти ассоциировались с основанием в 1881 г. первых политических партий3 - причем в Сербии они оформились всего на четыре года позже, чем в Англии (см.: [15]). И уже сам факт данных новаций дает ряду сербских историков основание считать, что на рубеже веков страна "вплотную приблизилась к европейским образцам" [16. С. 137]. Значит, если введена многопартийность, а межпартийная борьба бьет ключом, это - почти Европа. Именно такие выводы диктует институциональный подход.


1 Данное письмо Кулаковского (В. В. Макушеву) датировано 6 июля 1882 г., а в октябре 1883 г. в Сербии вспыхнуло Тимокское восстание, жестоко подавленное королевскими войсками.

2 Сами сербы, естественно, так не считали. П. А. Кулаковский, прибыв в Белград в конце 1878 г., не без иронии отметил в дневнике: "Как у каждого маленького народца, только что добывшего себе право на самостоятельную жизнь, у сербов полный восторг своим. Даже мостовые в Белграде - отвратительные и грязные, - по мнению сербов, лучше петербургских. Но такое любовное отношение ко всему своему - вполне естественно" [9. Ф. 572. Д. 1. Л. 1об. - 2].

3 В 1881 г. в Сербии были образованы Народная радикальная, Напредняцкая (прогрессистская) и Народная либеральная партии.

стр. 5

Но почему-то П. А. Кулаковский - очевидец событий - так совсем не считал. И в письме к И. С. Аксакову заметил скептически: "Надобно признаться, что эта внутренняя борьба, по моему мнению, служит помехой для развития Сербии, не так, как это бывает в Западной Европе; но сами сербы этого не признают и, напротив, в этом стремлении разбиться на партии видят признаки своего роста сравнительно с другими странами" [10. Ф. 14. Д. 189. Л. Зоб.]. Действительно, по словам британской путешественницы Мэри Дэрам, Сербия "всячески стремится предстать в глазах Европы в лучшем виде" [17. С. 128] - страной с тем же "набором" институтов, ценностей, идей.

Однако институционально имитировать Европу автоматически не значит - быть ею, о чем уже не раз упоминалось. И именно в сфере политической культуры нагляднее всего проявляется это принципиальное несоответствие формы и сути, которое на заре сербской независимости обнаружил проницательный Кулаковский. С ним соглашались и редкие сербы, сохранившие холодность разума в период разгула партийных страстей - "Партии у нас не имеют того значения, какое они имеют в других странах". И далее: "Ни одна партия не придерживалась своей программы, но всякая стремится сохранить формы и законы современного государства" [18. С. 245, 297]. А болгарский политик Стефан Бобчев даже возвел наблюдение Кулаковского в универсальный балканский принцип: "Партии возникают вскоре после освобождения балканских народов, хотя и не было еще никаких предпосылок для их существования" [19. С. 26].

Крайне немногочисленная сербская элита, разделившись на партии, воспринимала свою роль как миссию, и это окрашивало политический процесс в весьма специфические тона. Каждая партия (а особенно этим "грешили" радикалы, всерьез отождествлявшие себя со всем сербским народом) воспринимала себя как спасительницу Сербии, относясь к "другому" не как к политическому оппоненту, но как к непримиримому врагу. Соответственно, и политику ее лидеры понимали не как способ амортизации общественных противоречий (с лежащим в его основе компромиссом), но как постоянную и беспощадную борьбу с теми, кто не разделял их позиций. Именно поэтому в эпоху последних Обреновичей межпартийная борьба приобрела столь жестокий характер, а коалиционных кабинетов практически не существовало [20. С. 67 - 73].

Но как объяснить наличие такого жесткого антагонизма, доходившего, порой, до открытых и массовых зверств?

Уже не раз отмечалось, что в основе внутреннего столкновения в Сербии лежал идеологический конфликт, крайне обострившийся после обретения независимости. Он выражался в дихотомии: "либеральная идея и традиция" (см.: [21]), органично перекликаясь со знаменитым русским спором западников и славянофилов [22. S. 393].

Предпринятая в начале 1880-х годов напредняцким кабинетом Милана Пирочанца попытка пришпорить развитие страны (или, как выразился Кулаковский, - "сейчас же втиснуть естественный строй сербского государства в нормы чисто европейские" [23. С. 275]) по сути захлебнулась, приведя к острому кризису, завершившемуся в 1889 г. отречением короля Милана Обреновича. "Инстинкты массы, - указывал современник, - все больше восставали против модернизации государства" [24. С. 70]. Сумев уловить их, артикулировать и трансформировать в форму широкого политического движения, традиционалисты-радикалы4 смели горстку реформаторов. Строя свою охранительную доктрину на базе прочно укорененной в народном сознании патриархальности, они и выразили негативное


4 Лидер Радикальной партии Никола Пашич писал в конце 1880-х годов: "Мы совсем не бережем того, что серба делает сербом, но, следуя моде, стремимся к тому, чем так кичатся иностранцы" [25.  хартиjе. Бр. 14615 - 1 - 27].

стр. 6

отношение крестьянства к структурным изменениям общества и государства, которые могли нарушить самодостаточное равновесие его традиционного бытия в системе аграрного статичного мира. Йован Цвиич удивительно тонко заметил, что "сербский радикализм - явление настолько же этнопсихологическое, насколько и политическое" [26. С. 64].

Вторая причина того, что политическая культура в Сербии оставалась на уровне предмодерности, также была связана с патриархальностью - этим основным качеством сербского социума рубежа двух столетий. В условиях, когда "местечковая" лояльность превалировала над общегражданской (П. А. Кулаковский по обыкновению точен и емок: "Сербы Княжества даже не выросли далее шумадинства и не доросли до сербства" [9. Ф. 572. Д. 1. Л. 11])5, а "патриархальные личные связи и равенство между людьми еще не успели замениться безличными отношениями, какие порождает индустриализация" (по верной дефиниции британского очевидца в 1918 г.) [27. С. 271], политическая партия воспринималась как семья, parteigenossen - как братья, а партийный лидер - как отец.

По словам Светомира Николаевича, одного из вождей радикалов, позднее от них отошедшего, "беря пример с русских революционеров, они мнили себя одной большой семьей. Партийное кумовство и побратимство единственно что не вошло в программу партии" [28. С. 14]. И потому важнейшим символом для них всегда и везде оставался дом - в идеологии, организации, внутрипартийном этосе6.

Либеральная же верхушка (массовой базы либералы не имели) была переплетена реально родственными узами. Йован Ристич, Радивое Милойкович, Филипп Христич: через своих жен - родных сестер и дочерей знаменитого "миллионщика" Хаджи-Томы. Йован Белимаркович приходился дядюшкой по матери Йовану Авакумовичу, причем оба принадлежали к не менее знаменитому клану Бабадудичей. На сестре последнего был женат Алимпие Васильевич. А восходящая "звезда" партии Джордже Генчич звал Ристича "отчимом" - его отец и вождь либералов были побратимы со времен юности. Эти примеры либеральной "семейственности" можно множить и далее.

Любопытно в данной связи напомнить еще об одной детали: местами сбора (или клубами) отдельных партий были особые "партийные" кафаны, порог которых не смел переступать никто иной. Бывало, что чужих изгоняли пинками. Радикалы обыкновенно заседали в "Бульваре" и в "Москве", напредняки - в престижном "Гранде"; штабом либералов был "Золотой крест", а отколовшихся от Николы Пашича младорадикалов - "Касина" [30. С. 275 - 277].

Столь "родственные" отношения внутри партий и непроницаемые перегородки, воздвигавшиеся между ними, накладывали отпечаток на приватность политиков - и по жизни однопартийны "варились" в собственном соку. Кулаковский отмечал, что "люди здесь живут все какими-то мелкими партиями и считаются друг с другом лишь только на основании принадлежности к той или другой партии" [13. Ф. 281. Оп. 2. Д. 249. Л. 4]. Представить себе что-то похожее на житейскую приязнь к политическому противнику в Сербии было нелегко - слишком еще далеко отстояла она от европейской практики, когда, по словам У. Черчилля (применительно к Англии), "самые острые политические разногласия подчас не мешают поддержанию личных дружеских отношений" [31. С. 79]. Нет - "у нас


5 Во время Тимокского восстания (октябрь 1883 г.) часть повстанцев во главе с Ацей Станоевичем - уроженцем Восточной Сербии - предполагала даже провозгласить особую Тимокскую республику.

6 Показательно определение государства, которое в 1881 г. дал Никола Пашич: "Конституционное государство - это народный дом, который строится и развивается на основе братского договора" [29. С. 95].

стр. 7

обо всем судят с партийной точки зрения, и партийные противоречия переходят в личную вражду" [32. С. 118 - 119].

Все это придавало межпартийной борьбе характер семейных склок, наполняло ее излишними эмоциями и страстями. Тем самым опрощалось, становясь предельно "фамильярным", и отношение к государству - само его понятие переходило из сферы сакральной в область почти обыденной жизни. И в результате, находившиеся у власти партии смешивали нередко общий и частный интерес. Государство, таким образом, становилось средством реализации партийных, а кое-где личных амбиций: "Индивидуальная польза отдельных людей нередко ставится выше государственных и общих интересов" [18. С. 176]7. В таких условиях компромисс был невозможен. Поэтому и сама политика, повторим, воспринималась многими не как способ "рационализации конфликта", но как "война всех против всех". И в результате такого подхода постоянные столкновения мнений (разница между ними была зачастую не принципиальной!), а также хаос и нестабильность стали характерными чертами политического процесса в Сербии. В рамках его авторитарная политическая культура, сопровождавшаяся насилием, не имела возможности эволюционировать и дорасти до высот толерантности; соответственно, - идея о безконфликтном решении проблем была обречена на невостребованность [33. С. 130].

В одной неподписанной сербской рукописи начала XX в. автор охарактеризовал эти "особенности" политического процесса в виде чеканной формулы: "Партизанский дух8 есть отличие нашей расы. Я сомневаюсь, что когда-нибудь политические страсти обретут у нас более мягкие формы. Партизанство - это наша культура, оно питает наш дух. А сектантство и интригантство - составные части нашей политической морали. Ни одна из партий не руководствуется принципами, заложенными в ее программе; личные интересы доминируют в политической жизни" [25. Заоставштина Милана Живановипа. Бр. 14434/719. С. 2 - 3].

И русские очевидцы констатировали этот партикуляризм мотиваций, лежавший в основе сербской политической жизни. В. И. Ламанский, находясь в 1863 г. в Белграде, наблюдал, как чиновники в противостоянии с начальством "обыкновенно вносят свои личные и семейные, чиновничьи же, а не чисто-земские интересы" [23. С. 28]. В начале 1880-х годов Кулаковский также подчеркивал, что "конституционная борьба партий переходит то и дело в личные инсинуации" [10. Ф. 452. Оп. 1. Д. 277. Л. 4], проистекая "не из разницы воззрений и идей, а из чисто личных эгоистических счетов отдельных деятелей" [10. Ф. 621. Д. 460. Л. 5об.]. В 1899 г. К. Ф. Радченко с сожалением указывал на "отсутствие всякого единодушия в вопросах, касающихся самых важных сторон народной и государственной жизни" [10. Ф. 818. Д. 275. Л. 10об.].

Резюмируем: когда общественная дисциплина, да и весь политический процесс, базируются на личностных, а не на формальных принципах, то чувство долга к своему ближнему кругу (родственников, земляков, друзей), как того требовал старый обычай, проявляется у его участников заметно сильнее, чем общегражданская ответственность, закрепленная законом. Это мы и наблюдаем у сербов на рубеже веков. Соответственно, "другой" в их глазах представал не как представитель своего сообщества, думающий по-иному, но как "чужак", отношение к которому было соответствующим. Что ж! Как заметил в 1912 г. Йован Жуйович -


7 Кулаковский отмечал: "Министерство Пирочанца привело Сербию к дезорганизации, когда все интересы государства отождествлены с интересами властвующей партии, ослепленной своей временной силой и спешащей насладиться случайно попавшей в ее руки властью" [23. С. 272]... Данный принцип "отождествления" был типичен для всех субъектов политического процесса в Сербии.

8 От слова "партизан" (сербск. разговорн.) - страстный приверженец какой-либо партии.

стр. 8

академик и министр, - "даже у интеллигенции не всегда присутствуют основные понятия о государственной организации" [34. С. 226].

Наглядным подтверждением такого диагноза являлась практика "приватизации" государственного и местных аппаратов победившей партией, невзирая на неготовность ее кандидатов. Чиновничьи должности с гарантированным жалованием понимались ею как трофеи, захваченные в политическом сражении и подлежащие разделу среди своих, служа своего рода сатисфакцией за принесенные в оппозиции "жертвы". Кулаковский констатировал: "Всюду по местам государственным рассажены приверженцы кабинета без справок об их пригодности [...] Теперь правительство ловкими мерами мало-помалу захватывает и все общинные выборные должности для своих сторонников" [9. Ф. 572. Д. 44. Л. 27об.].

Следствием этого было крайне низкое "качество" чиновничества9, а зачастую и министров. Панта Сречкович - крупный деятель Либеральной партии - в послании Н. Г. Гартвигу открыто указывал, что чиновники набирались почти что с улицы10 (были бы свои): "На упреки новому министру внутренних дел г-ну Рибарцу, зачем он увольняет подобных чиновников, он отвечал: "Я никого не гоню, а только каждого возвращаю к его ремеслу. Кто был мясником, пускай снова им будет. Кто был сапожником, пускай снова тем же занимается"" [35. Ф. 340. Оп. 584. Д. 32. Л. 3об.]. Конечно, Стоян Рибарац - влиятельный член либерального правительства в 1892 - 1893 гг. - пышет здесь злобой на предшественников-радикалов, отчего эти его слова и столь "метафоричны", но базовый принцип кадровой политики всех сербских партий при формировании ими кабинетов передан в них предельно точно. Главное - не степень профессиональной готовности и наличие опыта, главное - чтобы "свой"... Все в русле той же, хорошо нам знакомой, традиции "личной (или локальной) лояльности".

Отсюда же - и различие в восприятии права и справедливости, присущее сербам, которые, "часто считают неправедным даже точное исполнение закона, поскольку оно не учитывает конкретные обстоятельства во всяком отдельном случае" [36. С. 43]. Формальная процедура в их разумении убивала человечность.

Но это, с одной стороны. С другой - в самом таком подходе сквозило отрицание права, как такового. Король Александр в разговоре со своим учителем-французом дал ему "справедливый" совет (а тот желал вести себя в Сербии в духе местных обычаев и традиций): "Если Вы хотите уважать здешние привычки и обычаи, то в первую очередь надобно нарушать закон!" [5. С. 197]. В легенду вошла реплика в скупщине либерального министра Якова Туцаковича в ответ на хвалу оппозицией Англии, английских законов и Гладстона: "Какие вы сами англичане, такой я вам и Гладстон, и такие же должны быть у нас законы" (цит. по [37. С. 266]). А Кулаковский писал о напредняках: "Правительство нарушает законы явно и смело, употребляет беззаконные средства, лишь бы достигнуть цели" [10. Ф. 14. Д. 191. Л. 7]. Правовое сознание, как видим, лежащее в основе европейской политической культуры, в Сербии не сложилось - ни у народа (что естественно в традиционном обществе11), ни у элиты (также весьма подвер-


9 По данному поводу Никола Крстич с горечью писал: "Удивительно, насколько же дерзки наши люди! Никто нимало не стесняется принять какую угодно должность; ему и в голову не приходит, что он не обладает ни знаниями, ни способностями, необходимыми для ее исполнения. Причина этому явлению лежит в том, что и ранее все места занимали люди, абсолютно к тому не готовые. Но каждый рассуждал: "Если кто-то может, то почему и я бы не смог"" [32. С. 105].

10 "С улицы" - совсем не метафора автора. Тот же Н. Крстич описал, как именно "с улицы", по его выражению, набирались не только чиновники, но даже министры [18. С. 299].

11 Отсутствие правовой культуры - явление типичное для традиционного общества. И в России существенной чертой крестьянского менталитета было "превознесение обычая над законом": "В народной традиции сквозь века прошло пренебрежение к закону" [38. С. 73 - 74]. В народном представлении закон "был явлением, подобным грозной природной стихии, он также непонятен и в то же время постоянно угрожает какими-то бедствиями. И при всем этом закон есть то, чем вполне

стр. 9

женной стереотипам традиционного мышления), ни у суверена (см. [40]), хотя в стране уже функционировало номинально европейское политическое пространство - с партиями, конституцией, представительством. Что и говорить, если даже Народная скупщина "не стесняется противопоставить праву, т.е. решениям суда, физическую силу" [18. С. 94].

Никола Крстич "синтезировал" в дневнике современный ему уровень правового сознания сербов, увязав его с понятием свободы, которой те всегда страшно гордились. Итак: "Где законы так сильно искажаются и не уважаются, там нет и смысла заводить новые институции, ибо они также не будут уважаться. Самая главная наша потребность - это добиться того, чтобы и правительство, и граждане уважали законы; и чтобы оные исполнялись так, как прописаны, - без искажения их значения. Но много еще времени пройдет, пока у нас станут понимать, что первейшее условие обеспечения свободы есть самое строгое исполнение законов. Где законы не пользуются уважением, там свобода не имеет никаких гарантий" [18. С. 273].

Потому-то и конфликты, увы, слишком частые в истории независимой Сербии, решались не в рамках юридических процедур, а в лобовых столкновениях, -отчего и были столь "популярны" политические убийства. Вспомним хотя бы расстрел Еврема Марковича, весьма "странную" смерть в тюрьме его супруги Илки и Елены Кничанин, ликвидацию лидера антизаговорщического движения в армии капитана Новаковича и Салоникский процесс, по приговору которого на основании явно сфабрикованных улик был расстрелян бывший глава майских заговорщиков полковник Драгутин Димитриевич-Апис. Какая судьба!.. Человек, преступивший закон и уничтоживший последних Обреновичей, сам пал затем от руки неправедной власти.

Как видим, насилие в различных проявлениях (причем - и "сверху", и "снизу") являлось важнейшим фактором политического развития Сербии12...

И еще одно объяснение столь своеобразной культуры участников политического процесса в Сербии. Оно тесно связано с особенностями менталитета сербов. Как известно, многовековые конфликты с Турцией привели к формированию у них конфронтационного сознания, и это во многом определило специфику внутренней жизни. В условиях незавершенности процесса "освобождения и объединения" (что для той же Радикальной партии всегда оставалось задачей первейшей, особенно после появления в 1878 г. на сербской границе Австро-Венгрии - нового врага, "сменившего" турок и водворившегося в Боснии и Герцеговине), оно органично экстраполировалось и на отношение к "другому" внутри страны. Потому и рассматривали соратники Пашича напредняков - сторонников модернизации и проводников проавстрийского курса - как своего рода новых Бранковичей, или же "внутренних турок". Им радикалы отказывали даже в праве на патриотизм. "Люди, которые довели Сербию до Сливницы13, - твердил в 1891 г. Н. Пашич, -не смеют упоминать о национальной политике, о сербском освобождении и достоинстве Сербского королевства" [29. С. 333].

Но год спустя газета "Отпор" ("Сопротивление") назвала уже его самого, к тому времени ставшего премьером, "лжецом, клеветником и изменником родины", закончив столь привычным для сербской политической практики призывом: "Вздернуть Николу Пашича!" [41. С. 168 - 170]. А накануне выборов 1905 г.

овладело начальство, что оно поставило себе на службу и использует для притеснения бедного крестьянина. Именно поэтому русское народное правосознание связывало с законом не правопорядок и правосудие, а скорее злоупотребление властью и неправый суд. И соответственно не уважало закон" [39. С. 153 - 154].


12 В книге Л. Перович целый раздел так и назван: "Насилие как константа" [22. S. 384 - 420].

13 В ноябре 1885 г. вторгшаяся в пределы Болгарии сербская армия потерпела у деревни Сливница сокрушительное поражение.

стр. 10

Коста Кумануди писал Милану Ракичу о том, что орган независимых радикалов "Одьек" ("Эхо") и старорадикальная "Самоуправа" ("Самоуправление")14, "с кровавой пеной у рта бросают друг другу одни и те же обвинения, из которых наиболее мягкое - "предательство" и "служба интересам Австрии"" (цит. по [42. С. 115 - 116]). Примеров подобных "дискуссий" можно привести множество.

Жесткость характеристик (как выражение степени политического антагонизма) в данных высказываниях не вызывает удивления - всего за сорок с небольшим лет (1875 - 1918) Сербия пережила шесть войн и два восстания. И, соответственно, мир для ее граждан (не важно, внешний или внутренний) был по-прежнему окрашен в черно-белые тона: свои - чужие. Оттого в "диалоге" политических сил и присутствуют постоянные взаимные обвинения в "измене родине" (читай - "национальным идеалам")... Владан Джорджевич заметил в этой связи: "Тяжела была судьба ответственных политиков в семидесятые - девяностые годы XIX в. Страна тогда раздиралась борьбой вошедших в кровавый клинч нескольких партий; при этом каждая из них полагала, что именно она есть хранительница сербского патриотизма" [43. Бр. М. 14.045]. После майских событий 1903 г. число "хранителей" увеличилось - с претензией на патриотическую монополию выступили офицеры-заговорщики.

Таким образом, национальные, или внешние, акценты (за редким исключением) превалировали в сознании сербской элиты над мыслями о необходимости внутреннего развития государства. Поиски путей решения задачи "освобождения и объединения" отвлекали у нее слишком много средств и внимания, отодвигая проблему гармонизации отношений между государством и обществом, как и внутри самого общества, на второй план и придавая процессу модернизации страны однобокий и неорганичный характер.

В 1892 г. с немалой дозой самоуверенности первый регент Сербии Иован Ристич внушал Альберу Мале мысль о диалектике внешнего и внутреннего факторов, считая что перманентные внутренние проблемы - это мелочь в сравнении с тем, что сербы испытали и через что прошли в своей истории: "Мы имели страшные кризисы, и нынче у нас предвыборный кризис, но мы выкрутимся, и пусть это вас не волнует. Что это по сравнению с прошлым?" - спросил он и гордо добавил: "Мы - это те, кто дали знак для борьбы на независимость на всех Балканах. Греция последовала нашему примеру через двадцать лет; болгар же вообще только русские освободили. Пятнадцать лет тому назад целая империя стояла против нас [...] Именно мы приняли на себя весь удар. Эта империя черпала свои резервы с трех континентов - из Европы, Азии и Африки. Это были такие люди - гвардия, я их видел [...] Но мы все равно все пережили! Что сегодняшний кризис? Делайте спокойно свою работу" [5. С. 74 - 75].

Несмотря на хвастливый тон Ристича (насколько прав Кулаковский: "Пройдут года, и начнется сербская похвальба" [10. Ф. 14. Д. 189. Л. 20об.], - о русских добровольцах и их жертвах регент и не вспомнил), его "лекция" гостю весьма показательна. С одной стороны, в ней четко выражена мысль, что только внешнее заслуживает внимания, ну, а внутреннее - как-нибудь само рассосется. А с другой - это самомнение и выпячивание своего первенства ("самохвальство и исключительность сербская" [10. Ф. 451. Оп. 1. Д. 277. Л. 8], - так их окрестил Кулаковский) сформировало у сербов систему мышления, в основе которой, как говорил в типологически схожей ситуации Ю. М. Лотман, лежало желание "осуществить на практике неосуществимый идеал" (в отличие от той, что "стремится


14 В 1904 г. Народная радикальная партия разделилась на "старорадикалов" (сохранивших прежнее партийное название) и независимых радикалов (сербск. Самостална радикална странка - поэтому членов партии называли самостальцами).

стр. 11

приспособить идеал к реальности") [44. С. 142]. Перед такими внешними миражами меркли рутинные задачи внутренней перестройки.

Острый русский взор давно отметил эту диалектику. П. А. Ровинский еще в 1868 г. назвал "самодовольство" одной из характерных черт сербского характера [23. С. 56]. А П. А. Кулаковский в письме Ап. А. Майкову подчеркивал: ""Царство Душана не дает сербам спать" - недавно где-то я читал, и это правда: не было бы вредно, если бы этим историческим воспоминанием сербы поддерживали свой дух, но беда-то в том, что это историческое воспоминание заставляет их разыгрывать роль, им неподходящую, [...] заставляет больше мечтать и меньше делать. Это печально в государстве, которое находится в таком трудном положении, как Сербия, которое должно прежде всего воспитывать характеры деловые и людей, работающих здраво и аккуратно" [10. Ф. 452. Оп. 1. Д. 277. Л. 8 - 8об.]. Тот же мотив - и в послании К. Ф. Радченко Т. Д. Флоринскому: "Сербы Королевства вместо того, чтобы обратить внимание на свои внутренние дела, пытаются вести внешнюю политику", являющуюся "повторением рокового стремления Душана на восток" [10. Ф. 818. Д. 275. Л. 11]15.

Ровинский писал, что страна "производит впечатление какого-то полувоенного лагеря", что все в ней "временное, неустановившееся, все в каком-то ожидании чего-то, что вся она живет накануне, вся в каком-то воинственном настроении" [23. С. 109]. В результате - "во имя постоянно грозящей войны Сербия жертвует своими истинно человеческими интересами", ибо "на такой почве трудно ожидать, чтоб могли пустить глубокие корни гуманизм и гражданственность" [23. С. 74 - 75]. Сорок пять лет спустя В. Н. Штрандтман вспоминал: "Сербы говорили мне, что они живут от сегодня до завтра, под давлением возможного нападения соседки. И когда я спрашивал их, почему Белград настолько непрезентабелен - в сравнении с болгарской столицей, они отвечали, что нет смысла строить большие дома, ибо неприятель рано или поздно все равно их разрушит" [46. С. 124]. А в начале 1914 г. оказавшийся в сербской столице Г. В. Комаров зафиксировал: "Белград делает сейчас заем в 40 миллионов франков, из которых 20 предназначено на постройку общественных зданий", но "многие находят, что для Белграда это расход чрезмерный", утверждая, "что украшать город хорошо, но, что пушки, пожалуй, надежнее. Не лучше ли иметь лишних 20 скорострельных пушек, чем построить один дом" [23. С. 575].

Именно в этом взгляде "на сторону", повторим - основная причина консервации традиционного состояния сербского общества и "один из главных тормозов движения Сербии по пути европеизации и модернизации внутригосударственной жизни" [47. С. 76], что, в свою очередь, обеспечивало устойчивость в ней архаичной политической культуры. Гражданские же мотивы звучали у сербских политиков крайне редко. Если мы хотим иметь школы, как в Норвегии, а институции, как в Дании, тогда нам надобно избегать военных расходов, - говорил напредняк Воислав Маринкович, "а если хотим вести какую-то национальную политику, создавая Великую Сербию, тогда мы должны превратить нашу страну в военный лагерь" (цит. по [48. S. 336]). Но такие единичные голоса не имели никакого влияния на политику Сербии в период 1903 - 1914 гг. - этот "золотой век" сербской демократии и парламентаризма, что является явной натяжкой.

И "военный лагерь" был создан! После аннексии Веной Боснии и Герцеговины в 1908 - 1909 гг., когда вновь предельно актуализировался национальный (т.е. "внешний") фактор. Она заставила сербов прийти в себя, и в стране началась активная внутренняя работа, результатом которой стало то, что к началу Первой балканской войны (1912г.) королевство имело сильную и хорошо вооруженную


15 Легитимность таких наблюдений вполне подтверждают выводы историографии: "Обновление царства Душана являлось идеалом для многих сербских националистов XIX в." [45. С. 85].

стр. 12

армию, а моральный дух народа был как никогда высок. "Война, которую желали все" [49. С. 75], - назвал вторжение в Турцию современный историк. Плоды оказались впечатляющими: сербские войска выиграли несколько крупных сражений - при Куманово, Битоле и т.д.

Очевидец событий из России И. П. Табурно показал механизм этой неожиданной трансформации пребывавшей в состоянии вечной анархии страны в "единый военный лагерь": "Подумать, что всего четыре года назад, во время провозглашения Австрией аннексии Боснии и Герцеговины, Сербия ничего еще не имела, ибо если бы она была хоть мало-мальски готова к войне, неминуемо затеяла бы драку с Австрией - таково было настроение. Она принуждена была проглотить предложенную графом Эренталем "пилюлю" только потому, что для войны у нее ничего не было готово. И вдруг, через четыре года, она оказалась во всеоружии своей силы, хотя сравнительно и скромной по размеру, но весьма внушительной по качеству". Почему? Потому что тогда "сербский народ не упал духом. Подхвачен был всей страной клич: "За дело!"". И, как резюме, - "Сербы за свое возрождение должны быть благодарны Австрии, графу Эренталю" [10. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 1348. Л. 11 - 13].

Балканские войны закончились для Белграда триумфом, но стоило наступить миру, как былые политические язвы вновь обнажились. По-солдатски прямолинейный генерал Панта Драшкич без обиняков назвал вещи своими именами: "Лишь только для нас, сербов, проходит опасность, мы тут же перегрызаемся между собой" [50. С. 117]. Поводом к очередному раздору стал "спор о приоритете" в освобожденных областях. Указ "О старшинстве гражданских властей в Новой Сербии над военными", изданный по инициативе Стояна Протича (министра внутренних дел и друга Николы Пашича), предполагал введение первенства цивильных чинов во всех торжественных случаях, и, бывало, что, при явном нежелании элитного чиновничества ехать на службу в Богом забытую "новую" глушь, какой-нибудь уездный начальник лет 25 - 28 оказывался там на различных церемониях выше полкового командира в обер-офицерском звании. Такая ситуация действительно была нетерпимой, и заговорщики, создавшие в 1911 г. тайную организацию "Черная рука", решили использовать ее для лобовой атаки на власть.

Они потребовали отмены указа и предоставления сатисфакции "униженным" офицерам, воспользовавшись очередной ссорой (командира Вардарской дивизии Дамняна Поповича с окружным начальником за право на первое место в церкви, завершившейся демонстративной отставкой комдива, после чего, собственно, и был выпущен указ "О старшинстве..."). Глава правительства, Н. Пашич, отказался идти на уступки. В ответ (после неудачной попытки двинуть войска из Скопья на Белград) заговорщики вступили в альянс с парламентской оппозицией (независимыми радикалами) с целью любой ценой - вплоть до переворота - сместить премьера. В своих личных амбициях и эгоистичных резонах самостальцы пошли на этот тайный сговор с "Черной рукой", компрометируя и ставя под удар всю гражданскую систему власти. "Сербский парламентаризм, - точно сформулировал "диагноз" Воислав Вучкович, - оказался перед опасностью разрешения его латентного кризиса насильственным путем" [51. С. 188].

Глубинный смысл этого конфликта, с точки зрения "политической культуры" его участников, обнаружил автор цитированной выше рукописи: "Радикалы хотели власти - долгой и неделимой власти. Поэтому они готовили не только общественное мнение к своему долгому владычеству, но и рассматривали новые территории, Старую Сербию и Македонию, в качестве будущей радикальной "колонии". Апис и заговорщики хотели власти в армии, такой же долгой и неделимой. Они пытались превратить армию в свою будущую "колонию" [...] Оба фактора присваивали себе все заслуги за военные успехи и вошли в жесткий

стр. 13

клинч, так как мешали друг другу. Радикальные лидеры побаивались "преторианцев", казавшихся им препятствием для создания радикального царства [...] В этом столкновении заговорщиков с радикалами оппозиция стояла на стороне армии, но совсем не потому, что она желала защищать правое дело, а дабы иметь защиту мощной силы в борьбе с радикалами. Было необходимо свалить Пашича любой ценой, и момент ей показался подходящим" [25. Заоставштина Милана  Бр. 14434/719. С. 2].

Перед нами - привычный и давно известный набор представлений сербской элиты, фундамент которого составляли стремление каждой из ее фракций к монополии на патриотизм и мессианская претензия на политическое господство. Все же "другие" объявлялись врагами - в борьбе с ними были хороши любые средства.

Кульминацией "спора о приоритете" явились роспуск скупщины и объявление новых выборов. Пашич подал в отставку, но король в мае 1914 г. возвратил ему мандат на власть. А 11 июня обнародовал указ о перенесении монарших прерогатив на престолонаследника Александра, "в связи с болезнью". Что фактически явилось его скрытым отречением. Решающую роль в таком разрешении кризиса сыграл российский посланник Н. Г. Гартвиг. Именно он рекомендовал Петру Карагеоргиевичу оставить Пашича у власти. Тот подчинился, не желая противостоять России, и дипломатично удалился в политическую тень, не сумев выполнить данного военным обещания. Итак, в борьбе с "Черной рукой" (этим мощным антиконституционным участником сербской политики) "парламентский" режим формально устоял, но... при поддержке другой нелегитимной силы - российской императорской миссии.

Завершая наши размышления, позволим себе одну параллель. Говоря в одной из работ о специфике сербского общества, мы констатировали, что экономический человек в независимой Сербии "еще не проснулся, несмотря на "квазиевропейские" формы его существования" [52. С. 53]. Что же касается политической культуры, то ее "мерой", по определению ученых, является "политический человек и качество политической жизни общества в целом" [53. С. 281]. Так вот, как мы старались показать, этот политический человек европейского типа также спал в Сербии глубоким сном.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Шемякин А. Л. Сербское общество последней трети XIX - начала XX века глазами русских наблюдателей // Славяноведение. 2004. N 3.

2.  M. The Serbian Radical Movement 1881 - 1903. A Historical Aspect // Balcanica. Vol. XXXVI (2005). Belgrade, 2006.

3. Свирчевиh М. Локална самоуправа у Србиjи и Бугарскоj (1878 - 1914). Београд, 2009.

4. Нова историjа Српског народа. Београд, 2000.

5. Пугачев В., Соловьев А. Введение в политологию. М., 2004.

6. Мале А. Дневник са српског двора. 1892 - 1894. Београд, 1999.

7. Лаптева Л. П. Славянский вопрос в мировоззрении П. А. Кулаковского (по архивным материалам) // Славянская идея: история и современность. М., 1998.

8. Лаптева Л. П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005.

9. Рукописное отделение Института русской литературы РАН.

10. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.

11. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки.

12. Гордон А. В. Новое время как тип цивилизации. М., 1996.

13. Санкт-Петербургский филиал Архива Российской академии наук.

14. Российский государственный архив социально-политической истории.

15. Шемякин А. Л. Политические партии в независимой Сербии // Человек на Балканах. Государство и его институты: гримасы политической модернизации. СПб., 2006.

16. Протиh М. Српске политичке странке после уjединьеньа (1918 - 1919) // Србиjа на краjу Првог светског рата (Зборник радова). Београд, 1990.

17. Дарам М. Кроз српске землье. Београд, 1997.

стр. 14

18. Крстиh Н. Дневник. Jавни живот / приред. М. Jагодиh. Београд, 2007. Т. III.

19. Бобчевъ С. С. Изъ славянските земи. I. Въ Белградъ. 1897 г. София, 1903.

20. Шемякин А. Л. Политическая культура в независимой Сербии // Человек на Балканах. Власть и общество: опыт взаимодействия. СПб., 2009.

21. Шемякин А. Л. Сербия на переломе. Обретение независимости и проблема модернизации (1880-е гг.) // Славянские народы: общность истории и культуры. М., 2000.

22.  anarhije i autokratije. Srpsko društvo na prelomu vekova (XIX-XXI). Beograd, 2006.

23. Русские о Сербии и сербах. СПб., 2006.

24. Николаjевиh Д. Краль Милан и Тимочка буна. Београд, 1927.

25. Архив Српске Академиjе наука и уметности.

26. Цвиjиh J. Jединство и психички типови динарских jужних словена. Београд, 1999.

27. Лафан Р. Срби - чувари капиjе. Београд, 1994.

28. Николаjевиh Б. Радикална странка и Светомир Николаjевиh. Београд, 1938.

29. Пашиh Н. Писма, чланци и говори (1872 - 1891) / Приред. Л. Перовиh и А. Шемjакин. Београд, 1995.

30. Стоjановиh Д. Калдрма и асфалт. Урбанизациjа и европеизациjа Београда. 1890 - 1914. Београд, 2008.

31. Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1991. Кн. 1.

32. Крстич Н. Дневник. Jавни живот / приред. М. Jагодиh. Београд, 2007. Т. IV.

33. Стоjановиh Д. Улье на води: политика и друштво у модерноj историjи Србиjе // Димиh Ль., Стоjановиh Д., Jовановиh М. Србиjа 1804 - 2004. Три виђеньа или позив на диjалог. Београд, 2005.

34. Жуjовиh J. Дневник / приред. Д. Тодоровиh. Београд, 1986. Т. 1.

35. Архив внешней политики Российской империи.

36. Jовановиh С. Jедан прилог за проучаванmе српског националног карактера. Виндзор, 1964.

37. Перишиh М. Либерали и либерализам у Србиjи 19. века. Београд, 2004.

38. Егоров Б. Ф. Очерки по истории русской культуры XIX в. // Из истории русской культуры. М., 1996. Т. V. (XIX век).

39. Томсинов В. А. Правовая культура // Очерки русской культуры XIX века. М., 2000. Т. 2.

40. Шемякин А. Л. Милан Обренович - архитектор сербской "перестройки"? Полемические размышления // Историки-слависты МГУ. М., 2008. Кн. 7 (Х. Х. Хайретдинов).

41. Живети у Београду. Документа Управе града Београда. Београд, 2008. Кнь. 6. 1890 - 1940.

42. Радоjевиh М. Научник и политика. Политичка биографиjа Божидара В. Марковиhа (1874 - 1946). Београд, 2007.

43. Рукописно одельенье Матице Српске.

44. Лотман Ю. М. Культура и взрыв // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000.

45. Макульевиh Н. Уметност и национална идеjа у XIX веку. Београд, 2006.

46. Штрандман В. Балканске успомене. Београд, 2009.

47. Кузъмичева Л. В. Сербия между Западом и Востоком (поиски пути государственного строительства в XIX веке) // Актуальные проблемы славянской истории XIX и XX вв. М., 2003.

48.  O. Kakva ili kolika država. Ogledi o političkoj i društvenoj istoriji Srbije XIX-XX veka / prired. L. Perovic. Beograd, 2008.

49. Григориjевиh Б. Краль. Александар Карађорђевиh. Београд, 2002. Т. I.

50. Драшкиh П. Моjи мемоари / приред. Д. Батаковир. Београд, 1990.

51. Вучковиh В. Унутрашнье кризе Србиjе и Први светски рат // Историjски часопис. Београд, 1965. Кнь. XIV-XV.

52. Шемякин А. Л. Традиционное общество и вызовы модернизации. Сербия последней трети XIX - начала XX в. глазами русских // Человек на Балканах и процессы модернизации. Синдром отягощенной наследственности. СПб., 2004.

53. Ирхин Ю. В., Зотов В Д., Зотова Л. В. Политология. М., 2002.


© library.rs

Permanent link to this publication:

https://library.rs/m/articles/view/ОСОБЕННОСТИ-ПОЛИТИЧЕСКОГО-ПРОЦЕССА-В-СЕРБИИ-ГЛАЗАМИ-РУССКИХ-последняя-треть-XIX-начало-XX-века

Similar publications: LSerbia LWorld Y G


Publisher:

Сербиа ОнлинеContacts and other materials (articles, photo, files etc)

Author's official page at Libmonster: https://library.rs/Libmonster

Find other author's materials at: Libmonster (all the World)GoogleYandex

Permanent link for scientific papers (for citations):

А. Л. ШЕМЯКИН, ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В СЕРБИИ ГЛАЗАМИ РУССКИХ (последняя треть XIX - начало XX века) // Belgrade: Library of Serbia (LIBRARY.RS). Updated: 13.07.2022. URL: https://library.rs/m/articles/view/ОСОБЕННОСТИ-ПОЛИТИЧЕСКОГО-ПРОЦЕССА-В-СЕРБИИ-ГЛАЗАМИ-РУССКИХ-последняя-треть-XIX-начало-XX-века (date of access: 28.03.2024).

Found source (search robot):


Publication author(s) - А. Л. ШЕМЯКИН:

А. Л. ШЕМЯКИН → other publications, search: Libmonster SerbiaLibmonster WorldGoogleYandex

Comments:



Reviews of professional authors
Order by: 
Per page: 
 
  • There are no comments yet
Related topics
Publisher
Сербиа Онлине
Belgrade, Serbia
1007 views rating
13.07.2022 (624 days ago)
0 subscribers
Rating
0 votes
Related Articles
Айзек Азимов умер... Законы роботехники, то ж... Кто Новый Мир в полях построит?
Мы живём, как во сне неразгаданном, На одной из удобных планет. Много есть, чего вовсе не надо нам, А того, что нам хочется, нет. Игорь Северянин
Мы живём словно в сне неразгаданном На одной из удобных планет Много есть, что нам вовсе не надобно А того, что нам хочется не... Игорь Северянин
The Empire says goodbye , But it doesn't go away..
All about money and Honest Anglo-Saxons and justice
Words, words, words...
Catalog: Экономика 
Words Words Words
Catalog: Экономика 
EAST IN EUROPE: DUBROVNIK TO MOSTAR
234 days ago · From Сербиа Онлине
Пока Мы, обычные люди спали, случилась Тихая Революция. Мы свернули в Новый рукав Эволюции... Новая Матрица еще не атакует, но предупреждает...
КРЕМЛЬ, "ГАЗПРОМ" И СРЕДНЯЯ АЗИЯ
304 days ago · From Сербиа Онлине

New publications:

Popular with readers:

News from other countries:

LIBRARY.RS - Serbian Digital Library

Create your author's collection of articles, books, author's works, biographies, photographic documents, files. Save forever your author's legacy in digital form. Click here to register as an author.
Library Partners

ОСОБЕННОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В СЕРБИИ ГЛАЗАМИ РУССКИХ (последняя треть XIX - начало XX века)
 

Editorial Contacts
Chat for Authors: RS LIVE: We are in social networks:

About · News · For Advertisers

Serbian Digital Library ® All rights reserved.
2014-2024, LIBRARY.RS is a part of Libmonster, international library network (open map)
Keeping the heritage of Serbia


LIBMONSTER NETWORK ONE WORLD - ONE LIBRARY

US-Great Britain Sweden Serbia
Russia Belarus Ukraine Kazakhstan Moldova Tajikistan Estonia Russia-2 Belarus-2

Create and store your author's collection at Libmonster: articles, books, studies. Libmonster will spread your heritage all over the world (through a network of affiliates, partner libraries, search engines, social networks). You will be able to share a link to your profile with colleagues, students, readers and other interested parties, in order to acquaint them with your copyright heritage. Once you register, you have more than 100 tools at your disposal to build your own author collection. It's free: it was, it is, and it always will be.

Download app for Android