Zagreb, 2001. V. I, 694 S.; V. II, 688 S.

Сборник материалов Второго хорватского славистического конгресса

С 14 по 18 сентября 1999 г. в столице Славонии Осиеке (Хорватия) проходил Второй хорватский славистический конгресс. На нем было прочитано около 250 докладов ученых из 20 стран. Большая их часть (169) составила основу статей, опубликованных в двухтомном сборнике материалов конгресса. Основная задача, которую ставили перед собой его организаторы, была сформулирована председателем Хорватского комитета славистов и одновременно - председателем Оргкомитета проф. Д. Сесар следующим образом: "Объективно, научно аргументировать место хорватского языка и литературы среди языков и литератур великой славянской семьи" [1. S. 37]. Необходимость и правомерность выделения хорватистики в качестве самостоятельной дисциплины в рамках славистики указывается во многих материалах конгресса. Наиболее полное обоснование такой потребности в контексте общего развития славянской филологии в Европе XIX-XX вв. представлено одним из ведущих австрийских и хорватских славистов Р. Катичичем как в тексте доклада и в выступлениях во время проведения конгресса, так и в других работах. "Язык, на котором говорят хорваты, - славянский. Традиционная народная культура определяет место хорватов среди славянских народов. Хорватов как европейский народ отличают некоторые типические особенности, характерные и для других славянских народов, особенно принадлежащих кругу латинской культуры. А поскольку хорваты являются народом и вследствие этого - субъектом истории культуры и литературы, между славистическими дисциплинами должна существовать и хорватистика" (V. I. S. 569). Однако само название "хорватистика" воспринимается многими как искусственное новообразование и не отделяется от "сербохорватистики", и потому существование этой дисциплины зависит от того, считает Р. Катичич, насколько существенны "различия между хорватским и сербским языковыми стандартами и от политической конъюнктуры". Между тем именно хорватская средневековая, возрожденческая и барочная литература явилась исторической основой литературного языкового фонда, зафиксированного в первых "сербохорватских" словарях. Отмечая "подчиненное и даже маргинальное место хорватского языка в современной славистике", Р. Катичич полагает, что изначальной причиной этому послужило "филологическое недоразумение": в систематизации славянских языков И. Добровского, положенной в основу большинства последующих схем, названия "сербы" и "сербский" переносились, во-первых, на всех славян, а во-вторых - на южных, к языку которых Добровский также применял термин "иллирский", и в этом была очевидна реминисценция взаимозамены в возрожденческой и барочной западнославянской литературе "хорватский-иллирийский- славянский". Тезис о возвращении хорватскому языку его культурной традиции как залога его развития в настоящем (наиболее полно сформулированный М. Зальцман-Челан) выступает в качестве программной установки работ большинства авторов сборника.

стр. 73

Преимущественное внимание к проблеме складывания хорватского литературного языка в исторической ретроспективе определило как программу самого конгресса, так и соответственную структуру сборника его материалов, сгруппированных по семи тематическим блокам: "Четыре века хорватского языкознания: Бартол Кашич и его время", "Хорватскоглаголическая и палео- славистическая проблематика", "Хорватский язык в XX в.", "Хорватский ренессанс и барокко", "Хорватская литература в европейском контексте", "Хорватский постмодернизм", "Хорватская культура и цивилизация". Из-за близости рассматриваемых сюжетов тематически близкие материалы зачастую оказываются в разных разделах. Но несмотря на это, а также на неизбежную в подобного рода изданиях мозаичность, а иногда и случайность представленных тем, два тома сборника материалов конгресса верно ориентируют читателя в основных направлениях и методах исследований славистической дисциплины, становлению которой они и призваны способствовать.

Сборник открывается текстами трех пленарных докладов, в которых представлено целостное видение проблем становления хорватской литературы и языка. М. Шицел анализирует развитие хорватского литературоведения за сто лет, с середины XIX до середины XX в. В качестве основной черты трудов о хорватской литературе XV-XVII вв. И. Кукулевича-Сакцинского и его последователей (В. Ягича, Дж. Шурмина и др.) Шицел выделяет преимущественное внимание к биографиям авторов и формальному обзору их произведений. Под влиянием европейской филологии эстетические критерии начинают постепенно утверждаться в хорватских историко- литературоведческих трудах, размываются границы между литературной критикой и историей литературы, которая начинает рассматриваться в качестве самостоятельной научной дисциплины (Б. Водник, М. Медини и др.). Начало модернизма в этой области автор связывает с именем М. Комбола, оценивавшего произведения в культурном контексте эпохи, в которой они создавались и осмыслялись. Развитие в этом направлении демонстрируют труды А. Бараца, рассматривавшего историю литературы как историю духа; в центре внимания его историко-культурных исследований оказывался человек.

М. Могуш сосредоточивает свое внимание на проблеме стандартизации хорватского литературного языка, происходившей на основе стилизации трех наречий - чакавского, кайкавского и штокавского. В основе доклада - полемика с основными положениями трудов по орфографии и грамматике хорватского филолога рубежа XIX-XX вв. Т. Маретича, установившего штокавскую норму хорватского литературного языка. М. Могуш прослеживает развитие с конца XV в. литературного койне от Марка Марулича и хорватских петраркистов до Ивана Гундулича и от Гундулича через боснийских францисканцев до славонских писателей, соотвественно от протестантов через кайкавских авторов до Павла Витезовича.

С. Марьянович представляет подробный обзор хорватских проиведений барочной литературы, созданных на территории Славонии. В славонской литературе эпохи реформации, а затем протестантизма автор отмечает сильное влияние венгерской культурной традиции, богомильства, гусизма, православия, а также и ислама. В первые десятилетия XVIII в. развитие славонского барокко совпало с освобождением этих территорий от турецкой зависимости. Основой литературного языка авторов славонского барокко (А. Канижич, М. Катанчич и др.) С. Марьянович полагает "штокавскую икавщину". Сами же произведения, в основном эпические и религиозные песни, отличались исключительно католической направленностью и были ориентированы на францисканскую провинцию Bosna Argentina, обеспечивавшую некоторую связь с до-турецкими культурными традициями.

В соответствии с основной научной задачей и программой съезда первый тематический раздел посвящен выяснению филологического и культурологического значения трудов Бартула Кашича (1575 - 1650). Именно результатами деятельности Кашича (грамматика "иллирийского языка" и перевод на него Вульгаты) определяется нижняя граница создания и исследования хорватского литературного лексического и фразеологического фонда. Первые интуитивные попытки гомогенизации хорватского языка предпринимались еще в гуманистическую эпоху. Тема соотнесенности языка Кашича с языком его предшественников развивается в статье Л. Коленич. Полагая, что использованные М. Маруличем в "Юдифи" глагольные формы более архаичны, чем зафиксированные в грамматике Кашича, причину этому автор находит в том, что Марулич стилизовал литературный язык под чакавскую "более консервативную" норму, а грамматика основана как на чакавской (родной для Кашича), так и на штокавской нормах.

стр. 74

Библейские переводы занимали в творчестве Кашича центральное место, хотя так и остались в рукописных отрывках. Между тем, подчеркивается многими исследователями, именно они в наибольшей мере отразили важный этап становления хорватской языковой нормы, и их неопубликование рассматривается даже как "наибольшая в череде неудач истории хорватского языка" (И. Лисац. V. I. S. 117). П. Башич обращается к рукописной традиции переводов из Священного Писания Кашича (с особым вниманием к вариантам некоторых написаний в автографах и у переписчиков), в которых обосновывалась необходимость унифицированного языка для использования его в службах не знающими латинского священниками, и в качестве его основы использовался штокавский диалект боснийского и дубровницкого типа. Сам же язык Кашич именовал "иллирийским" (или "дубровницким"), придавая ему значение, с одной стороны "хорватского", а с другой - "славянского". Широкое понимание последнего термина Кашичем, который распространял его не только на Центральную, Восточную и Юго-Восточную Европу, но и на "большую часть Азии" и земли Кавказа - Circassia, рассматривается в статье Д. Кениг; она обнаруживает в этом влияние труда "Митридат" К. Гесснера (1555), который считал, что Circassia зеселена славянами, а также желание Кашича расширить список народов, для которых предназначался его перевод, чтобы заручиться для его издания поддержкой Конгрегации пропаганды веры. Д. Габрич-Багарич выявляет в библейском переводе Кашича ряд лексических слоев - кальки из Вульгаты, лексика, изобретенная самим Кашичем, слой рагузизмов, следы боснийских говоров и старославянского. Л. Деспот прослеживает традицию библейских переводов в Хорватии от рукописного перевода Кашича до первого печатного перевода М. Катанчича 1831 г. Значение последнего как первого полного хорватского перевода Библии на основе Вульгаты проанализировано И. Братуличем.

Специальные исследования сборника посвящены языковым особенностям, фразеологии, тематическим группам лексики текстов Кашича. Видя в грамматике Кашича начало кодификации хорватской яыковой нормы, Б. Тафра прослеживает неизменность отдельных ее элементов в грамматиках до конца XIX в. Д. Столац анализирует синтаксические правила грамматики и их применение в более поздних текстах Кашича. В ряде статей рассматриваются словари и грамматики современных Кашичу авторов. С первой польской грамматикой Петра Статория (Стоенского), написанной приблизительно в то же время, грамматику Кашича роднит прежде всего обращение к грамматическим моделям латинского языка, на основе которых строились структурные и функциональные описания хорватского языка (многие из которых, прежде всего в терминологической части, остаются актуальными); обе грамматики представляют структуру современных авторам народных языков (Н. Пинтарич). Лексика грамматики Кашича служит сравнительной базой для исследователей хорватской ("иллирийской") части пятиязычного словаря Ф. Вранчича (1551 - 1650) (Г. Филипи, М. Гулешич, И. Лисац). Специально рассматриваются лексиграфические методы автора более поздней эпохи П. Р. Витезовича (1652 - 1713) в его рукописном латинско-хорватском словаре, в частности включение в него слов из трех диалектов, составление неологизмов сложного типа, наличие семантических пояснений и фразеологических оборотов (З. Мештрович).

В произведениях Кашича отразилось и знание им итальянского языка. С. Грачотти сравнивает выполненный Кашичем в 1624 г. перевод итальянского жизнеописания Игнатия Лойолы с итальянским оригиналом 1622 г. (текст Кашича находился в личной коллекции Грачотти и был передан им в дар Национальной университетской библиотеке в Загребе). Язык перевода имеет штокавско-икавскую основу, в нем обнаруживается дубровницкая диалектная лексика и многочисленные латино-итальянизмы; в целом труд Кашича отличает "тонкое чувство семантических нюансов итальянского и хорватского языков" (V. I. S. 91). Кашичем был составлен и хорватско-итальянский словарь, правая часть которого анализируется Ж. Мулячичем.

Среди материалов по хорватскоглаголической и палеославистической проблематике выделяется обзорная статья А. Назор, подводящая итог издательской деятельности специалистов по хорватскоглаголическим литургическим рукописям за последние 50 лет. История изданий глаголических букварей от первого, вышедшего в Венеции в 1527 г., до букваря Берчича (1860), предназначенного для научного изучения глаголицы, прослеживается С. Вяловой.

Одной из центральных тем этой части является рассмотрение языковых и стилевых особенностей различных хорватскогла-голических текстов. На примере переводов

стр. 75

из Вульгаты книги Макковеев по соотвествующим текстам из хорватскоглаголических бревиариев начала XIII-XVI в., В. Бадурина-Стипчевич отмечает прежде всего их сильную зависимость от латинского оригинала и приходит к выводу о важности этих переводов для реконструкции хорватско- глаголической Библии в целом. В. Чермак обнаруживает в ветхозаветных текстах хорватскоглаголических бревиариев (переведенных, как правило, либо с латинского, либо с греческого оригинала) отдельные главы, источником для которых послужили вместе и латинский, и греческий переводы. В так называемом Загребском триоде (IVdlO? коллекции Хорватской академии наук и искусства) Э. Црвенковска выделяет языковые черты, указывающие на его македонское происхождение, принадлежность Охридской книжной школе и датирует его XIII в. З. Рибарова проводит сравнительное исследование параллельных чтений хорват-скоглаголических паримейников и бревиариев для определения наиболее архаичного слоя паримейной лексики, что, по мнению автора, важно для изучения кирилло-мефодиевского наследия в хорватских источниках и истории кирилло-мефодиевских паримейников. П. Станковска представляет текстологическое исследование гомилий в составе хорватскоглаголических бревиариев XIII-XV вв. По текстам бревиариев XIII- XIV вв. А. Зарадия-Киш отмечает развитие в хорватских землях культа св. Мартина, тринадцатого апостола.

3. Хауптова анализирует кириллическую, датируемую XIII в., надпись на камне, который использовался впоследствии при строительстве чешской барочной церкви, с точки зрения того, насколько долго удерживалась в Чехии церковнославянская традиция; характерно именование здесь Христа "витязем", что исключает восточнохристианское происхождение автора надписи. Две статьи посвящены боснийским новозаветным сборникам. X. Куна исследует кириллические записи на полях четвероевангелия из села Вруток для определения времени (XV в.) и места (Западная Босния) создания сборника. Я. Юрич-Каппель подводит некоторые историографические итоги исследования глаголического рукописного сборника середины XV в. боснийского "крестьянина" Радована.

Т. Томашич обращается к деятельности модрушского епископа и организатора глаголической типографии в Риеке Ш. Кожичича Беньи (ок. 1460 - 1536). Основываясь на высказывании Кожичича о его недовольстве языком глаголических книг и желании стандартизовать его, автор анализирует язык напечатанных им книг и приходит к выводу, что ему "не удалось поколебать основы языка глаголических изданий" (V. I. S. 281). В статье В. Бабич показано, как кириллическая графика первых восточнославянских грамматик церковнославянского языка Л. Зизания и М. Смотрицкого, а также восточнославянские орфографические правила, фонетика и морфология влияли на графическую систему, орфографию и язык изданных в Риме хорватских глаголических богослужебных книг XVII-XVIII вв.

Авторы этой части сборника разбирают также графические особенности глаголических текстов (М. Жугар, М. Чинчич), некоторые аспекты грамматики старославянского языка (С. Ладич, Я. Винце-Маринац), историко- филологические труды XIX в. (С. Дамянович).

В разделе о хорватском языке XX в. большое внимание уделяется становлению и развитию хорватистики в научных центрах и университетах Европы, Америки, Австралии (В. Грубишич, Д. Пешорда, Л. Васильева). Значительное место отведено материалам, демонстрирующим исторические корни современного хорватского языка, и прежде всего отражению языковых процессов в грамматиках хорватского языка, изданных в конце XVIII-XX в. (Ж. Белякович, Э. Барич, И. Ньомаркаи). В. Ришнер рассматривает употребление предлогов и и па с аккузативом и локативом хорватскими писателями XVIII-XX вв. и отмечает однотипность замены двух падежей и предлогов на протяжении рассматриваемого времени. С. Вукушич, исследуя историю современных ударений в личных местоимениях в падежных формах генетива-аккузатива и датива-локатива (mene, njemu и т.п.), приходит к выводу о длительном влиянии на современное литературное произношение западной штокавщины (посавский, юго-западно-истрийский и др. диалекты).

Особенности языковых процессов в Хорватии определяются главным образом стремлением к утверждению нормы на всех языковых уровнях. Но вследствие того, что сама норма современного хорватского языка находится в процессе становления, многие статьи посвящены процессам словотворчества (М. Турк, X. Павлетич); возможным механизмам стандартизации литературной лексики, выработки единых правил грамматики - фонологии, морфологии, синтаксиса и т.д. (М. Чилаш, И. Пранькович, М. Зника, С. Кондич, А. Пети-Стантич, Д. Блажи,

стр. 76

М. Ванцач, М. Ковачевич); внесению дополнений и изменений в грамматические определения и словарные статьи (Б. Куна, К. Митани, М. Пети); составлению новых словарей (Б. Петрович, Л. Худечек). Мерилом принятия словарной нормы являются, как правило, частотные варианты живого разговорного языка (И. Зоричич). С точки зрения особенностей литературного оформления разговорных форм интересна статья М. Катнич-Бакарич, посвященная отличиям разговорной речи и диалогов драматургических произведений.

Ставится и проблема "чистоты" хорватского языка, необходмости противостояния проникновению иностранных слов и поиска адекватной им замены в хорватском (Б. Крижан-Станоевич). Эта тема развивается в статье М. Михальевич, которая предлагает модели создания хорватской технической терминологии. При неизбежном наличии слоя англицизмов и американизмов, отмечается в статье Б. Кунцманн-Мюллер, хорватский язык входит в число языков, "трудно усваивающих чужой языковой материал и отдающих предпочтение языкотворчеству, основанному на собственной лексической базе" (V. 1. S. 514). Используя материал (устный и письменный) средств массовой информации, автор исследует изменения в современном хорватском языке и показывает определяющее значение общественных перемен для появления или исчезновения многих слов и понятий. Здесь же отмечается свойственное также и другим славянским языкам посткоммунистического времени проникновение устного медийного языка и стиля в письменные, в том числе литературные, тексты.

Отражение социальных, политических, культурных факторов в современном хорватском языке интересует многих авторов сборника. Д. Сесар и И. Видович, отмечая разрушительное влияние "новояза" на все славянские языки, выделяют негативные аспекты его воздействия на хорватский язык и культуру, в частности разрушение структуры языка, прежде всего синтаксиса, ограничение функций языка литературной традиции, деградация части лексики - распространение слов с "пустой" семантикой, компрометация части фразеологизмов, создание иллюзии всеобщей компетентности в языке и опасности изменений принятых моделей, укоренение "новояза" в языке средств массовой информации и политики. Исследуя особенности административного языкового стиля, М. Ковачевич и Л. Бадурина указывают на его функциональность и одновременно - губящее ее "рабское" отношение к форме; отмечается также влияние административной канцелярской речи на разговорный язык и публицистику. Э. Вроцлавска пытается установить "языковой стереотип хорватской интеллигенции", во многом обусловленный присущим различным слоям населения "сильным этическим (т.е. патриотическим), а не практическим отношением к собственному языку" (V. 1. S. 666). Отсюда - присущие некоторым научным работам по языкознанию "эмоционально окрашенные лексика и стиль". И. Ивас, рассматривая распространенные в хорватском разговорном языке конструкции типа "Ono sto je vazno je (to) da", полагает их калькой с английского "What is important is that" и считает, что на хорватской почве они стали не только синтаксической фигурой, но и идеологемой, частью политического жаргона, маркирующей определенный социальный статус говорящего. Специально анализируются особенности детской речи (3. Еласка, М. Ковачевич).

Б. Ковачевич и А. Халоня рассматривают проблему неизбежного отступления от нормы при работе в разговорных программах Интернета, которое является следствием быстроты коммуникации и разного образовательного и технического уровня пользователей. Тексты прогнозов погоды, помещенные в Интернете, отмеченные соединением журналистского и научного стиля и терминологии, исследуются Ж. Бриоваш и М. Хорват.

В ряде статей высказывается мнение о том, что развитие и стандартизация хорватской языковой нормы не должны исключать изучения в школе диалектов, фонологический, морфологический и синтаксический состав которых является для учеников "домашним" (Д. Павличевич-Франич, И. Сович). Непосредственно диалектной структуре современного хорватского языка посвящена статья С. Вранича, который в экавском говоре чакавского наречия выделяет ряд групп говоров, составляющих поддиалекты экавско-чакавского диалекта - приморский, средний истрийский, северо-восточный истрийский и островной.

Тема взаимопроникновения языковых и семантических элементов как следствие культурных контактов оказывается в центре внимания многих лингвистов. Исследуются прежде всего различные аспекты грамматики, синтаксиса, лексического состава хорватского языка в сравнении с другими славянскими языками (М. Попович, Р. Тростинска, В. Пожгай-Хаджи, А. Спагиньска-Прусак, Р. Вижкевич-Максимов, Ж. Финк, Д. Хорга).

стр. 77

Особое внимание уделяется контактам хорватского языка с венгерским, итальянским, немецким языками, во многом обусловленным особенностями политической истории хорватских земель (Ю. Мориц, О. Жагар-Сентези). Исследуя распространение в различных диалектных зонах лексем для обозначения "подушки", А. Чилаш и И. Куртович выделяют четыре наиболее часто встречающихся варианта - kusin, blazina, vankus, jastuk, что приводит авторов к широким обобщениям об адстратном влиянии на хорватский итальянского венецианского, немецкого (через посредство турецкого) и турецкого языков.

X. Хеффер и Ж. Йозич анализируют разницу в хорватской спортивной терминологии 1941 и 1990 гг., акцентируя внимание на немецкое и английские влияние на ее становление.

Специально рассматривается язык хорватского населения, несколько веков проживающего в исторической области современной восточной Австрии - Бургенленде (хорв. Градишче). З. Кинда-Берлакович отмечает сильное немецкое влияние (лексическое, фонетическое, грамматическое, орфографическое) на язык градишчанских хорватов во второй половине XX в. (особенно в среде билингвов). Н. Бенчич представляет обзор литературных произведений градишчанских хорватов, отмечая двуязычие их культурной жизни.

Хотя хорватские литераторы эпохи возрождения и барокко считаются зачинателями хорватского литературного языка, и их представления во многих статьях сборника выступают в качестве языковой и культурной основы произведений современных хорватских авторов, раздел, непосредственно посвященный их творчеству, представлен небольшим рядом достаточно случайных исследовательских сюжетов. Однако это свидетельствует не об отсутствии интереса к данной теме, а, скорее, о необязательности большой части докладчиков соответствующей секции, принимавших участие в работе конгресса. И. Райнхарт обнаруживает у задарского писателя Ш. Будинича в его переводе (Рим, 1538) сочинения П. Канизия "Сумма наук христианских" многочисленные богемизмы и полонизмы, которые, по мнению автора, явились следствием общения Будинича с каким-то чехом в Риме. В центре внимания В. Осолника - поэтические описания в дубровницкой ренессансной поэзии "диклиц" - девушек или женщин, в образах которых соединилась физическая красота, душевная глубина и ум. Р. Пшихистал полагает, что произведение М. Марулича "Параболы" было призвано не "зашифровать", а разъяснить обычному человеку основные истины веры.

З. Шундалич находит тематические, композиционные и стилевые аналогии в двух молитвенниках - дубровницком (XVII в.) францисканца В. Андриашевича и славонском (XVIII в.) иезуита А. Канижлича и приходит к выводу о сходстве барочных процессов в литературе этого жанра как в Северной, так и в Далматинской Хорватии. Метрический стих в парафразах псалмов XV-XVIII вв. анализирует Д. Мрдежа-Антонина. Автор отмечает "выраженную метрическую унифицированность" этих текстов и одновременно - "поэтическую индивидуальную интерпретацию", что роднило литургические версификации с модным для того времени метрическим репертуаром и обеспечило им популярность. С. Вулич проводит сравнение существительных в трех произведениях Ю. Мулиха, написанных в середине XVIII в. на кайкавском, штокавском и чакавском наречиях.

Широта историко-культурного контекста материалов раздела о новой и новейшей истории и современном состоянии хорватской литературы была во многом обусловлена заданной темой ("Хорватская литература в европейском контексте"), предполагающей преимущественное внимание к европейским основам литературных процессов в Хорватии. Показательна здесь с точки зрения основной тенденции исторического литературоведения в Хорватии статья 3. Ковача, постулирующая необходимость отказа от идеологических парадигм и "монокультурного" подхода к истории славянских литератур; методологическая позиция автора обозначена в самом названии - "Интеркультурная история литератур и интеркультурная интерпретация". Обзор собраний сочинений и избранных трудов хорватских литераторов за последние полвека содержится в статье М. Тушек.

Большая часть статей раздела посвящена особенностям литературных переводов на хорватский и, конечно, в первую очередь -хорватских произведений на другие языки, изданию которых придается в Хорватии особый смысл в контексте интенсивных здесь процессов культурного самоопределения. Показательно, например, что современный итальянский перевод эпического произведения барочной эпохи "Осман", принадлежащий перу И. Гундулича, И. Грдич рассматривает как акт "постколониальной открытости". Интересен репертуар исследуемых

стр. 78

переводов с хорватского. Наибольшее внимание уделяется переводам произведений М. Крлежи - на венгерский (С. Блажетин, A. Продан), итальянский (В. Дельбианко), македонский (А. Гулецка-Хайдич). Исследуется перевод поэтических произведений B. Парун на польский (Л. Данилевска), испанское переводное издание поэтического сборника 1956 г., объединившего стихи 61 хорватского поэта (Ф. Гальвез). Рассматриваются переводы И. Броды на немецкий (В. Обал).

Среди статей о переводах на хорватский -статья X. Перичич о переводе начала XIX в. "Гамлета", выполненного Б. Перичичем, для которого оказались характерны смена стихотворного размера, увеличение числа стихов, собственная интерпретация и пр. М. Любич обращается к первому полному переводу на хорватский "Божественной комедии" Данте, автор которого - которский епископ конца XIX в. Ф. Уччелини испытал сильное влияние народного языка и народного поэтического творчества. Затрагивается здесь и проблема отражения в переводах культурных и ментальных различий. Д. Блажина выводит интересную закономерность хорватских переводов, рецепций и интерпретаций XIX-XX вв. произведений польской драмы эпохи романтизма (прежде всего А. Мицкевича). В них предельно редуцируется дух "романтического мессианизма", который и придает этим произведениям "специфический, национальный и универсальный характер", возможно, потому что в хорватской литературе по разным причинам не существовало собственного репертуара романтической драмы и дух ее остался здесь непонятым (V. II. S. 97).

Некоторые статьи посвящены влиянию европейской литературы различных направлений на становление хорватской литературы XX в. (А. Билич, К. Чоркало, М. Кулешевич, Д. Маркович), анализу творчества хорватских писателей как составной части синхронного европейского литературного процесса (М. Лето, С. Марьянич). С. Лукач рассматривает схожие процессы в лирической поэзии Хорватии и Венгрии во второй половине XIX в. Речь идет о соединении присущего литературе первой половины века стремления к национальному самоутверждению и чисто художественного самовыражения.

Малоизвестные у нас подробности литературной деятельности русских эмигрантов в Хорватии представлены в статье И. Лукчич. Ее особенности здесь во многом обусловливались внешними обстоятельствами - распадом Австро- Венгрии, объединительными процессами у южнославянских народов, доминированием немецкой культуры, влиянием католической церкви. То, что русские в Хорватии оказались на периферии европейского эмигрантского пространства, повлияло на их отношение с окружающим населением. В отличие от замкнутости диаспор крупных эмигрантских центров, русские землячества в Хорватии активно контактировали с местной культурой. Их объединения - Русская матица, Русский кружок, Русский клуб и др., а также их журналистская и писательская деятельность, основными представителями которой были Н. Федоров, И. Александр, К. Римарич-Волынский, имели выраженную "бикультурную ориентацию". Двуязычное творчество русских авторов несло культурнопросветительскую нагрузку и способствовало укоренению "русских цитат" в хорватском языке и культуре.

"Русская" тема представлена и в других разделах. Я. Войводич прослеживает хорватские театральные постановки по произведениям Н. В. Гоголя с 1874 по 1980 гг. и отмечает их актуальность. А. Влашич-Анич пишет о влиянии русского авангарда (Хармс) на постановки загребского студенческого театра "Кугла глумиште" в 70 - 80-е годы XX в.

Р. Лауэр напоминает историю выступления немецкого писателя Эрнста Толлера на XI конгрессе ПЕН-клуба в Дубровнике в 1933 г. - по существу первого выступления немецкого автора против гонений на литераторов демократического толка и писателей еврейского происхождения в гитлеровской Германии. Автор рассматривает этот эпизод на фоне интенсивных связей Толлера с некоторыми литераторами тогдашней Югославии в 1930-е годы.

Б. Брленич-Вуич прослеживает, как под влиянием особенностей культурно- исторической ситуации южного Средиземноморья (в том числе Далмации), развитием здесь античной и христианской культур, складывались поэтические образы современного хорватского автора П. Шегедина. С. Перич-Гавранчич показывает, как в латинских и итальянских стихах хорватского поэта эпохи Возрождения Л. Паскалича проявлялась его принадлежность "иллирскому" и далматинскому культурному кругу.

Жанр дневника-хроники исследуется М. Татарином на примере латинской рукописи конца XVIII в. славонского жупника А. И. Турковича, для которой были характерны переплетение исторических и автобиографических событий. Отдельная статья

стр. 79

посвящена произведениям биографического жанра XV-XX вв. (В. Брешич).

В нескольких статьях затронуты проблемы развития детской литературы в Хорватии в контексте мировых проблем создания книг этого жанра (Д. Харамия, Д. Тежак). Сказки и басни начала XX в. И. Брдич-Мажуранич (их сравнивали в свое время со сказками Андерсена) Д. Зима рассматривает как произведения неоромантической струи в европейской литературе конца XIX в., вышедшие за пределы детской аудитории и вобравшие в себя элементы мифа, фантазии и христианской религиозности.

Говоря в целом о современной литературе и о понятии "модернизм" в литературоведении, как в Хорватии, так и в других странах, К. Иванкович отмечает, что это понятие остается "хронологически непоследовательным и терминологически неопределенным", из-за чего возникают трудности с периодизацией и типологией литературных процессов в рамках "постмодернизма".

Схожий тезис выступает рефреном многих статей раздела, посвященного этому явлению в хорватской литературе: в них указывается на отсутствие более-менее приемлемого хронологического, типологического, культурноисторического и терминологического аппарата постмодернизма в литературе (наиболее последовательно - А. Цар-Михец). Тем не менее эта проблема рассматривается большинством авторов исходя из некого формального набора характеристик - эклектизм, пародия, ирония, рефлексия, тривиализация, отсутствие историзма, связь с массовой культурой и т.д.

Д. Ораич-Толич обращается к хорватской прозе конца XX в. После распада Югославии и создания национальных государств хорватские писатели, отказавшиеся от всякой идеологии, оказались перед проблемой изображения действительности, анализа понятий свободы, родины, самосознания, добра, зла и т.д. Тогда стали вырабатываться "постидеологические стратегии" - идеологическая позиция всячески маскировалась, авторы концентрировались на изображении страданий "маленьких людей", показывали свое отстранение от изображаемой действительности, подделывались под нее и пр. При этом широко использовались приемы описания действительности от третьего лица, использование документальных материалов. В разделе рассматриваются произведения хорватских авторов, творчество которых определяется как постмодернистское или близкое к постмодернистскому - М. Крлежи, Р. Маринковича, В. Калеба (М. Чале), С. Новака (Б. Шкворе), Т. Маровича (З. Радос), П. Шицела (Д. Бачич-Каркович), И. Севера (Б. Бошняк), Г. Трибузона (Я. Погачник), М. Гаврана (Л. Шарич, В. Виттшен). Характерно отмечаемое у многих авторов влияние ренессансной и барочной далматинской и дубровницкой поэзии. В творчестве Л. Палетака К. Бакия обнаруживает мотивы и стихотворные реминисценции дубровницкой поэзии, прежде всего И. Гундулича. В романе П. Павличича "Покора" Т. Юкич усматривает игру с текстом "Юдифи" М. Марулича.

Особые отношения с прошлым, опора на традицию присущи историческим романам современных хорватских авторов, в которых при наличии некоторых элементов постмодернизма М. Протка отмечает "отсутствие пародийного дискурса, последовательное принятие исторических (эстетических и этических) ценностей", что, по мнению автора, противоречит характерному для постмодернизма "антикварному отношению к прошлому". К иным выводам об особенностях постмодернистских хорватских "новоисторических" романов приходит Ю. Матанович. В отличие от своих предшественников, видевших в истории "учительницу жизни", современные хорватские романисты судят историю. Они не пользуются документами, основным источником для них является устный рассказ, а в качестве рассказчика чаще всего выступают свидетели трагических событий последнего времени, но они повествуют не о подвигах героев, а об их слабостях; "здесь нет и следа романтического национального восторга" (V. 2. S. 386). С этим заключением перекликаются основные положения статьи К. Пененжек, посвященной поиску элементов самосознания лирического субъекта в постмодернистской хорватской поэзии. Признавая "невозможность однозначного их определения", автор отмечает характерное для молодых поэтов "отрицание всего, и прежде всего себя", "стремление забыть прошлое". Наиболее распространенным жанром 90-х годов XX в. в Хорватии стала автобиография, что X. Сабич-Томич связывает с утверждением культуры индивидуализма в условиях отказа от коллективного и тоталитарного мышления в пользу персонализированного.

Началом постмодернизма в драматическом искусстве Хорватии И. Дзюба считает издание в 1968 г. театрального журнала "Пролог", создатели которого - группа молодых загребских драматургов, желая "избавиться от комплекса провинциальности", восприняли новые эстетические критерии,

стр. 80

основанные на языковой эклектике и жанровой неопределенности.

Л. Чале-Фельдман прослеживает, как в понимании феминистической театральной критики происходила смена символики женского тела в хорватской драме XX в. - от ассоциации с "природой" к семантике (в постмодернистской драме)"национальной и экзистенциальной свободы". В публицистических произведениях современных хорватских писательниц о проблеме бегства и беженцев Р. Ямбрешич-Кирин видит преимущественно "феминистический интерес" к рассказам о своих судьбах надломленных женщин-беженок, к пониманию ими своего места в семье в ситуации невозможности возвращения домой, своей этнической принадлежности и одновременно - своей идентификации в качестве "беженцев" (особенно среди молодежи). Основными источниками о жизни беженцев оказываются исповеди жертв насилия, отрывки женских дневников, писем и т.п., что, по мнению автора, составляет основу "женской феноменологии бегства", противостоящей официальной "патетической национальной истории о героическом отпоре и неоплатной жертве" (V. 2. S. 368).

Г. Рем анализирует маргинальную поэзию фанов и отмечает ее проникновение в постмодернистскую поэзию. С. Хранец находит элементы постмодернизма в хорватской детской литературе.

Проблема идентификации и самоидентификации хорватской культуры и отдельных ее элементов объединяет большую часть материалов, представленных в разделе "Хорватская культура и цивилизация".

По понятным причинам много статей посвящено проблемам этнокультурного единства населения хорватских земель и культурной самоидентификации. Авторы нескольких статей, проанализировав фольклорные тексты как объединяющие во времени хорватское культурное пространство, показывают их принадлежность к европейской народной культуре. С. Ботица, сравнивая тексты лирических песен и стихов, собранных в ходе фольклорных экспедиций 1990-х годов, с записями народных песен и сочинениями хорватских поэтов Возрождения, обнаруживает неизменность на протяжении столетий многих мотивов. Автор отмечает также в современной кайкавской народной лирике Северной Хорватии много больше штокавских элементов, чем характерно для общения в повседневной жизни, что показывает путь распространения этого вида народного творчества - из Южной Хорватии, где и развивалась (в основном на штокавской диалекстной основе) возрожденческая лирическая поэзия. Э. Банов анализирует средневековые народные песни религиозного содержания, распространенные среди населения побережья Кварнерского залива, с точки зрения их родства с традицией латинского религиозного песнопения, с одной стороны, и странствующих певцов и стихов итальянских, французских и испанских трубадуров, с другой. Некоторые особенности пасхальных гуляний в средневековом Дубровнике рассматривает И. Лозица. Л. Маркс обращается к "ходячим" устным сюжетам в современной Хорватии, их истокам, изменениям во времени, их общеевропейскому культурному контексту. Анализируются, в частности, речевые тексты о подданном, помогающем переодетому и неузнаваемому правителю и получающем впоследствии награду, о мертвеце, который вдруг напоминает родным о себе, сюжеты с предсказаниями каких-либо событий и пр. О том, как в целом представлено устное творчество в исследованиях по истории хорватской литературы XIX-XX вв., рассуждает Г. Новакович.

Д. Брозович-Рончевич и И. Шауб-Гомерчич исследуют славянские соответствия латинским топонимам римского времени п-ва Истрия и о. Брач; авторы пытаются выстроить хронологию фонологических изменений в топонимах и тем самым уточнить датировку славянских названий и, соответственно, укоренение славянских (хорватских) племен на территории Восточной Адриатики. Бытование у католиков-хорватов Боснии и Герцеговины XVI-XVIII вв. преданий и легенд о сакральных предметах (колокола, кресты, чудотворные изображения и пр.), сохранившихся в письменных памятниках и отраженных в археологических свидетельствах, М. Драгич рассматривает как свидетельство сохранения их этнокультурного самосознания в чуждой конфессиональной среде. К. Филипец анализирует материал раскопок кладбища XI-XVI вв., расположенного в центре Дьяково (Славония), демонстрирующих его сходство с соответствующими предметами из приморских областей, что свидетельствует, по мнению автора, о процессе переселения их жителей в малонаселенные северохорватские области, продолжавшемся до занятия их турками. "Богомильство" выступает в статье И. Прицы не как исторический эпизод, а как современная хорватская литературная и публицистическая метафора, символ преодоления пропасти между Востоком и Западом в литературных и публицистических описаниях

стр. 81

формирования хорватской этнокультуры. Литературное творчество священника П. Матиевича (1896 - 1960) анализируется с точки зрения отражения в нем самосознания славонских крестьян (А. Пинтарич).

Л. Церголлерн-Милетич, движимая, с одной стороны, частыми разговорами последнего времени о "хорватской культуре", а с другой - обсуждением в хорватской этнологической литературе проблемы специфики этой самой "хорватской культуры", представила результаты социологического опроса о ее восприятии хорватами и иностранцами. Большинство хорватов (в том числе и из диаспоры) связывают с этим понятием хорватскую историю, язык, католическую мораль, сочетание среднеевропейского и средиземноморского влияния (редко указывается турецкое и восточное влияние); как главная особенность часто называется глаголица, особенности жилища, народная одежда, сильные родственные связи. Иностранные респонденты (помимо схожих ответов) указывают также на остаточное влияние "коммунистического режима" на образ жизни и менталитет людей Хорватии, что сами хорваты не упоминают вовсе. Последнее обстоятельство соотносится с материалом специального исследования Н. Риттиг-Беляк об истории форм обращения в Хорватии в XX в., проведенного на основе пособий по этикету. Автор показывает, что обращение "господин", госпожа" в послевоенной Хорватии всегда оставались в ходу в частной жизни, а обращение "drug, drugarica" редко выходило за пределы официальной сферы.

Б. Арапович прослеживает, как в языках народов Северной Европы менялось значение лексемы 'krabat' от исключительно этнонимичного до переносного, причем со временем этноним приобрел форму 'kroat', а слово 'krabat' осталось только с переносным значением: во время Тридцатилетней войны (1618 - 1648) этим словом обозначались хорватские воинские части, затем оно стало употребляться с пейоративным оттенком в значении "разбойник", а в настоящее время приобрело положительный смысл - "отличный парень".

Представления о хорватах в произведениях современных итальянских писателей Л. Карпинтери и М. Фарагуны рассматриваются В. Дежелин. Описываемые ими события хронологически охватывают 1880 - 1950 гг. и происходят в разных местах адриатического побережья Хорватии от Триеста до Боки Которской. Язык персонажей представляет так называемый колониальный венецианский" говор, насыщенный "итальянизированными" хорватизмами, обозначающими предметы повседневной жизни, именами, прозвищами, антропонимами, ругательствами и пр. В наибольшей мере итальянизация охватила все слои восточно-адриатического побережья в период господства фашизма в Италии, что проявлялось в языке и прежде всего - в замене фамильного оканчания "ич" на итальянские фамильные формы. Вместе с тем отношение с итальянским этническим элементом на этой территории характеризовалось взаимопроникновением культур.

Изменения в топонимии Истрии XIX-XX вв., связанные с итальянизацией названий, прослежены в статье Б. Црленко. М. Беняк исследует языковые (хорватские и итальянские) приоритеты в среде билингвов истрийских гимназий. И. Ловрич-Йович на основе изучения языка дубровницких завещаний приходит к выводу о массовом проникновении итальянизмов в язык дубровчан с XIX в., когда Дубровник вошел в состав Австро-Венгрии, а итальянский стал официальным языком и языком обучения. Последствие итальянского языкового влияния - повседневная речь дубровчан и язык дубровницких литераторов двух последних столетий.

Интерес ряда авторов к проблемам культурных связей между словаками и хорватами во многом обусловлен их сравнительно долгим сосуществованием в рамках одного государства - Австро-Венгрии. Е. Милешова сообщает подробности деятельности некоторых выходцев из Словакии, много потрудившихся в XIX в. для развития хорватского языка (Ш. Мойзес, загребский архиепископ Ю. Хавлик, Б. Шулек и др.).

В разделе помещены также статьи о деятельности религиозных орденов (иезуитов, францисканцев, павликиан и др.) у поляков и хорватов в XVII-XVIII вв. (А. Боровец), о житиях святых в Хорватии XVIII-XIX вв. (Д. Зечевич) и др.

(c) 2003 г.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Sesar D. Potvrdivanje samostalne kroatistike // Vijenac: Novine Matice Hrvatske za knjizevnost, umjetnost i znanost. Osijek, 1999. God. 7. Br. 144.

Permanent link to this publication: