Хольм Зундхауссен "История Сербии XIX-XXI вв.". Перевод с немецкого Т. Бекича. Белград, 2008. 579 с.

Ключевые слова: Сербия, история, Косово, Югославия, мифология.

Спустя почти 180 лет после выхода в свет "Сербской революции" Леопольда фон Ранке, которая наилучшим образом познакомила немецкую и европейскую публику с началом восстановления сербского государства и сербским общественным и культурным возрождением, из-под пера одного немецкого историка вышла книга, от которой мы ожидали, что она будет научным обобщением истории Сербии на протяжении последних двух веков.

Хольм Зундхауссен является профессором, занимающимся историей Юго-Восточной Европы в Институте восточноевропейских исследований Свободного университета в Берлине; он знаком нашей научной общественности прежде всего по своим работам "История Югославии. 1918 - 1980 гг." (Штутгарт, 1982) и "Историческая статистика Сербии. 1834 - 1914 гг." (Мюнхен, 1989). В то же время, начиная с книги "Эксперимент "Югославия"" (Мангейм, 1993), его работы по сербской и югославской истории стали вызывать сомнения в научной объективности и исследовательской корректности. Какое значение придается в немецкой среде появлению "Истории Сербии", видно из благодарности, предшествующей тексту: "Эта книга увидела свет благодаря поддержке литературной сети ТРАДУКИ, которую основали совместно австрийское Министерство европейских и иностранных дел, Союзное министерство иностранных дел Германии, швейцарский Совет по вопросам искусства "Про Хелвеция", австрийский КултурКонтакт, институт Гете и Фонд С. Фишера".

Как и любая другая, эта книга имеет свои сильные и слабые стороны. В данном случае значительно преобладают слабые стороны, что ставит под вопрос научную состоятельность книги и ее автора. К лучшим и, к сожалению, немногочисленным страницам книги можно отнести те, которые посвящены отдельным элементам развития сербского общества, в первую очередь развитию сел и небольших городов, а также сопоставительному статистическому анализу экономического развития. Значительно большую часть книги составляет интерпретация в основном известных фактов, прежде всего, вопросов сербской государственной идеи, политической и культурной интеграции сербов, политической мысли, национальной идеологии, культурных и духовных традиций и вопросов сербского самосознания в целом. Причем это делается без реальной оценки исторического контекста развития Сербии и особенно внешних вызовов, с которыми она сталкивалась и на которые должна была реагировать.

Терзич Славенко - д-р ист. наук, научный советник Института истории, Белград (Сербия).

В действительности вместо современного критического обобщения мы получили современное политическое прочтение сербской истории, предвзятое, и в большой степени идеологизированное и подчиненное политическим целям. На некоторые спорные суждения указал Душан Батакович в послесловии к сербскому изданию книги, озаглавленном "Картины современной Сербии: преувеличения, преуменьшения, оспаривания". Создается впечатление, что основная функция книги - дополнительная легитимизация разрушения Югославии и созданной после него политической архитектуры, всех драконовских мер, предпринятых против Сербии и сербов, а возможно, и того, что еще произойдет в будущем.

Интерпретация сербской истории прикрыта, на первый взгляд, научным теоретико-методологическим подходом и сопровождается объемным научным аппаратом и списком литературы, который должен свидетельствовать о том, что речь идет о якобы современном и глубоком историко-социологическом исследовании стратификации сербского общества на протяжении последних двух веков. При этом, однако, бросается в глаза, что автор не использует крупные классические труды немецких славистов и балканистов, такие, как, например, "История Юго-Восточной Европы" Георга Штатмиллера, изданная в Мюнхене в 1950 г., многочисленные работы о южных славянах Иозефа Матла, большое количество работ Алоиза Шмауса, бывшего хорошим специалистом в области сербской культуры.

Также он не использует или использует в незначительной мере крупные классические труды сербской и югославской историографии, например крупные работы Стояна Новаковича "Балканские вопросы", Иована Радонича "Римская курия и южнославянские земли", Гргура Якшича и Воислава Вучковича (только одна работа), Виктора Новака "Magnum crimen", Федора Чулиновича (многочисленные работы о Югославии), Богдана Кризмана, Хамдии Капиджича, Милорада Экмечича "Создание Югославии" и другие работы, Василие Крестича, Чедомира Попова (ни одной работы), Михайло Войводича и Драголюба Живоиновича (только по одной работе). В ходе критического рассмотрения сербской историографии оспариваются ее лучшие достижения, больше всего совершенно незаслуженно и необъяснимо пострадал Любодраг Димич, в то время как лишь молодые коллеги Дубравка Стоянович и Мирослав Иованович "открывают совершенно новый взгляд на сербскую историю".

Читающий эту книгу постоянно стоит перед дилеммой - что в действительности является ее предметом: автор вначале говорит, что это "история сербского государства и сербского народа", причем он различает "государство Сербию" и "ментальную Сербию", политическую географическую карту и "ментально-географические карты". Из дальнейшего повествования мы узнаем, что в центре этого произведения находятся "сербы из Сербии" (сербиянцы), в то время как сербы, живущие к северу от Дуная и к западу от Дрины (пречане), также как и черногорцы, которые иногда определяются как сербы, иногда как черногорцы, включаются в него лишь от случая к случаю. Зундхауссен говорит, что повествование обо всех сербах просто-напросто вышло бы за рамки этой работы и поэтому "речь идет об истории сербской нации, только с оговорками". Автор не забыл о "важной роли сербской диаспоры", причем, прежде всего, он имеет в виду сербов из южной Венгрии. В конце Зундхауссен заключает, что в этой книге "речь идет не только о государственной истории Сербии, но и прежде всего об общественной и культурной истории сербов", т.е. об истории Сербии в транстерриториальном и транснациональном смысле. Таким образом, в конце концов, нам объясняют, что "эта история, только с оговорками, - история сербского государства".

Х. Зундхауссен уже с первых страниц книги подводит к выводу о том, что сербское государство и сербская нация создаются в XIX в. и что речь не идет о возрождении или воскрешении сербского государства, как утверждает Ст. Новакович. Вся эта книга, по существу, в радикальной форме критически переоценивает и ставит под вопрос устоявшиеся до сегодняшнего дня знания и положения о Сербии, и, в известной степени, о сербах в национальной и европейской историографии. Сербская история сводится у Зундхауссена к мифам и мифологическому и националистическому сознанию, а сербская этническая и государственная территория ограничивается, по существу, Белградским пашалыком. "Мифы и легенды, - говорит автор, - в преувеличенном виде проникли в историографию о Сербии и сербах".

Книга Х. Зундхауссена наполнена различными конструкциями, которые автор создал с целью доказательства своего основного тезиса: сербское государство образовалось и существует только на территории бывшего Белградского пашалыка, а все, что находится за его пределами, - это сербский миф и националистическая мегаломания, призывающие к завоеванию близлежащих территорий. Одним из таких построений является историко-политический термин "Косово", который, как таковой, согласно Зундхауссену, существует со Средних веков. Однако многие авторы, среди которых и профессор Сима Чиркович, доказали, что понятие "Косово" в историко-географическом смысле веками было связано с географическим понятием "Косово Поле", равниной между реками Ситницей и Лабом, и что этот термин начал распространяться только в конце XIX в. благодаря османскому Косовскому вилайету, а с 1968 г. и благодаря названию края "Косово" вместо предыдущего названия "Косово и Метохия".

Зундхауссен настойчиво проводит идею о косовской политико-территориальной и этнической общности, существовавшей со Средних веков и до настоящего времени, настаивая на том, что ее непременно необходимо отделять от понятия "Сербия". Как он отмечает, резиденция восстановленной в 1557 г. Сербской патриархии находилась "в Пече (Косово)". Некоторые приштинские историки (такие, как Скендер Ризай) ставили под вопрос численность сербов, которые в 1690 г. покинули прежде всего Косово и Метохию (это является спорным и для Зундхауссена, хотя он не приводит фактов, опровергающих признанную в историографии, а не в "народных преданиях", цифру в 37 000 семей). Но почти никто, кроме него, не оспаривал тот факт, что речь идет об исходе сербов: "Весьма вероятно, что беженцы были преимущественно православного вероисповедания (хотя между ними, по всей вероятности, были и христиане католической веры). Нельзя с уверенностью сказать, были ли они этническими сербами" (с. 57 - 58). Кем же все-таки были эти православные, во главе которых стоял сербский патриарх Арсений III? Ответа мы не получили. Для Зундхауссена важно лишь то, что это событие вошло в сербский национальный миф.

На всех европейских картах XVI, XVII и XVIII вв. сегодняшняя территория Косова и Метохии обозначена как часть Сербии или Королевства Сербии под турецкой властью, а со времени создания Княжества Сербии - как часть Старой Сербии. Как правило, Зундхауссен иронично ставит Старую Сербию в кавычки, отождествляя ее с "Косово", хотя, как известно, Старая Сербия охватывала Старую Рашку, Косово и Метохию и Кумановско-скопско-тетовскую область.

Уже упоминавшийся немецкий историк Г. Штатмиллер в книге "Исследования ранней албанской истории" (Будапешт, 1942; Висбаден, 1966) всегда говорит только о "Старой Сербии", например, когда отмечает, что Старая Сербия не является исконным албанским регионом, роль которого играет область Мат в Средней Албании. Штатмиллер пишет: "Крупные области, которые составляют территорию Старой Сербии (Косово Поле, Метохия, Новипазарский санджак) из-за своего расположения являются областями не летнего, а зимнего выпаса скота [...]

Также эти области не обладают географической изолированностью, которая является важной характеристикой для исконной области. Легко доступные со всех сторон области играли когда-то большую роль, будучи ядром старого сербского (рашского) государства [...] Поэтому протоалбанскую исконную область не следует искать в Старой Сербии" [1. S. 87].

Австро-венгерский майор Петер Кукуль в своем произведении "Княжество и турецкая Сербия" использует термин "Старая Сербия" ("Stara Srbia", "Alt Serbien"), проф. Карл Пойкер в 1912 г. публикует в Вене четвертое издание карты под названием "Македония, Старая Сербия и Албания". Пойкер констатирует наличие славянского большинства в Косовском вилайете. Австро-венгерский консул и албанист Теодор Ипер использует термин "Старая Рашка" ("Das Alte Rascien") для большей части Косова и Метохии [2; 3; 4]. Немецкий путешественник и публицист Генрих Ренер в книге "Через Боснию и Герцеговину (вдоль и поперек)", изданной в Берлине в 1896 г., в прилагаемой карте использует термин "Рашка", но по отношению ко всей территории Косова и Метохии [5]. Известный британский историк Гарольд Темперлей в своей "Истории Сербии" также, как и многие другие, употребляет название "Старая Сербия" [6] (в приложении карта "The Serbian Kingdans"). В одном из сообщений опубликованной британской дипломатической переписки начала XX в. отмечается: "Старая Сербия до сих пор остается неспокойным регионом из-за беззаконий, мести и расовой ненависти албанцев" [7. Р. 45].

Для Зундхауссена создание сербского государства и сербской нации начинается вместе с Первым и Вторым сербскими восстаниями, в то время как понятие "воскрешение" он ставит в кавычки. Примечательно, что выражение "турецкое иго" Зундхауссен тоже всегда пишет в кавычках. Если основная задача историка - это сначала ознакомиться со всеми релевантными источниками, а затем понять и объяснить предмет своего исследования, становится ясно, что Зундхауссен не придерживался этого метода. Он просто даже не пытался понять и объяснить сербскую историю. Он говорит, что династия Неманичей не может считаться сербской в этническом плане, так же как и "величественные культурные и правовые памятники эпохи Неманичей - монастыри, фрески, жития святых и правителей или Законник Стефана Душана, так же как и сербский монастырь Хиландар на Святой горе Афон, могут только условно считаться "сербскими"" (с. 35). Глядя на такой подход, напрашивается логичный вопрос, какая другая национальная культура, в том числе и немецкая, не является результатом проникновения и влияния, и, в конечном итоге, синтеза других культур и цивилизаций?

Зундхауссен с особым вниманием занимается Косовом, косовским мифом и косовской легендой, но также и османским политическим и общественным окружением. При этом его оценка жизни сербов под османским владычеством пронизана неприкрытыми туркофильскими настроениями, которые становятся препятствием для объективного видения ситуации. Он ставит в кавычки не только выражение "турецкое иго", но и "чужестранное владычество", "азиатско-исламская деспотия", "турецкая деспотия", а "о таком понятии как "оккупация" мы и не говорим".

Зундхауссен заявляет, что христиане и евреи были подвержены различным видам дискриминации, но не изгонялись. Крупные миграции населения и демографические сдвиги вследствие турецких завоеваний и после них он нейтрально называет переселениями "между территориями и культурами". Исламизация для него - "переселение" за пределы культурных границ" (с. 58), другими словами, смена веры, языка и повседневного образа жизни. Предки многих из восьми миллионов мусульман, проживающих сейчас на территории Балкан, приняли ислам по собственному решению, "а о мусульманско-христианской войне в повседневной жизни вплоть до начала XIX в., не могло быть и речи. Различия между запад-

ным и восточным христианством в большинстве случаев были более значимы, чем различия между христианством и исламом" (с. 59).

Почти невероятны масштабы непонимания или, скорее, отсутствие какого бы то ни было желания понять положение христиан в османском обществе на Балканах, особенно православных сербов. Если он не захотел обратиться к летописи, составленной Милорадом Паничем-Сурепом "Когда живые завидовали мертвым", или к множеству других материалов на сербском и европейских языках, он мог прочитать докторскую диссертацию нобелевского лауреата Иво Андрича "Развитие духовной жизни в Боснии под влиянием турецкого владычества", защищенную в Университете в Граце в 1924 г., где сжато и с использованием богатой источниковой базы показывается достоверная картина тех отношений [8].

Хотя Княжество Сербия имело ключевое значение для образования сербской нации, этот процесс выходил за пределы молодого государства, охватывал и "сербов", которые жили вне Княжества. "Если они здесь ставятся в кавычки, - пишет Зундхауссен, - это должно дать понять, что на вопрос о том, кто такие сербы и что их отличает от несербов, нужно давать ответ только в рамках создания нации, и на него существует не какой-то один, а несколько ответов" (с. 90). Сербы с территорий, окружающих Княжество Сербию, в течении XIX в. прониклись сербским национальным сознанием. Сербское государство в тот момент охватывало только одну часть сербских земель, или земель, считавшихся "сербскими", и таким образом, по мнению немецкого профессора, "освобождение" соотечественников, находившихся под чужеземным владычеством, иррединтизм, стали долгосрочной программой национально-политических сил.

Значительная часть книги посвящена так называемому языковому национализму Вука Караджича и его статье "Сербы везде и повсюду" (написана в 1836 г., издана в 1849 г.). Для автора книги очень спорным кажется положение о том, что сербами являются все, кто говорит на штокавском диалекте, хотя этого ^положения придерживалась вся славистика того времени во главе с Павлом Иозефом Шафариком.

Особое место в своем рассмотрении "национальной мифологии" Зундхауссен отводит Видовдану и Косову с подзаголовком "28 июня и Косово: рождение места для воспоминаний". Не понимая сущности совокупного сербского эпического наследия и вообще не желая его понимать, он полагает, что наряду со сборником песен Вука Караджича, благодаря "Горскому венцу" П. Негоша "косовский миф перешел в национальную мифологию сербов" (с. 115). Зундхауссен говорит, что Негош ввел в создающуюся национальную культуру воспоминания о Косово и заключает: "Косовский миф основывается на объяснении и эстетизации того, чего не было". Наконец, "свою сегодняшнюю разрушительную силу он получил благодаря установлению связи между "небесным царством" и новым земным Княжеством Сербией, благодаря своей направленности против "отступников" и мусульман, с включением мифа в долгосрочную политическую программу постосманской Сербии, благодаря своему политическому мессианству и (ветхозаветному) императиву возмездия, который становится все сильнее" (с. 127).

Зундхауссен всегда ставит в кавычки "сербский вопрос", который он рассматривает в трех аспектах. Его видение "Начертания" (1844) не отличается от многих современных стереотипных толкований последних нескольких десятилетий. Спорной является даже его проекция некоторых позднейших административно-политических понятий на более ранние периоды. Он употребляет термин "Новипазарский санджак", которого не существовало во время создания "Начертания", и, как правило, всегда использует термин "Косово" для обозначения современного политико-территориального понятия Косово и Метохия, хотя, как известно, и этого понятия как такового не существовало в середине XIX в.

Зундхауссен использует крайне выборочный подход по отношению к историческим фактам и отбрасывает все, что не подтверждает его основных заранее заданных политических тезисов. Так, например, несмотря на то что историк Милорад Экмечич в своих многочисленных работах весьма убедительно доказал сильное влияние британской дипломатии, и прежде всего Дэвида Уркварта, на закладывание основ "Начертания", Зундхауссен оставляет без внимания этот важный аспект возникновения данного документа. Программа Объединенной сербской молодежи для Зундхауссена является программой "иррединтистского национализма". Выселением мусульманского населения из Сербии в 30-е годы XIX в., а затем в 1862 г., по его мнению, задан курс в направлении этнической гомогенизации.

Импровизации, к которым прибегает Зундхауссен в стремлении обосновать свои положения о сербской националистической "мифомании", недопустимы и почти невероятны для профессионального историка. Восстание в Боснии и Герцеговине в 1875 г. было восстанием "христианского населения", а не сербского, которым оно в действительности было; сербские войска в начале 1878 г. "захватили Нишский санджак (с городами Ниш, Пирот и Вранье)". Известный архимандрит Сава Дечанац из монастыря Дечаны для Зундхауссена - "локальный духовный главарь православных в Косове" (с. 152), хотя, как известно, Косово и Метохия являются составной частью Рашко-Призренской епархии, во главе которой стоял митрополит Мелетий, грек по происхождению, а сама епархия была в составе Константинопольской патриархии. Князь Милан Обренович, освободитель Нишского, Враньского, Пиротского и Топличского округов для Зундхауссена является "выдающимся военным спекулянтом", поскольку он "за скромную сумму купил турецкий дворец внутри Нишской крепости". Период с 1878 по 1918 г., который не только в национальной, но и в европейской историографии обозначается как заключительный этап сербского и балканского национального возрождения, Зундхауссен называет "национальным иррединтизмом" (с. 207).

Общеизвестно, что Общество Святого Савы было основано в 1886 г. австро-фильским напредняцким правительством и что его деятельность была направлена исключительно на Старую Сербию и Македонию (общество издавало журнал "Братство" с девизом на первой странице - "Брат остается братом вне зависимости от веры"). Сербия должна была воздерживаться от каких бы то ни было акций по отношению к Боснии и Герцеговине из-за обязательства, взятого на себя в Тайной конвенции. Тем не менее, Зундхауссен полагает, что Общество "должно было защищать сербское население в Македонии и Боснии и Герцеговине от террора Болгарского экзархата, другими словами, от австро-венгерских властей и поднимать национальное самосознание сербов (помимо прочего, путем публикации "хороших" книг и фотографий, строительством школ и церквей)" (с. 207 - 208).

В то время о строительстве церквей в Старой Сербии, а особенно в Македонии, не могло быть и речи, большинство из них лежало в руинах, и речь могла идти, возможно, о восстановлении разрушенных, и то очень редко. Большинство старых и известных сербских монастырей было в руинах, а знаменитая Богородица Левишка в Призрене была превращена в мечеть. Но это не вписывается в главную идею автора о сербской "национальной мифомании" как основной отличительной черте сербской национальной мысли и культурной идентичности.

Он пишет: "Празднование 500-летия Косовской битвы - первая большая инсценировка сербской нации в 1889 г., введение Видовдана в "схему" православной церкви (и, следовательно, признание дня св. Вида церковным праздником) в 1892 г., как и многие национальные мероприятия в культурной и научной сферах, подготовили настоящую национальную эйфорию, национальный культ и видимость "цивилизационной избранности", что после 1903 г. пришло к своему полному выражению" (с. 208). Если бы Зундхауссен действительно хотел понять

сербскую историю и место Видовдана и Косова в ней, он должен бы был задаться вопросом, а почему немцы так регулярно отмечают Лейпцигскую битву 1813 г.

Но главное, Зундхауссен должен был знать, что косовские темы веками были центральными темами всего сербского народного эпоса, а также сербской поэзии, прозы и искусства до его так называемой инсценировки в 1889 г.: "Плачь Сербии" З. Орфелина (1762 - 1763), "На Видовдан" Л. Мушицкого (1818), "Военная музыка на поле Косовом" Иована Стерии-Поповича (1854), "Красное Косово" Бранко Радичевича (1847), "Косово" Джуры Якшича (1857) и так далее; драма И. Стерии "Милош Обилич" (1828), "Трагедия Обилич" (1837) Симы Милутиновича-Сарайлии и многие другие; как, впрочем, и в художественном искусстве - большая художественная композиция Амвросия Янковича "Косовская битва" (1776) в трапезной монастыря Раваница (которую уничтожили усташи во время Второй мировой войны), "Косовский бой" (1853) на стене церкви в Товаришеве в Бачке (1853), "Милош Обилич убивает Мурата" (1871) в своде церкви в Остоичеве, "медаль Обилича", учрежденная Негошем в 1847 г. за необычайное мужество [9; 10].

Зундхауссен не желает знать того факта, что Видовдан (Kossovo Day) отмечался во время Первой мировой войны и в Великобритании, и в США. Комитет в поддержку празднования Видовдана в Лондоне был основан в 1916 г. по инициативе проф. Э. Инглис и проф. Р. Сетона-Уотсона; наряду с другими в него входили леди Каудрей, леди Гроган, леди Педжет и другие выдающиеся личности [11]. В 1889 г. Видовдан отмечался и в Загребе в Югославянской академии наук и искусств.

Видение и оценка сербского движения у Зундхауссена почти ничем не отличается от австро-венгерской пропаганды того времени в Боснии и Герцеговине во главе с оккупационным администратором Беньямином Калаем (см. [12. S. 563]). Вук Караджич для него - "языковой националист", Йован Цвиич - также "относится к числу "выдающихся людей", которые сформировали представление сербов о себе" (с. 210 - 211). Представления Цвиича о боснийских мусульманах как об исламизированных сербах или об арнауташах как исламизированных и албанизированных сербах, вставляются в контекст сербских "национально-политических целей".

Зундхауссен оставляет без внимания известные взгляды боснийских мусульман, таких, как Осман Джикич, Авдо Карабегович, Омербег Сулейманпашич-Скопляк и других, в основном молодых интеллектуалов, которые считали себя сербами мусульманского вероисповедания. Следует обратиться к книге "Побратимство. Песни Омербега Сулейман Пашича-Скопляка, Османа А. Джикича и С. А. Карабеговича" (Белград, 1900) или к статье Хасана М. Ребаца "Сербы мусульманского вероисповедания в Боснии и Герцеговине (политическое прошлое)", опубликованной в "Летописи" Матицы сербской, кн. 306 (Нови-Сад, 1925). О сербах-мусульманах говорят даже австро-венгерские и немецкие источники конца XIX и первых десятилетий XX в. ("mohamedanische Serben") [13. S. 36; 14].

Все противники австро-венгерской балканской политики в Сербии для Зундхауссена - "русофильский панславистский табор". Митрополит Михайло - это "убежденный русофильский панславист" (с. 218), и упомянутый "табор" получил "большое подкрепление" вместе с усилением в Сербии Народной радикальной партии под руководством Николы Пашича. Вместо того чтобы говорить об истинной причине смены митрополита Михайло, он пишет о том, что напредняки "боролись за современную Сербию западноевропейского образца" и когда они пришли к власти, "сменили славянофила митрополита Михайло". В действительности же его смены хотела Австро-Венгрия, о чем свидетельствует, в частности, письмо князя Милана Иовану Ристичу, написанное им после возвращения из Вены, где

говорится, что тамошний министр иностранных дел П. Гаймерле "сильно фыркает" на митрополита Михайло и практически требует его отставки.

Придерживаясь своего идеологически политизированного подхода к сербской истории, Зундхауссен пришел к заключению, что Сербия в 1912 г. аннексировала "Косово, Санджак и Македонию" (с. 236) и что эти завоевания "не имели никакого отношения к праву на самоопределение" (с. 237). Право на самоопределение он выводит из положения, согласно которому сербы не составляли там большинство: "примерно три четверти населения в Косове говорило по-албански, в Санджаке большинство были мусульманами (говорившими на турецком и южнославянском языках), а в Вардарской Македонии сербы составляли незначительное меньшинство на севере". Ни разу он не приводит каких-либо статистических данных, которые бы подтвердили эти огульные и совершенно произвольные утверждения. О происхождении мусульманского населения Старой Рашки он мог бы узнать больше из книги новипазарского историка и этнолога Эюпа Мушовича "Этнические процессы и этническая структура населения Нови-Пазара" (Белград, 1979) или французского антропогеографа Гастона Граве, не говоря обо все еще живой народной традиции.

Право на самоопределение, на которое ссылается Зундхауссен, разумеется, не распространяется, по его мнению, на сербов в Боснии и Герцеговине или в частях Славонии, Хорватии и Далмации, где православные сербы составляли большинство. Например, в Боснии и Герцеговине во время австро-венгерской аннексии они составляли почти 44% населения; а в "Общинном вече Друбровника", как называлась общинная управа, после выборов 1911 г. из 36 мест 15 досталось Партии сербов Приморья (председатель проф. Антон Пулези), 12 из которых были сербами католического вероисповедания [15. С. 63 - 65]. Автора просто не волнует историческая действительность, которая не может служить политико-историческим конструкциям "новой сербской истории".

Сербская "аннексия" Старой Сербии, или, как бы сказал Зундхауссен, "Косова", и частей Македонии сопровождалась "ожесточенной сербско-албанской борьбой, жестокими нападениями сербских войск и добровольческих отрядов на албанское и другое несербское население, массовым бегством, изгнанием и насильственным обращением в православие" (с. 238). Главное доказательство этим утверждениям Зундхауссен нашел в сообщении австро-венгерского консула из Скопье в конце октября 1913г., которому доверился один сербский старший сержант, полагая, что консул серб. "Всего в ходе Первой балканской войны, - пишет Зундхауссен, - по приблизительным оценкам было убито около 20 000 албанцев" (с. 238). На этот раз мы не знаем источник, из которого взято это абсурдное и, во всяком случае, неправильное утверждение. Когда речь идет о якобы жестокой сербско-албанской борьбе, следует сказать, что албанцы входили в состав турецких регулярных и нерегулярных войск, и поэтому речь может идти только о борьбе сербских и турецких вооруженных сил.

Один из многих примеров, которые приводит Эюп Мушович, связанный с освобождением Нови-Пазара в 1912 г., опровергает утверждения Зундхауссена об изгнании несербского населения. Мушович пишет, что "сербская армия очень порядочно и корректно вела себя прежде всего по отношению к мусульманскому миру. Генерал Михайло Живкович, командующий освободительной армией, сразу отпустил на свободу всех пленных башибузуков и отправил их к Рогозине, чтобы они возвращали мусульманское население, которое убежало из города: "Идите и скажите им, чтобы возвращались в свои дома; чтобы женщины и дети не мерзли и не голодали. Скажите им, что никто их не будет трогать, и что они будут мирно и свободно жить". Рядом с покинутыми мусульманскими домами были выставлены сербские караулы, чтобы никто не был обворован". Мушович далее отмечает, что "никто не был убит или ограблен" [16. С. 105 - 106].

Из 509 страниц текста зундхауссеновской "Истории Сербии" сараевскому убийству и Первой мировой войне посвящено неполных восемь страниц (с тремя фотографиями - Г. Принципа, сараевского убийства и французской почтовой открытки 1917 г.), из них самой войне посвящено четыре страницы (с одной фотографией). Война представлена в самых основных чертах, при этом констатируется, что Сербия с 1912 по 1918 г. потеряла "1,2 миллиона погибших, из которых две трети были гражданскими" или "28% от общей численности населения" (с. 250).

В истории Сербии и сербов и, конечно, в истории Европы большое значение имеет тот факт, что первыми концентрационными лагерями в истории Европы были австро-венгерские лагеря для сербов во время Первой мировой войны. Внимание Зундхауссена должен был привлечь тот факт, что на территории Австро-Венгрии было ровно 300 лагерей. В Германии было 50 лагерей для сербов, а в Болгарии - 25. Наибольшее число сербов в австро-венгерских лагерях было из Сербии, Черногории и Боснии и Герцеговины. Согласно неполным данным, общее число умерших в лагерях составляет 116 167, из которых в Австро-Венгрии - 70 000, в Болгарии - 40 500, в Германии - 3667 и в Турции 2000 [17. С. 41 - 46]. На одном только лагерном кладбище в Наджмеджере похоронено 5927 умерших [17. С. 393]. В лагере в Араде, по также неполным данным, умерло 4317 сербов [18]. Владимир Чорович в 1920 г. издал документальный труд "Черная книга. Страдания сербов из Боснии и Герцеговины во время Мировой войны 1914 - 1918 гг."

В "Истории Сербии" Зундхауссена мы не встречаем ни единого слова об организованном уничтожении сербов Центральными державами, прежде всего Австро-Венгрией. Мы узнаем только следующее: "Благодаря одному легендарному трюку сербская армия вместе с членами правительства и большим числом гражданского населения зимой 1915/16 года пробились с Косова Поля через черногорские и североалбанские горы до побережья Адриатики, до Скадара и Дурреса. Во время этой "сербской Голгофы" от голода, холода, болезней и из-за нападений албанцев из засады умерли 240 000 людей. Вместе с этими большими жертвами и страшными страданиями была написана новая глава сербской героической истории" (с. 248).

В своем заключительном анализе периода войн Зундхауссен приходит к выводу, что в это время произошли "первые в европейской истории XX в. этнические чистки большого масштаба", не подкрепляя это конкретными данными и территориями, кроме приведенных выше произвольных констатации. С другой стороны, гибель свыше 1,2 млн. жителей Сербии в 1912 - 1918 гг., о чем он сам пишет, и десятков тысяч сербов из Черногории и Боснии и Герцеговины Зундхауссен избегает называть настоящим именем - массовым преступлением, этнической чисткой и, в конце концов, - геноцидом сербского народа, очевидным намерением разными способами физически уничтожить отдельно взятый народ. Но в примечании 317 во второй главе, в котором говорится об "этнической чистке" во время балканских войн, он пишет: "В сербских средствах массовой информации понятие "этническая чистка" появилось в начале войны в Боснии и Герцеговине в 1992 г. и первоначально использовалось в позитивном, утвердительном смысле" (с. 238 - 239). По заведенному им правилу, здесь тоже нет источников, которыми бы он подкреплял это бессмысленное утверждение.

Иронизируя над терминами "Старая Сербия" и "Южная Сербия", и детально разбирая неудавшуюся "сербизацию", как он полагает, албанцев, македонцев и боснийских мусульман, т. е. "регионов, находившихся под "угрозой" в национальном отношении (Косово, Македония, Воеводина)" (с. 132), Зундхауссен постоянно возвращается к мнимым основам "сербской мифомании" и национализма, особенно к культам Видовдана, св. Савы и Негоша, давая им злонамеренные и тенденциозные объяснения, не стесняясь грубых искажений исторической ис-

тины. По его мнению, "в начале XIX в. церковный святитель в сербском народе в большой степени был еще неизвестен. Правда, князь Милош в 1823 г. сделал день св. Савы праздничным днем. Но только в межвоенный период св. Сава получил свое центральное место в сербской культуре (вместе с культом Видовдана)" (с. 318).

Между тем широко известно, что культ св. Савы был самым почитаемым и распространенным среди всех частей сербского народа, и пронизывал все стороны народной жизни, что было главной причиной сожжения его мощей турками в 1594 г. на Врачаре. Во время Банатского восстания в тот же год христианская райя несла знамена с ликом св. Савы. Австрийский император Карл VI в привилегионном письме герцеговинцам в 1739 г. называет Герцеговину еще и "Герцогством св. Савы" [19. С. 131]. В конце XIX в. в культурно-просветительной жизни даже среди сербов, находившихся под турецкой властью, в Старой Сербии и Македонии, празднование Савиндана и вообще культ св. Савы имели центральное значение. Об этом регулярно и подробно писал "Царьградский вестник", сербская газета, выходившая в Константинополе с 1895 г.

Желая быть как можно более убедительным в изображении "сербской националистической мифологии" и в изображении культа Негоша, Зундхауссен и здесь допускает грубые фактографические ошибки: "Культ Негоша достиг своего пика в 1925 г., когда земные останки князя - владыки и поэта в присутствии короля и православных церковных иерархов из некогда столичного города Цетинье были перенесены на вершину Ловчена над Которской бухтой. (Мештрович создал проект мавзолея на горе Ловчен, но он никогда не был реализован)" (с. 323). Однако в действительности все было совсем иначе. Во-первых, сам Негош еще в 1845 г. построил на Ловчене часовню в честь св. Петра Цетиньского, в которой и был похоронен в 1855 г. Во-вторых, когда австро-венгерские войска заняли Ловчен в начале 1916 г., часовня св. Петра Цетиньского была разрушена, а останки Негоша 12 августа были перенесены в Цетинье. Австро-венгерский генерал Степан Саркотич, хорват, родом из одного из сел около Оточаца, командующий войсками в Боснии и Герцеговине и в Далмации, получил от императора Франца Иосифа титул барона за завоевание Ловчена и с тех пор стал зваться фон Ловчен.

Леопольд Мандл, хорошо знавший сербскую действительность, направил 29 мая 1917г. письмо министру иностранных дел Габсбургской монархии графу О. Чернину, в котором, помимо всего прочего, говорилось: "Если мы оставим Владыку Петра II в его могиле на Ловчене, Ловчен будет местом постоянного паломничества, организованного великосербской пропагандой, и станет целью заговорщиков и орудием для осуществления их планов" (цит. по [20. С. 21]). Мандл не знал, что это уже было сделано. Оккупационные власти планировали воздвигнуть на Ловчене памятник императору Францу Иосифу, а на конкурсе на проект памятника была выбрана работа Марко Рашицы из Дубровника. После освобождения в 1918 г. начатые работы были прекращены. После войны часовня на Ловчене была восстановлена, а останки Негоша возвращены туда, где и покоились ранее. Что же касается мавзолея Мештровича на Ловчене, странно, что Зундхауссен не знает, что часовня Негоша была разрушена второй раз на Петровдан, 12 июля 1972 г., как раз для того, чтобы возвести в 1974 г. на ее месте мавзолей Мештровича вопреки активным протестам крупнейших деятелей культуры Черногории, Сербии и других областей бывшей Югославии [21].

Чем ближе к нашему времени, а повествование ведется о событиях вплоть до 2005 г., хотя в самом конце говорится и о смерти Милошевича в Гааге 11 марта 2006 г., Х. Зундхауссен становится все менее достоверен, в большой степени заимствуя клише и язык медийного пропагандистского хора конца 1980 - начала 1990-х годов. Здесь мы встречаем слишком много необъективных оценок, чтобы рассматривать отдельно каждую из них. Число сербов, убитых в Ясеноваце

и Старой Градишке, например, он определяет цифрой "около 50 000 - 80 000" (с. 348). Этому противоречат, например, данные, приведенные в четвертом томе "Энциклопедии Югославии", изданной в Загребе в 1960 г., согласно которым "число жертв Ясеноваца превышает 700 000", а в "Энциклопедии Югославии", изданной также в Загребе, но в 1990 г., говорится, что Государственная комиссия Хорватии 15 ноября 1945 г. в сообщении Международному военному суду по военным преступлениям во время Второй мировой войны в Нюрнберге "констатировала, что число жертв в лагере Ясеновац составляет около 500 000 - 600 000, а в литературе чаще всего говорится о 700 000" [22. S. 467; 23. S. 5].

Или, скажем, конституционные изменения 1967 - 1974 гг. оцениваются автором "Истории Сербии" лишь как "последовательная федерализация Югославии", а не как узаконивание процесса разделения федеративного государства и его конфедерализации на национальной основе, другими словами, разрушения всех интегрирующих элементов союзного государства. Федерализация Сербии, которая произошла в рамках конституционного преобразования Югославии, расценивается позитивно ("подъем Косово", Сербия "потеряла какой бы то ни было контроль над Косово и Воеводиной"), при этом критикуется тот факт, что "за албанцами-косоварами, в отличие от югославских "наций", был признан только статус "народности", албанцы восприняли это как дискриминацию" (с. 402).

Кажется просто невероятным, насколько Зундхауссен слеп в отношении исторических фактов, когда говорит о положении албанского меньшинства в Сербии и Югославии и особенно когда речь идет о вопросе Косова и Метохии: ""Шиптары" (обычное негативное название албанцев) считались гражданами второго сорта. Только после падения Ранковича положение дел стало медленно, но коренным образом меняться. В первый раз после присоединения Косова к Сербии в результате балканских войн 1912 - 1913 гг. косовские албанцы получили политические права" (с. 403).

Однако факты говорят совсем о другом. Несмотря на то что большая часть албанского меньшинства входила в оккупационные органы власти и нацистские формирования (в мае 1944 г. была создана 21 добровольческая дивизия СС во главе с командующим обергрупенфюрером Августом Шмитхубером), албанцы уже в конце войны занимали значимые должности в новых органах власти (см. [24. С. 221 - 222]).

Оставим в стороне то, что албанцы сами называют свое государство Шкипния (Chqipnia), откуда и происходит название "шиптар" ("шкипетар"). Но Зундхауссен не задался вопросом, как могло получиться, что 8,1% представителей албанского меньшинства в Сербии, согласно переписи 1948 г., получили автономный край, в отличие от 17,1% албанцев в Республике Македония, и особенно - от почти 15% сербов в Республике Хорватия, которые к тому же пережили чудовищный геноцид и в некоторых областях, таких, как Лика, Бания и Кордун, составляли более 90% населения.

В 1960 - 1961 гг. в Приштине при радушной помощи Белградского университета были созданы первые факультеты - философский (в состав которого входили и группы будущего факультета математики и естественных наук), юридический и экономический, а несколько позже - технический, и в конце десятилетия - медицинский факультет. Из федерального Фонда помощи развитию недостаточно развитых территорий в период с 1961 по 1965 г. 20,8% средств расходовалось на Косово и Метохию. Сербия, помимо вложений в этот фонд, напрямую вкладывала средства в рудники, теплоэлектростанции и другие предприятия путем кредитования. В 1958 г. части Копаоникского и Студеницкого районов были присоединены к автономной Косово-Метохийской области, в результате чего ее северная административная граница переместилась на 42 км вглубь центральной Сербии.

Зундхауссен не говорит ни слова о сецессионистском движении албанского меньшинства (в 1961 г. в крае действовало 11 нелегальных великоалбанских сепаратистско-террористических организаций, основной целью которых, как они сами заявляли, было отделение Косова и Метохии и присоединение к Албании) и о массовых этнических чистках сербов в крае не только во время Второй мировой войны, но и в течение всего послевоенного времени, о чем свидетельствуют многочисленные источники, среди которых с 1959 г. и тогдашний Рашко-Призренский епископ Павел, позднее ставший Патриархом Сербской православной церкви [25. С. 794 - 815]. В период с 1961 по 1981 г. в 230 селах Косова и Метохии совсем не осталось сербского населения. Но Заундхауссен только на с. 437 кратко говорит следующее: "Потеря своего былого привилегированного положения, экономическая бесперспективность Косова и антисербские настроения среди албанцев привели многих сербов (и без притеснений со стороны албанцев) к решению покинуть эту территорию. Схоже обстоят дела и с выселением сербов из Новипазарского санджака, что, однако, мы не можем здесь рассматривать".

Вместо объективного и основанного на релевантных исторических материалах описания внутренних, и особенно международных, факторов распада югославского государства, и в конце - насильственного отъема южного сербского края, вершиной цинизма Зундхауссена стало название последней главы - "Саморазрушение Сербии (1980 - 2000)". Его отношение к сербам вообще и к их месту в югославском государстве лучше всего можно описать высказыванием одного из идеологов австро-венгерского оккупационного режима в Боснии и Герцеговине в конце XIX в. о том, что "все сербское по своей сущности является великосербским". Вместо того чтобы действительно описать историю Сербии и привести хотя бы основные факты, отражающие картину внутренней политической жизни страны, например, в период с 1945 по 2005 г., основных направлений развития экономики, сербского общества, культуры, науки и т.д., Зундхауссен все многочисленные элементы, составляющие историю отдельно взятой страны и общества свел к проблеме сербского национализма, мифологии, "великосербства" и другим подобным идеологическим конструкциям.

Он целенаправленно концентрируется на некоторых эфемерных явлениях исторической антропологии и истории менталитета, ставя во главу угла характерологию сербов, их мнимую патологию, культ жертвы и мученичества, "ощущения, пережитые в детстве в кругу семьи", выводя из всех этих феноменов идеологию агрессии, захватов, этнических чисток и других патологических социальных явлений. "Многие интеллектуалы в Сербии и других частях бывшей Югославии, - пишет Зундхауссен, - в последние полтора десятилетия XX в. отказались от критического мышления в пользу политической и национальной индоктринации и открыто перешли к секуляризованной теории предательства. Главная роль при этом досталась Сербской академии наук и искусств. После своего "Меморандума", и особенно второй его части, Академия превратилась в место псевдонаучной канонизации сербской истории о жертве и теориях антисербского заговора" (с. 434).

С целью упразднения "фактического равноправия косовских албанцев" с осени 1987 г. "использовались все виды националистической и расистской пропаганды: взрывоопасная смесь из мифов, сочувствия самим себе и агрессии" (с. 445 - 446). "Вершиной мобилизации, - продолжает Зундхауссен, - стало празднование 600-летия Косовской битвы 28 июня 1989 г., во время которого были инсценированы "воспоминания" о "сербской Голгофе" [...] Не говоря уже о монументальном фильме "Косовский бой", снятом специально по этому поводу!" (с. 447).

О том, на какой документальной базе основывается особенно заключительная часть книги Зундхауссена, свидетельствует тот факт, что главными его источниками, помимо прочего, были такие "звезды" журналистской пропаганды того времени, как Виктор Майер, Кристиан Аманпур, Рой Гутман и другие; свидетели

обвинения Гаагского трибунала, такие, как Гау и Обершал; один из бывших военнослужащих Югославской народной армии, который анализирует положение в своем подразделении в начале вооруженных столкновений, отношение офицеров и даже причины распада Югославии; страстно увлеченный политикой бывший мэр Белграда, который не выбирает выражений для своих оппонентов; и узкий круг других свидетелей югославских событий, значительная часть которых - журналисты и публицисты, до банальности упрощающие сложные причины югославской драмы и ее последствия.

Если он приводит текст Виктора Майера о том, что в Косово невозможно было найти ни единого доказательства о нападениях на сербов, изнасилованиях, поджогах и других преступлениях, он должен был в то же время, по крайней мере, вспомнить Дэвида Байндера и его тексты в "Times" в восьмидесятые годы и позднее. Так, в "Times" от 28 ноября 1982 г. Байндер пишет: "Почти каждую неделю происходят изнасилования, поджоги, грабежи и хозяйственный саботаж, целью которых, по существу, является изгнание из края остатков славянских старожилов Косова - сербов, черногорцев" (цит. по [26. S. 159]). Пятью годами позже в этой же газете, в номере, вышедшем 1 ноября 1987 г., Байндер пишет: "В то время как славяне бегут от продолжающегося насилия, Косово превращается в то, чего албанские националисты требуют годами, а особенно упорно - начиная с кровавых выступлений этнических албанцев в Приштине в 1981 г. - "этнически очищенный" албанский регион, "Республику Косово"" [26. S. 160 - 161].

Почти целую страницу Зундхауссен посвятил музыке как средству ""эмоциональной мобилизации" на службе нации" (с. 461). Больше половины страницы посвящено певице Светлане Ражнатович - Цеце. Он цитирует одного немецкого журналиста: "Стремление к "Великой Сербии" некоторым образом символизировалось, если не отождествлялась с желанием этого прекрасного тела". В конце данного очерка Зундхауссен заключает: "Меньшинства - этнические, религиозные или сексуальные - все больше изгонялись из народного организма" (с. 462).

Из повествования Зундхауссена можно прийти к выводу, что даже ведущие сербские интеллектулалы ни в чем не отставали в этой, как может подумать непросвещенный читатель, неизлечимой патологии сербской нации. Выдающуюся книгу Димитрия Богдановича о Косове Зундхауссен сводит к вымышленному заключению о том, что "тамошние албанцы угрожают сербам "биологическим геноцидом"" (с. 428). Известный писатель Милорад Павич - это "националистический писатель" (с. 428), о "пресловутом" Меморандуме САНИ он пишет на семи страницах (это почти вдвое больше, чем о Первой мировой войне).

То, как Зундхауссен изображает события, предшествовавшие распаду Югославии, и особенно причины ее распада и ход гражданских войн на югославских землях, за редкими исключениями, во многом напоминают обвинения против сербских политических и военных лидеров, написанные прокурорами Гаагского трибунала. В последние пятнадцать лет за рубежом появились многочисленные книги, полностью опровергающие интерпретации, даваемые Зундхауссеном югославскому кризису и предшествовавшим ему годам. Но автор, конечно, не принял во внимание ни одну из них.

Мнение Зундхауссена по поводу всего югославского кризиса, как его предыстории, так и самого хода, в большой степени можно было бы обозначить так же, как его охарактеризовала университетский профессор Даяна Джонстон в книге "Слабоумные крестоносцы - Югославия, НАТО и ложь Запада" [27]. "Фиктивная сага о Югославии 90-х годов XX в., - пишет Джонстон, - гласит приблизительно следующее: Югославия была "тюрьмой народов", в которой сербы "угнетали" всех остальных. Она была уничтожена с появлением лидера Слободана Милошевича, который был плохим и хотел создать "Великую Сербию", уничтожив дру-

гие народы посредством процесса, называемого "этнической чисткой". Другие народы стремились избежать этого, создавая собственные государства. Югославская, а по существу - сербская, армия вторглась в них. В Боснии сербские завоеватели пытались изгнать мусульман, которые хотели увековечить мультиэтничное общество. Во время сербских этнических чисток было ликвидировано 200 000 невооруженных мусульман, в то время как международное сообщество не только равнодушно за этим наблюдало, но и препятствовало вооружению мусульман в целях обороны. В Сребренице ООН позволила сербам совершить геноцид [...] Тем не менее, международное сообщество упустило возможность спасти албанское большинство в Косове от апартеида [...] После переломных событий в Рачаке сербы были приглашены на мирные переговоры в Рамбуйе во Франции. Милошевич упрямо отказывался вести переговоры. У НАТО не оставалось другого выбора, кроме как начать бомбардировки Сербии и Черногории. Массы албанского населения намеренно изгонялись в соответствии с подготовленным тайным планом под названием "Операция подкова". В конце концов Милошевич уступил НАТО и освободил "косоваров" от их мучителей" [27. S. 9 - 10].

Хотя книга Зундхауссена на немецком языке появилась спустя пять лет после английского издания книги Д. Джонстон, удивительно, насколько точно описанные ею клише о югославском кризисе, за редкими исключениями, подходят к книге Х. Зундхауссена. "Почти все в этом мифе является ложью", - пишет далее Джон-стон. "К сожалению, развенчание мифов, даже когда они ложные, нелегкая задача [...] Коллективная фикция создает и свою коллективную защиту. Когда югославский клубок уже однажды был драматизирован и представлен как новая версия нацистского геноцида, любая попытка сделать поворот в сторону реальности приравнивается к "отрицанию геноцида" и клеймится критиками как "ревизионизм" или "нигилизм", подобно апологетам нацистских преступлений" [27. S. 10].

"История Сербии XIX-XXI вв." Х. Зундхауссена лишь по своему названию является историей Сербии, в действительности же речь идет о предвзятом толковании "сербской национальной мифологии" и сербского менталитета. Подобное толкование опирается в значительной степени на старый корпус клише и предрассудков о Сербии и сербах как о "мешающем факторе" на Балканах - как после 1878 г. непрестанно повторяла австро-венгерская пропаганда, а в 1916 г. написал и Фридрих Науман в изданной в Берлине работе под названием "Болгария и Средняя Европа".

Обоснованное критическое и документированное исследование истории Сербии и сербского общества XIX-XXI вв. Зундхауссен заменил на очень упрощенную и часто до банальности примитивизированную трактовку сербской истории, без релевантных исторических источников и в большой степени - без достоверной литературы. Значительное число работ, приведенных в списке литературы, по-видимому, не использовалось при написании текста, поскольку результаты тех исследований просто были проигнорированы. Представленная картина истории Сербии в любом случае далека от исторической действительности. Иногда, особенно в заключительных частях книги, странные психо-исторические интерпретации Зундхауссена приобретают вид классического пропагандистского памфлета, лишенного научного подхода и далекого от лучших традиций немецкой славистики и балканистики. Представленная книга не имеет ничего общего с богатой научной традицией немецкой исторической школы, символом которой является Леопольд Ранке. Напротив, она пропитана духом исторического реваншизма и ревизионизма и ведет неверным путем читателей, в первую очередь в немецком обществе, которые стремятся к получению рациональных знаний и пониманию истории Сербии и сербов.

Перевод с сербского А. В. Осиповой

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Stadtmüller G. Forschungen zur albanischen Frühgeschichte, zweite erweitere Auflage // Albanische Forschungen. Wiesbaden, 1966. N 2.

2. Kukulj P. Das Fürstenthum und Türkisch-Serbien (Stara Srbia, Alt Serbien). Eine militarisch-geographische Skizze. Wien, 1871.

3. Karte von Makedonien, Altserbien und Albanien, 1:864.000. Mit kartographischen, historischen und statistische Beilagen zum Verständnisse der makedonischen und albanischen Frage / Bearbeitet von Dr. Karl Peucker. Wien, 1912.

4. Novibazar und Kosovo (Das Alte Rascien). Wien, 1892.

5. Durch Bosnien und die Hercegovina, Kreuz und Quer. Wanderungen von Heinrich Renner. Berlin, 1896.

6. Temperley H. W. V. History of Serbia. London, 1917.

7. Turkey. N 1 (1903). Corespondence, Respecting the Affairs of South-Eastern Europe. London, 1904.

8. Andric I. Die Enrwicklung des geistigen Lebens in Bosnien unter der Einwirkung der turkischen Herrschaft (Развоj духовног живота у Босни под утицаjем турске владавине) / Приредио за штампу и превео Зоран Константиновиh // Свеске Задужбине Иве Андриhа. Београд, jун 1982. год. I. Св. 1.

9.  В. Косовски боj у српскоj кньижевности. Београд, 1990.

10. Медаковиh Д. Косовски боj у ликовним уметностима. Београд, 1990.

11. Kossovo Day (1389 - 1916) / Published by The Kossovo Day Committee. London, 1917.

12.  T. Kalajev režim u Bosni i Hercegovini (1882 - 1903). Sarajevo, 1987.

13. Detailbeschreibung des Sandžaks Plevlje und des Vilajets Kosovo (Mit 8 Beilagen und 10 Tafeln). Wien, 1899.

14. Die Völker des Donauraumes und der Balkanhalbinsel. Generalstab des Heeres. Abteilung fur Kriegskarten und Vermessungswesen. Berlin. Ausgabe vom 16. 3. 40.

15. Жывановиh М. Ж. Дубровник у борби за уjединьенье 1908 - 1918. Београд, 1962.

16. Мушовиh Е. Етнички процеси и етничка структура становништва Новог Пазара. Београд, 1979.

17.  И. Нађмеђер - аустроугарски логор за Србе. Београд, 2002.

18. Паниh Б., Жарков С, Кристеа М., Качора А. Арадска тврђава. Аустро-Угарски логор за истребльенье Срба 1914 - 1918. Темишвар, 1994.

19. Медаковиh Д. Барок код Срба. Загреб, 1988.

20. Дурковиh-Jакшиh Ль. Ньегош и Ловhен Првог светског рата. Београд, 1988.

21. Судбина Ловhена // Уметност - часопис за ликовне уметности и критику. Београд, 1971. Бр. 27 - 28, jули-децембар.

22. Enciklopedija Jugoslavije. Zagreb, MCMLX. Т. 4.

23. Enciklopedija Jugoslavije. Zagreb, 1990. T 6.

24.  С. Сукоби на Косову. Београд, 1986.

25. Задужбине Косова. Споменици и знаменьа српског народа. Призрен; Београд, 1987.

26. Hemond F., Herman E. Degradirana  Mediji i kosovska kriza / Prevod L.  Beograd, 2001.

27. Džonston D. Suludi krstaši. Jugoslavia, NATO i obmane Zapada / Prevod M.  Beograd, 2005.

Permanent link to this publication: