Готовится к печати сборник "Человек на Балканах глазами русских наблюдателей", основанный на материалах научной конференции, прошедшей в Институте славяноведения 10 - 11 ноября 2009 г. Конференция была проведена в Отделе истории славянских народов периода мировых войн.

Открывая конференцию, руководитель проекта А. Л. Шемякин указал на этапное для коллектива значение мероприятия в методологическом плане как открывающего новое, дополнительное направление в стратегии исследования проблемы "Человек на Балканах". По его мнению, хорошо освоенные в историографии "стандартные" "государственно-политические" и "институциональные" подходы недостаточны для изучения сложных взаимосвязей между народами, пусть даже близкими - славянскими. Без опоры на методы и инструментарий быстро обновляющегося социокультурного знания, подчеркнул он, серьезным исследователям не обойтись. С этой позиции вполне закономерно в первый блок повестки дня конференции вошли доклады, посвященные вопросам теории и методологии имагологических исследований.

"Имагологический аспект межславянских культурных связей" - так назывался доклад В. А. Хорева (ИСл РАН), пионера изучения этой темы не только в рамках Института славяноведения. Под его руководством сплоченный коллектив культурологов, филологов, историков и других специалистов Института добился выдающихся результатов, отмеченных государственной наградой Польской республики.

Докладчик, глубоко изучивший проблему, обратил внимание, прежде всего, на связь между интенсивным развитием процесса глобализации и интересом ученых всего мира к проблемам имагологии. Парадоксально, считает он, что глобализация привела не к стиранию различий между народами, что казалось бы естественным, а, напротив, - к поиску и утверждению ими своей идентичности, к противостоянию тенденции к размыванию собственной культуры. Сформировавшись в середине XX в. как этнографическая дисциплина, имагология приобрела затем самостоятельное значение и продолжает обогащаться за счет смежных наук, разработки новых методик. Предметом изучения в новой научной отрасли являются образы, картины мира, складывающиеся в национальной культуре другого народа, а также его национальные мифы, национальные стереотипы, выяснение их происхождения, структуры, функций. Здесь весьма широкое поле деятельности. Разные социальные слои, группы, организации создают свои мифы и свои стереотипы, и они очень часто не совпадают с реальностью. Но через чужую культуру человек познает собственную культуру, через "другого" - самого себя.

Более конкретно имагология как наука изучает этнические стереотипы, проявляющиеся в сфере культуры, но также стереотипы литературные, т.е., очевидно, те же этнические или национальные, но отраженные в литературе - художественной, публицистической, описаниях путешественников и т.п. Очень образно Хорев определяет понятие стереотип - это "застывшая", постоянная модель, не существующая в реальном мире. Другое качество стереотипов - это "оценивающие суждения", обладающие исключительной силой убеждения и инерции из-за удобства и легкости их восприятия и использования.

Докладчик выступил с любопытной постановкой вопроса: имагологический подход, утверждает он, направлен на изучение комплекса взаимосвязей духовной культуры народов, что позволило подойти к пересмотру соотношения история/культура в пользу признания большей значительности второго компонента. И далее: осмысление фактов и событий, являясь органической частью истории, закрепляется в культуре с помощью языка - так культура выступает активным участником исторического процесса; она влияет на формирование национального и общемирового сознания. А из всех феноменов культуры преобладающая роль в закреплении тех или иных форм общественного сознания принадлежит, по его мнению, литературе.

С пониманием относясь к первой части приводимого Хоревым постулата, хочу заметить, что литература может претендовать на преобладающую роль лишь функционально - и то только на определенный ей историей период, а в качестве противовеса "холодной истории" уместнее, на мой взгляд, использовать понятие более многофакторное, например, социокультурную природу того или иного государства (или этногеографического пространства) (Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003).

С докладом "Принцип изображения "другого" в российской науке второй половины XIX в.: термины, методы, стереотипы восприятия" выступила М. В. Лескинен (ИСл РАН). Она так трактует само появление имагологии - в середине XX в. на почве "антропологических" и "лингвистических" поворотов в гуманитарных науках произошла "перекодификация" прежних форм и методов научного анализа. Признание в качестве одного из первичных инструментов самоидентификации получило описание себя через другого (иного). В дискурсе о другом стал доминировать акцент на изучении способов видения, оценки и интерпретации его в текстах культуры с точки зрения нормопорождающей практики, а уже существовавший обширный комплекс собранных и классифицированных мнений и суждений о разных народах анализироваться в рамках теории коммуникации. Все это привело к рождению научных типологий, но также и сопутствующих им этноцентрических предубеждений. В этой системе образы и стереотипы "другого" получают иную трактовку: ведь позиция наблюдателя-путешественника, доминировавшего в качестве "дознавателя" при зарождении этнографии в середине XIX в., когда внешнее наблюдение считалось верным и единственным гарантом объективности, и роль ученого-исследователя в XX в. подчиняются разным установкам и предубеждениям.

Собственный интерес докладчика заключается в изучении механизма функционирования стереотипов. В частности, утверждает Лескинен, представления и стереотипы, сложившиеся в традиционном обществе, значительно отличаются от тех, что "работают" в сознании интеллигенции и элиты в обществах иного уровня, на другом уровне историко-культурного контекста, где в процессе формирования национальной идентичности происходит конструирование своих стереотипов, а внедрение их осуществляется с использованием средств просвещения и пропаганды.

Доклад нижегородского университетского профессора М. В. Белова был посвящен анализу того, как изучался образ "другого" в разных гуманитарных науках: в социальной психологии, культурной географии, в структурных исследованиях "картины мира" и других. Пока, наконец, образы "другого" не стали предметом специального исследования в синтетической субдисциплине, вышедшей, по мнению докладчика, из сравнительной истории литератур и названной "имагология". Опираясь на огромный исследовательский и результативный материал из этих и других гуманитарных наук, Белов оперирует с понятием "стереотип" как с одним из центральных в имагологии. Специальное внимание он уделяет вопросу о применении теоретического знания к литературе путешествий - распространенному виду описательных стратегий при изучении Балкан, т.е. вопросу о выработке и формулировании методологических подходов (для случаев, когда старые стереотипы трансформируются и возникают новые формы восприятия), а также методике полевых исследований, непосредственных зрительных контактов, наблюдений извне или в той или иной степени "изнутри", вплоть до конкретных научных программ.

Во второй части доклада Белов рассматривает типологию и эволюцию описательных стратегий, основой для чего послужили материалы путешествий русских людей и дипломатов в первой половине XIX в. на Балканы. Методология изучения "чужого" складывалась не сразу - первыми авторами "литературы путешествий" были ученые-любители или вообще случайные люди. Будучи часто выходцами из дворянской элиты, они демонстрировали патерналистский взгляд на балканцев - взгляд из мира цивилизации. Позже с наступлением "эры народников" появилась потребность и возможность сравнивать с русскими крестьянами, например, сербских селян. Для

начала же XIX в. в русской путевой прозе и деловой переписке было характерно наличие двух основных вариантов восприятия балканских реалий: сентиментализм и неоклассицистское обращение к "славянской антике".

Доклад А. Л. Шемякина (ИСл РАН), посвященный методологическому значению имагологического знания для исторических исследований, был обращен к результатам исследования специфики политического процесса в независимой Сербии в XIX в. Шемякин показывает, что "институционально имитировать Европу автоматически не значит быть ею": восприятие каждой сербской партией своей политической роли как миссии, а себя - в качестве спасительницы Отечества, приводит к тому, что в эпоху последних 06-реновичей партийная борьба приобретала жестокий характер, а коалиционных кабинетов практически не существовало.

Когда общественная дисциплина, да и весь политический процесс базируются на личностных, а не на формальных принципах (что характерно для традиционного общества), считает автор, то чувство долга к своему ближнему кругу - родственникам, землякам, друзьям, - как того требовал старый обычай, проявляется у его участников сильнее, чем общегражданская ответственность, закрепленная законом. Соответственно, "другой" в их глазах представал не как представитель своего сообщества, думающий по-иному, но как чужак. Правовое сознание, составляющее основу европейской политической культуры, в Сербии не сложилось - ни у народа, ни у элиты, ни у суверена, хотя в стране номинально уже существовало европейское политическое пространство. Таким образом, насилие в различных проявлениях (причем - и "сверху", и "снизу"), заключил Шемякин, являлось важнейшим фактором (особенностью) политического развития Сербии.

Наконец, такой его постулат: национальные, или внешние, акценты превалировали в сознании сербской элиты над пониманием необходимости внутреннего развития страны. Поиски путей решения задачи "освобождения и объединения" отвлекали у нее слишком много средств и внимания, отодвигая проблему гармонизации отношений между государством и обществом, как и внутри самого общества, на второй план. В этом взгляде "на сторону" и заключалась еще одна причина консервации традиционного состояния сербского общества и один из главных тормозов движения Сербии по пути действительной европеизации и модернизации внутригосударственной жизни.

В самостоятельный блок сложились выступления участников конференции, посвященные конкретным имагологическим исследованиям, в частности, взаимосвязям между Россией и балканскими государствами на высшем уровне (между правящими династиями, дипломатическими работниками и проч.). Это доклады В. Б. Хлебниковой (МГУ) "Сотрудники российской дипломатической миссии в Цетинье и князь Николай. Проблемы диалога и взаимопонимания", О. В. Соколовской (ИСл РАН) "Образы греков в переписке королевы эллинов Ольги Константиновны", Л. В. Кузьмичевой (МГУ) "Балканы глазами представителей Дома Романовых в конце XIX - начале XX в.".

Из представленного ими материала складывается впечатление о том, что работавшим на Балканах русским дипломатам, военным агентам и другим специалистам, как правило, предстояло пережить ломку имевшихся стереотипов. Приезжавшие туда с патерналистскими чувствами, они очень скоро убеждались в невостребованности такого "товара" в отношениях с представителями другого народа, не умевших (или не желавших) скрывать истинных чувств. Но заявлявших требования о военной и особенно финансовой помощи. Как показала Хлебникова, в Черногории князь Николай быстро научился манипулировать русскими дипломатическими представителями, которые, возможно, именно из-за неумения быстро освоить новую - во многом неожиданную для них - реальность оказывались в слабой позиции. Из заключительных слов выступления Хлебниковой - на Балканах никакими деньгами союзник не создается, это Россия окончательно поняла в 1914 г. - следует, что для русских такое качество балканцев как высокой степени прагматизм оказался неожиданным, а "освоение" и "переваривание" его потребовало многих десятилетий.

Подобный русский стереотип выковывался не в последнюю очередь из идеологии, построенной на провозглашении высокой миссии России в православном мире. Он был свойственен, естественно, самому дому Романовых. Обнаружение царственными особами, побывавшими на Балканах во время Русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., "размывания духовности" здесь, охлаждения к церкви было для них одним из самых неприятных сюрпризов. По этому поводу Кузьмичева замечает: русские императоры проявляли личную заинтересованность в восстановлении православной традиции на Балканах, насколько это было возможно. Она же, ссылаясь на письменный источник, показала, сколь велик был разрыв в представлениях Александра II о балканцах: приехав на болгарский

фронт в 1877 г., император был поражен высоким уровнем жизни и свободой суждений болгарских крестьян, не знавших ни крепостного права, ни личной зависимости.

Особенно выразительны описанные Соколовской картины патриархального восприятия действительности греческой королевой Ольгой, урожденной Романовой, которая за 50 лет жизни в Греции, вращаясь в высшем свете, так и не обзавелась дружбой ни с одним оригинальным умом эпохи. Дружить она предпочитала с невзыскательными греческими крестьянами, солдатами, простолюдинами. Горестно писала младшему брату: "Какой грех портить такой чудный народ - ему нужно патриархальное правительство, а не эту безумную конституцию с этим национальным бичом - депутатами". Поистине, сталкиваясь с "другим", познаем самих себя.

Еще один блок докладов можно назвать военным. Он менее компактен хронологически, охватывает фактически весь XX век. В. Б. Каширин (ИСл РАН) на основании материалов ЦГВИА осветил вопрос о собранной российскими военными агентами информации об армиях балканских государств, в частности, об их высшем комсоставе. Он обратил внимание на то, что агентов интересовали преимущественно профессиональные качества военных, давая личные характеристики, они не отмечали этнопсихологического своеобразия аттестуемых. В результате, когда начались войны - балканские, а затем и Первая мировая, сведения, собранные в мирное время и, очевидно, по параметрам узкой квалификационной военной схемы, оказывались не только недостаточными, но нередко и просто неверными.

Но не всегда русские наблюдатели попадали впросак. Это следует из доклада А. А. Силкина (ИСл РАН) "Политическая ситуация в Королевстве СХС глазами русского офицера. 1919 - 1920-е гг.". Капитан 2-го ранга Апрелев, эмигрировав из революционной России и став в Королевстве военно-морским агентом, оказался перед фактом объединения в одно государство разноплеменного южнославянского населения, что явилось весьма неожиданным для человека, только что вынырнувшего из пламени Гражданской войны, и заставило серьезно проанализировать ситуацию. По мнению Силкина, трезвое наблюдение за реальностью в новом государстве позволило Апрелеву не обольщаться поверхностным русофильством сербов. Отношение к России как к некоей мифической стране, сохранявшееся у них с давних пор, и к которой теперь были устремлены взоры многих из них благодаря "моде на коммунистическую идею", капитан соотносил с их социальным сознанием - сознанием владельцев крепких хозяйств, к тому же хорошо развитых политически. Апрелев прозорливо "углядел" отнюдь не блестящее политическое будущее Югославии, считает Силкин. Правда, из-за отсутствия сведений о самом капитане, его происхождении, образовании, карьере и т.п., трудно понять, являлось ли его предвидение результатом работы свободного от стереотипов ума (либо в нем господствовали какие-то другие стереотипы) или было просто случайным.

А. Ю. Тимофеев (Сербия) в докладе "Русские и сербы: опыт взаимовосприятия. Осень 1944 г." определил Вторую мировую войну как поле первых контактов для возобновления связей между сербами и русскими, прерванных в 1920 - 1930-е годы. Балканы встретили русских как союзников, отмечает он. Но какой сербы увидели победоносную Красную армию? Огромное впечатление оставила мощь советской военной техники, победный ход ее нескончаемых колонн. Однако, согласно архивным документам, восторженное удивление балканцев, поражавшихся силой и задором-удалью военнослужащих (очень молодые ребята и уже в больших чинах, демонстрируют уверенность, опыт), перемешивалось с разочарованием (плохо одеты и обуты, слабый рацион, несмываемая усталость пехотинцев).

Завершающий доклад А. С. Стыкалина (ИСл РАН) "Румыния 1960-х годов глазами членов Союза писателей СССР" базируется на сохранившихся в архивах отчетах советских литераторов и литературных чиновников о поездках за границу. Особый интерес представляют заинтересованные наблюдения бывшего дипломата Саввы Дангулова, посетившего в 1964 г. Румынию. Ему, обладателю определенного советского стереотипа и советского опыта, пришлось в полюбившейся и хорошо ему известной по прежней дипломатической работе стране пережить неразделенное чувство - обнаружить, что румынская интеллигенция отворачивается от советского опыта, что он ей претит. Благодаря таким визитерам Союз писателей СССР накапливал сведения о настроениях в странах "народной демократии", которые, естественно, передавались затем в вышестоящие органы.

Permanent link to this publication: