Статья посвящена дискуссиям в современной историографии Хорватии и Боснии и Герцеговины относительно роли национальных движений южных славян в судьбе Австро-Венгрии, а также влияния монархии Габсбургов на социальное, этнополитическое и культурное развитие хорватов, сербов и мусульман-босняков. Ситуация в национальных историографиях постюгославских государств рассматривается в контексте внутриполитического развития Хорватии, Словении и Боснии и Герцеговины в 1990 - 2000-е годы, а также взаимоотношений между народами и государствами Западных Балкан.

The article is devoted to the discussions in modern historiography of Croatia and Bosnia and Herzegovina considering both the role of national movements of the Southern Slavs in the disintegration of the multinational Austria-Hungary, and the influence of the Habsburg monarchy to the social, political and cultural developments of Croats, Serbs, and Bosnians. Furthermore, the article considers national historiographies of the post-Yugoslav states in the context of the internal developments of these countries and the international relations in the region of the Western Balkans in the 1990es-2000es.

Ключевые слова: историография, Австро-Венгрия, Югославия, национальные движения, австрославизм, югославизм.

Период второй половины XIX - начала XX в. занимает важное место в историческом сознании, исторической памяти и историографии хорватов, сербов и босняков (мусульман Боснии и Герцеговины), в том числе отношение к Австрийской (с 1867 г. - Австро-Венгерской) империи и династии Габсбургов. Оценка роли Австро-Венгрии для судьбы этих народов, с одной стороны, и роль их национальных движений в судьбе монархии - с другой, была важна как обоснование и легитимности требований национальных движений, и традиций, культуры, психологии, образа жизни, своего места в истории Европы.

Начиная с 1918 г. вплоть до конца 1980-х годов - резкой активизации дезинтеграционных процессов в СФРЮ - Австро-Венгрия официальной югославской историографией и политической пропагандой изображалась и, соответственно, массовым историческим сознанием каждого народа воспринималась как "тюрьма народов", которая закономерно должна была уступить место общему государству южных славян [1]. А Югославия, в свою очередь, изображалась и воспринималась как закономерный результат борьбы на национальную и социальную свободу, как форма ликвидации межнациональных противоречий и обретения национального самоопределения [2].

Романенко Сергей Александрович - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник ИЭк РАН.

Отношение к Австро-Венгрии различалось в сербской, хорватской и боснийско-мусульманской историографии в межвоенный период, в годы Второй мировой войны и народно-освободительной борьбы [3].

Коммунист И. Броз Тито, с именем которого неразрывно связано создание социалистической Югославии, в традициях социал-демократического и коммунистического движений первой половины XX в. официально дал негативную оценку Австро-Венгрии. Выступая со знаменитой речью на V съезде КПЮ в 1948 г., в которой, в контексте обоснования позиции югославской стороны в конфликте со Сталиным, ВКП(б) и СССР, содержался югославский вариант "краткого курса" национальной истории, он превозносил национальные движения сербов, хорватов и словенцев, причем в их югославистском и социалистическом вариантах [4]. Однако в частном разговоре назвал Австро-Венгрию "хорошо налаженным государством" [5. С. 8]. Более того, на идеологические построения и практику КПЮ-СКЮ значительное воздействие оказывала австромарксистская традиция [6].

В 1950-е - начале 1980-х годов хорватские и боснийские исследователи, будучи югославскими учеными, работавшими в определенных методологических, мировоззренческих и цензурных рамках, положительно оценивали идеологию и цели национальных движений южных славян - создание единого многонационального славянского государства и признавали закономерность распада монархии Габсбургов. Хорватские ученые не подвергали сомнению принадлежность Хорватии к славянскому миру и региону Юго-Восточной Европы [7]. Однако с конца 1980-х годов, а в особенности после образования независимой Хорватии, господствующей тенденцией стало обоснование принадлежности хорватов и их государства политически и культурно к Средней Европе. Начались дискуссии об этногенезе хорватов (наряду со славянской получили хождение иранская, аварская и готская версии). Стала подвергаться пересмотру и негативная оценка Австро-Венгрии, в которой по политико-психологическим причинам многие видели альтернативу Югославии, обеспечивавшую большую степень национальной свободы. Эти романтические воспоминания о монархии Габсбургов ожили в национальном сознании не только хорватов и словенцев, но и венгров, чехов, австрийцев. Они были важнейшей составной частью "этнического ренессанса" у народов Средней Европы. Безусловно, речь не шла о воссоздании единого государства, охватывавшего большую часть Средней Европы, но об альтернативе коммунистическим режимам (за исключением австрийцев), о признании общности многих традиций, основ культуры, выгоде экономического сотрудничества. Идея монархии Габсбургов у южнославянских народов уступила место идее Югославии, которая, в свою очередь, сменилась идеей независимых Хорватии и Словении.

Обострение межэтнических отношений отразилось и в материалах на историко-литературные темы, появлявшихся в белградских, загребских, люблянских и сараевских газетах и журналах. В этой полемике активное участие принимали не только историки и политологи, но и литераторы [8].

Монархия Габсбургов в конце 1980-х - начале 1990-х годов рассматривалась хорватским и словенским политическим и историческим сознанием как возможная, но упущенная альтернатива не только коммунистической Югославии, но и Югославии как таковой, поддержка которой частью хорватской нации стала восприниматься как ошибка. Принадлежность к Средней Европе считалась одним из важнейших аргументов в пользу выхода Хорватии (как и Словении) из состава Югославии, что давало возможность сохранить свою национальную индивидуальность. Иная ситуация была в многонациональной Боснии и Герцеговине (БиГ). Сербские историки придерживались традиционного резко отрицательного взгляда на Австро-Венгрию и ее внешнюю политику. Боснийско-мусульманская традиция, восходившая к периоду вхождения БиГ в Османскую империю, не испытывала никаких симпатий ни к Австро-Венгрии, ни к югославизму, ни к Югославии [9].

В январе 1990 г. в выступлении на Европейском "круглом столе" в Вене Ф. Туджман - тогда еще только глава партии Хорватское демократическое содружество - Хорватский демократический союз, следующим образом исторически обосновывал принадлежность Хорватии к Европе: "Габсбургская монархия просуществовала столь длительное время благодаря тому, что представляла собой естественное хозяйственно-коммуникационное и культурное целое среднеевропейских карпато-дунайских земель и народов. Ее распад был обусловлен прежде всего стремлением населявших ее народов к национальной самостоятельности" [10. S. 72 - 73].

Сербский историк из Сараево, академик М. Экмечич, со своей стороны, полагал, что был и объективный процесс, поддерживаемый общей заинтересованностью в разрушении Австро-Венгрии [11].

В 1990-е годы формирование исторического сознания в Хорватии и БиГ происходило путем распространения взглядов авторитарных лидеров, манипуляции общественным сознанием, в большой степени совпадавшего с этноконфессиональным, и мобилизации масс в условиях гражданского и этнического конфликта. Исторические сочинения Ф. Туджмана в годы его правления неоднократно переиздавались и считались основой официальной историографии [12]. Однако многие хорватские интеллектуалы и профессиональные историки относились к ним с большой долей скепсиса. В известной степени сходная картина в области этнического и историко-политического сознания была и в БиГ. В основу "нового" мировоззрения была положена "Исламская декларация" Алии Изетбеговича. Не был исключением и С. Милошевич в Сербии [13].

Невозможно оценивать ведущуюся в национальных историографиях и между ними полемику вне социально- и этнополитического контекста - как в каждой отдельно взятой стране, так и в регионе Западных Балкан в целом. Настоящий период, начало которого по разным причинам, можно отнести к 2000 г., характеризуется несколькими чертами и процессами.

Во-первых, в 2000 г. в трех ключевых государствах постюгославского пространства - Союзной Республике Югославии (СРЮ) (и Сербии), Хорватии и БиГ с политической сцены ушли бывшие харизматические авторитарно-националистические лидеры - Слободан Милошевич, Франьо Туджман и Алия Изетбегович. В Хорватии, СРЮ и Сербии к власти пришли коалиции оппозиционных демократических партий разных цветов политического спектра. Главную задачу они видели не в определении новых границ, не в защите военным путем территориальной целостности и обретении полного суверенитета, а в восстановлении мирных отношений между народами и государствами. Во-вторых, изменились межгосударственные отношения и отношения на постюгославском пространстве. После этапа первичного примирения 1995 - 1999 гг. и стабилизации (2000 - 2008 гг.) наступил период активной нормализации межгосударственных и межэтнических отношений, преодоления последствий конфликтов 1990-х годов и выстраивания мирной архитектуры и системы безопасности в регионе. В этом процессе значительную роль играет принятие общеевропейских ценностей, в частности признание стабильности границ, прав национальных меньшинств, преодоления межэтнической и межгосударственной конфликтности, доставшейся новым государствам в наследство от периода второй половины XIX - конца XX в. При этом ни одна страна не могла и не может полностью отрешиться от сложившихся в давнем и недавнем прошлом этнополитических представлений и геополитических целей. В концепциях национальной безопасности Хорватии, Сербии и БиГ именно конфликтный потенциал прошлого назван одним из обстоятельств, препятствующих современному развитию этих государств [14].

Претерпела внутренние изменения и сама историография. В 1990-е годы пришло, а в 2000-е заявило о себе в полный голос новое поколение исследователей, на формирование которых большое влияние оказало противоречивое время кон-

ца 1980-х - начала 1990-х годов. При всем проявившемся в новых исторических условиях различии методологических концепций, методологии и политических симпатий их роднит свобода в поиске источников и обращении с материалом, отсутствие цензуры. Именно этому поколению выпало преодолевать мифы, предрассудки и схемы, сформированные в историческом сознании политической пропагандой в течение XX в. [15]. Большая работа была проделана и историками старшего поколения. Многие из них нашли в себе силы профессионально и искренне пересмотреть свои концепции прежних времен [16; 17].

Одной из главных задач историографии в постюгославских государствах независимо от политического режима и степени вовлеченности в конфликт 1990-х стало формирование нового национального исторического нарратива. Его создание - неотъемлемая часть как процесса национального самоопределения, так и легитимации новых государств. Разные направления историков в зависимости от политических убеждений предлагают обществу и государству свои варианты подобных нарративов.

В постюгославских государствах профессиональное историческое сообщество с идейно-политической точки зрения можно разделить на два больших направления: национально-консервативное и либерально-гражданское. Представители первого исходят из отождествления этноса и нации, причем нация воспринимается не только как этническая, но и конфессиональная общность. Для них характерно негативное отношение к многонациональным государствам в принципе (Австро-Венгрия, Югославия, будь то королевская или социалистическая), к соседним народам, с которыми данный этнос проживает в течение многих веков на одной территории, к различным вариантам славянский идеи (австрославизм, югославизм) [18; 19].

Ученые, принадлежащие ко второму направлению, не отрицая этническую и конфессиональную составляющие нации, рассматривают ее прежде всего как сообщество граждан. Оценивая многонациональные государства предшествующего периода, они прежде всего анализируют существовавший в них режим с точки зрения политических, экономических, национальных и иных свобод. При этом славянская идея как таковая не имеет для них абсолютной ценности. Различные ее разновидности историки рассматривают с точки зрения противодействия этническому национализму - как отказ от национализма, гражданскую, ненационалистическую альтернативу ему [20; 21].

События второй половины XIX - начала XX в. все больше принадлежат истории, а не политике. Следовательно, расширяются возможности их непредвзятой реконструкции и анализа. Однако оживленные споры неизбежно вызывают сюжеты, связанные с оценкой выбора пути и целей различными течениями в национальных движениях хорватов, сербов и боснийских мусульман. Собственно говоря, все сводится к одному вопросу - возможна ли была иная форма национального самоопределения южных славян Австро-Венгрии кроме создания Королевства сербов, хорватов и словенцев? Зачастую эти споры идут не с точки зрения видения перспективы начала XX в., но с точки зрения уже известного сегодня исторического результата. А это нарушает принцип историзма и исподволь вновь превращает историю в политику. В результате вновь начинается активное манипулирование историческим сознанием и знанием в политических целях. Причем целям политики постюгославских государств на данном этапе более близок национально-консервативный, романтический нежели гражданско-либеральный нарратив. Политическая составляющая историографии и политики государства не просто присутствуют в исследованиях, под них подводится историософское обоснование. В этой области также идут жаркие споры между сторонниками концепции этноконфессиональной нации и нации гражданской [22].

Нельзя не отметить и такое своеобразное явление, как смешение югославской, постюгославской и эмигрантской историографии. После распада СФРЮ рухнули

цензурные и идеологические препоны, и произошло формальное воссоединение национальных историографии у каждого народа. Издававшиеся в странах Западной Европы, США, Канады и Аргентины антикоммунистические эмигрантские издания - как откровенно националистические, мировоззренчески и концептуально связанные с антикоммунистическим коллаборационизмом и экстремистским национализмом Второй мировой войны, так и либерально-демократические - стали доступны ученым на постюгославском пространстве и не могут не учитываться в их исследованиях.

Попытаемся лишь перечислить основные проблемы истории второй половины XIX - начала XX в., вызывающие дискуссии между историками как разных направлений, так и разных национальностей. Отношение к Австрийской (Австро-Венгерской) империи, системе дуализма и возможности ее реформирования, к династии Габсбургов, характеристика различных течений в национальных движениях хорватов, сербов и боснийских мусульман, критерии национального радикализма и национального либерализма, соотношение социального и этнонационального, роль языка и конфессиональной принадлежности в формировании наций, спорные проблемы этнических территорий, оценка различных вариантов этнонационализма - сербизма, кроатизма, боснийства, югославизма и австрославизма... Кроме того, параллельно со свободным переосмыслением исторического прошлого в историческом сознании происходят два сугубо внутренних процесса: во-первых, восстановление событийного ряда - многие события замалчивались, либо сознательно искаженно трактовались; во-вторых, создается новая галерея "героев" и "мучеников". Если для официальной югославской историографии на всем протяжении существования этого государства независимо от социально-политического режима югослависты - сторонники смягчения в той или иной форме межнациональных противоречий, а тем более - создания единого югославского государства, всегда принадлежали к числу "героев" (Ф. Супило, А. Трумбич и др.), то сторонники обретения национального самоопределения в иной форме - в границах монархии Габсбургов или же независимых национальных государств всегда были "врагами". Сегодня приверженцы национально-консервативной ориентации стремятся "выровнять" положение и предлагают обществу по достоинству оценить хорватских или боснийско-мусульманских националистов (Й. Франк, И. Штадлер, Адем-ага Мешич др.), которые не только не были сторонниками идей югославизма, но и сотрудничали с властями Австро-Венгрии [23].

Среди концептуально-аналитических работ современных хорватских историков хотелось бы выделить монографию академика Хорватской академии наук и искусств Н. Станчича "Хорватская нация и национализм в XIX и XX вв." [24]. В ней он рассматривает (и пересматривает по сравнению с исследованиями 70 - 80-х годов XX в.) концепцию развития наций в Средней Европе, главное внимание уделяя, естественно, хорватам в контексте особенностей Средней Европы, Австро-Венгрии и непосредственных соседей - сербов, словенцев, боснийских мусульман начиная с XVIII в., анализирует изменение представления о нации у разных народов региона и Австрийской империи. Сформулированные им принципы имеют большое значение для понимания методологии изучения межнациональных отношений и национальных движений в Австрийской (Австро-Венгерской) империи. По методологии (автор не ограничивается исключительно историческим анализом, используя достижения этнологии, истории культуры, теории государства и права) и стилистике монография Н. Станчича близка двухтомнику "Освободительные движения австрийской империи" под редакцией В. И. Фрейдзона [25].

По мнению хорватского исследователя, в 1848 г. хорватская нация, также, как немецкая и венгерская, могла заявить о себе как об "исторической" нации. Хорватское историческое право в первой половине XIX в. интерпретировалось в категориях автономии, основанной на хорватских "муниципальных правах", а во

второй половине века - на хорватском государственном праве. Станчич полагает, что эти "скромные, но все же реально существовавшие учреждения хорватской политической автономии", представляли собой "щит, который хорватское национальное движение выставляло против распространения понятия венгерской "политической нации" на Хорватию. Они были фундаментом, на котором во второй половине XIX в. выстраивалось понятие "хорватской политической нации"". Согласно этой концепции, хорватская нация представлялась носителем суверенитета Триединого королевства Хорватии, Славонии и Далмации - хорватского национального государства, т.е. Хорватии [24. С. 51 - 58].

Станчич уделяет внимание и очень важной для Хорватии проблеме взаимоотношений хорватов и сербов. Видение этих отношений в трактовке Национальной партии, пишет он, "дополнялось представлением о хорватах и сербах как об общностях со своей особой этнической идентичностью, а также о том, что они являются частями общей "югославянской" идентичности. Опираясь на это положение, а также в соответствии с идеями славянской и южнославянской солидарности, эта концепция содержала в себе представление о сербах в Триедином королевстве как об общности, "равной и равноправной" хорватам, согласно постановлению Сабора Хорватии 1867 г. лица, принадлежавшие к сербской "нации" в Хорватии представлялись равноправными гражданами". Однако понятие "хорватская политическая нация" не признавало за сербами в Триедином королевстве коллективный статус особой "политической нации"; иными словами, "сербы наряду с хорватами не признавались субъектом его суверенитета". Соответственно, "отрицалось право на отделение части территорий королевства, населенных сербами, и на их присоединение к сербскому национальному государству". В идеологии хорватской Партии права центр национальной идентичности приходился на государственное право. Сторонники этой партии - праваши, признавая гражданские права за всеми жителями Хорватии, отрицали существование сербов в Хорватии - "территории, гораздо более обширной, чем Триединое королевство". Сербы в Хорватии не могли согласиться принять хорватский этноним как политоним, не могли "признать себя "политическими хорватами"" [24. С. 58].

По мнению Станчича, понятие "политической нации" в Средней Европе было внутренне противоречивым. Оно "содержало в себе элементы понятия "гражданская нация", на котором основывалось и западноевропейское его восприятие. Однако его первостепенным содержанием было представление об историческом государстве как о форме национального государства. Оно содержало в себе представление о нации как об этнической общности, как о носителе государственного суверенитета в период, когда уже сформировались и другие нации, претендовавшие на части исторических территорий как на свои собственные". А это было также основано на представлениях об этнической общности политических территорий. Между собой конфликтовали сами "исторические" нации, территориально-исторические представления которых перекрещивались друг с другом. Пример - хорватско-венгерский конфликт [24. С. 56 - 57].

Понятие "политической нации" натолкнулось на сильное сопротивление "неисторических" наций монархии Габсбургов. Хорватское ("историческое") и сербское ("неисторическое") национальные движения, несмотря на отмеченные взаимные противоречия, сопротивлялись политике создания "великой Венгрии" как этнического образования и сотрудничали между собой. Они стремились к повышению уровня самостоятельности Хорватии, а также к созданию Сербской Воеводины [24. С. 58 - 59].

По мнению Станчича, австрийско-венгерское соглашение 1867 г. частично удовлетворило требования венгерского (мадьярского) национального движения. Однако в конце XIX - начале XX в. вновь стали выдвигаться требования отде-

ления, или, иными словами, большего уровня самостоятельности Венгрии, что привело к постоянным так называемым кризисам дуализма.

В Габсбургской монархии наряду с венгерским (мадьярским) только хорватское дворянство обладало элементами сословной государственности. Исходя из признания ее исторических прав, по венгерско-хорватскому соглашению 1868 г. за Хорватией была признана политическая автономия в составе земель венгерской короны с собственной администрацией и законодательством. Хорватия наряду с Венгрией и в составе Венгрии была единственной политической территорией с подобной формой автономии в составе монархии, а хорватская политическая традиция трактовала ее как государственность и на этом выстраивала собственное самосознание. Однако эта автономия была ограниченной, к тому же она нарушалась. Вопреки признанному праву на целостность, Хорватия оставалась территориально раздробленной. Это определило двойственность ее положения. По мнению Станчича, в действительности хорваты принадлежали к числу несамостоятельных и раздробленных наций Габсбургской монархии, однако с точки зрения государства и права она обладала некоторыми чертами "господствующей" нации.

После поражения революции 1848 - 1849 гг. решение так называемого национального вопроса в монархии зависело от соотношения внутренних и внешних факторов. Обычно этот вопрос решался в период международных кризисов. Один из таких кризисов - после проигранной Австрией в 1866 г. войны с Пруссией за объединение Германии - уже на следующий год привел к австрийско-венгерскому соглашению, установившему дуалистическую систему. Ее Станчич называет "двойным централизмом", который оформил господствующее положение немецкой и венгерской (мадьярской) наций в монархии. Остальные нации оказались в положении подчиненных. В отличие от западноевропейских наций, немецкая и венгерская (мадьярская) нации господствовали не над неинститутциализированными этносами, а над нациями среднеевропейского типа [24. С. 59 - 60].

Причину распада Австро-Венгрии в условиях Первой мировой войны, которую он называет "крупномасштабным международным кризисом", Станчич видит в "упрямой настойчивости социальных и политических элит двух "господствующих" наций в рамках дуалистического решения", а также в их "неготовности пойти навстречу возраставшим требованиям "подчиненных" наций о предоставлении им большей степени политической самостоятельности" [24. С. 61].

Затрагивая важнейшую для изучения хорватско-сербских отношений проблему национальной идентичности и дифференциации, Станчич выражает несогласие с встречающимися "в историографии и публицистике утверждениями о том, что хорватскую и сербскую нацию друг с другом разделяет лишь конфессиональная принадлежность", с тем, что "язык является главной отличительной чертой нации и что по этой причине существовала возможность образования единой югославянской нации" [24. S. 118 - 119]. По его мнению, с которым согласны и этнополитологи, конфессиональный фактор не играл непосредственной этнодифференцирующей роли в отношениях между хорватской и сербской нациями. Католики интегрировались в хорватскую, а православные - в сербскую нацию. Однако происходило это не вследствие их принадлежности к католичеству или православию, а вследствие того воздействия, которое эта принадлежность к конфессии и церкви производила на предшествовавших этапах формирования хорватской и сербской наций в Новое время [26. S. 259]. В то же время, по мнению Станчича, "универсалистский ислам в Боснии и Герцеговине в XIX в. являлся в большей мере отличительной чертой, чем непосредственным ощущением национальной идентичности" [24. С. 120 - 121].

В рамках идеологии партии правашей, которая, по мнению Станчича, "взяла на себя роль хорватского национального движения", возникло несколько течений. В самом конце XIX в. произошло идеологическое и политическое сближе-

ние новой крупной и средней буржуазии правашского направления и буржуазии, ориентировавшейся на идеологическую традицию Национальной партии. В 1895 г. из Партии права выделилась Настоящая партия права. Ее хорватский исследователь характеризует как партию "прежде всего мелкобуржуазную", партию, выражавшую интересы и настроения "слоя, не обладавшего социальными гарантиями, который чувство защищенности приобретал, опираясь на крупный капитал, высшие власти и династию". Именно этого добился ее руководитель Йосип Франк, "установивший связи с австро-немецким и еврейским капиталом, дуалистическими, а затем и нейтралистскими кругами из окружения наследника императорского престола Франца Фердинанда". Ради получения власти в Хорватии в предвоенный период эта партия предложила поддержку формально триалистским, а на деле централистским планам преобразования монархии в рамках ее политики экспансии на Балканы, доказывая свою верность антисербской риторикой [24. С. 129].

В то же время сторонники политики "нового курса" "в момент внутреннего кризиса в Австро-Венгрии провозгласили своей целью добиться объединения хорватских земель и более высокого уровня самостоятельности Хорватии". Хорватско-сербская коалиция объединила хорватскую Партию права, новосозданную Прогрессистскую партию, однородную с ними по социальному составу Сербскую национальную независимую партию. Все эти силы были убеждены в том, что "изменение положения Хорватии можно добиться только объединением хорватских и сербских политических сил". После оказанного на нее давления и политических судебных процессов (Загребского и Фридъюнга) коалиция перед войной встала на путь "оппортунистической" (т.е. исходя из возможности сотрудничества с властями) политики и превратилась в партию "при власти".

Югославянская идея у этих партий, которые в первые два десятилетия XX в. - накануне и во время войны 1914 - 1918 гг. - согласились на вхождение Хорватии в югославское государство, отражала представления части хорватской буржуазии о решении проблемы политического статуса Хорватии в то время, когда в Габсбургской монархии не существовало никаких перспектив для обретения большего уровня самостоятельности и достижения объединения хорватских земель. И радикальный унитаризм, выступавший за растворение хорватской идентичности в "югославянской нации", по своему происхождению был хорватским феноменом. Он проистекал из разочарования и чувства безысходности, распространившегося среди хорватов, в основном среди молодого поколения, так называемой националистически настроенной молодежи ("Омладины"), и отличался от великосербского унитаризма. Станчич справедливо замечает, что к хорватскому национальному движению принадлежали и партии и силы, решительно выступавшие против югославянской идеи [24. S. 127].

На рубеже веков первые шаги сделало и католическое движение в Хорватии, преподносившее католицизм в его социально-консервативной интерпретации как фундамент хорватской национальной идеологии. "Этот политический католицизм (в литературе чаще всего говорится о клерикализме) возник в то время, когда традиционные оппозиционные партии, выступавшие против режима К. Куэна-Хедевари, были маргинализированы, а также когда правительство Венгрии начало процесс секуляризации общества, в то время как в Хорватии во все большей мере проявлялись либеральные тенденции, в особенности у части интеллигенции" [24. С. 117 - 128] (ср. [27]). Попытка создания самостоятельной политической организации не удалась, и руководившая этой попыткой группировка (вокруг газеты "Хрватство") в 1910 г. вошла в состав Настоящей партии права. Использование католицизма в политике в качестве одного из важнейших элементов национальной интеграции особого успеха в буржуазной среде не имело, в отличие, например, от словенских земель она не получила массовой подде-

ржки и у крестьян, где преобладающее влияние снискало возникшее в те же годы крестьянское движение братьев Радичей.

Организовав в 1904 г. Хорватскую народную крестьянскую партию, Стьепан Радич превратился в конкурента как буржуазных партий, так и Социал-демократической, также пытавшихся политически организовать крестьянство. Создав крестьянское движение в Хорватии, он включил ее в контекст развития Средней, Восточной и Юго-Восточной Европы, регионов, где крестьянские движения выдвигали идею "крестьянской демократии" в качестве "третьего пути" между капитализмом и либеральным государством, с одной стороны, и социал-демократической программой - с другой. В сложившейся в Хорватии ситуации при слабости буржуазии Радич видел в крестьянстве, составлявшем большинство населения, субъекта борьбы не только за демократизацию общества, но и за национальную самостоятельность. Эту позицию он коротко охарактеризовал как "демократический национализм". Решение проблемы политического статуса Хорватии он видел в федерализации Габсбургской монархии.

Лишь с интеграцией села в хорватскую нацию определился ее масштаб. Поскольку оно принадлежало к хорватской этнической общности и ему был свойственен сельский хорватский простонародный протонационализм, крестьянство без колебаний восприняло хорватскую национальную пропаганду, исходившую из городской среды, в особенности - идеологию движения Ст. Радича. Люди, принадлежавшие к сербской этнической общности, включались в процесс сербской национальной интеграции. С этой точки зрения никакой дилеммы для села не существовало. Газетная полемика, которую вызывали утверждения, вроде того, что "штокавцы"-католики являются сербами, или что православные на территории, на которую распространяется хорватское историческое право, являются хорватами, носила умозрительный характер и не влияла на "самоопределение" крестьян [24. С. 129 - 130].

С несколько иных позиций - концепции модернизации - оценивает развитие хорватского общества и нации другой историк С. Маткович [28]. Он отмечает, что "при выборе разных моделей общественного устройства в Хорватии речь идет о заимствовании не всегда идентичных моделей разных стран Западной Европы". По его мнению, "уже решения, принятые в банской Хорватии в 1848 г., знаменовали эпохальные перемены. Хорватское национальное движение добилось разрушения сословного общества, провозгласило освобождение крестьянства. В последующую эпоху неоабсолютизма (1851 - 1860) политические реформы были отложены, но в экономической и правовой сферах модернизационные факторы по-прежнему оказывали свое влияние" [28. С. 233].

Анализируя дальнейшее развитие политики модернизации, С. Маткович выделяет правление бана Ивана Мажуранича (1873 - 1880), которое "стало примером успеха "национального" политика, издавшего целый ряд законов, необходимых для осуществления перемен в модернизирующемся обществе". Хорватский историк предложил отличную от традиционной югославской оценку политики бана К. Куэна-Хедервари. Маткович поставил ему в заслугу то, что он "в течение своего двадцатилетнего правления (1883 - 1903) не побоялся подвергнуть католическую церковь и другие религиозные объединения либерализации в области образования, что подтвердило готовность власти идти по пути административной и экономической модернизации". Вместе с тем он отметил, что правление Куэна-Хедервари "показало, что отсутствие политических свобод и политическое манипулирование может вызывать волну довольно агрессивного широкого возмущения" [28. С. 234].

Маткович отмечает, что "национальный вопрос оказывал существенное политическое влияние на развитие Хорватии в период модернизации. В центре большинства партийных программ находилось положение хорватской нации, что напрямую не противоречило концепции модернизации". По его мнению, в

условиях системы, возникшей в результате хорватско-венгерского соглашения 1868 г., "ведущие хорватские политические партии не видели возможности для полного осуществления экономических и социальных требований, в соответствии с вызовами модернизации, именно из-за отсутствия независимого механизма принятия решений. Поэтому в центре внимания находились не проблемы экономики или культуры, а политические концепции достижения большего уровня национальной и государственной самостоятельности" [28. С. 235 - 236].

Отношение к модернизации в Хорватии в начале XX в. было противоречивым. Значительная часть хорватских интеллектуалов считала, что их программы соответствуют ее требованиям и отвечают "духу времени". Однако "находились и те, кто считал модернизацию признаком упадка, кто критиковал отдельные аспекты модернизированного общества, или, точнее, относились к провозглашаемым ею благим целям скептически. В основном это были деятели из возникавших тогда организаций, защищавших права рабочих". Пример - Социал-демократическая партия Хорватии и Славонии (СДПХиСл), идеология которой представляла собой "хорватский вариант австромарксизма с элементами унитаристского югославизма" [24. С. 128 - 129]. Или же она была создана "под влиянием немецких социал-демократов, а их установки было сложно применить в условиях Хорватии вследствие иного характера социальных и политических взаимоотношений" [28. С. 236].

По мнению Матковича, пример социал-демократов показал парадоксальность модернизации в ее практическом воплощении. С одной стороны, "без стремления к созданию гражданского общества было бы невозможно осуществить ускоренную индустриализацию, которая проходила в менее развитых областях двуединой монархии в конце XIX в., и тем самым подготовить внутри общества фундамент для создания социал-демократических партий". С другой стороны, СДПХиСл критиковала именно ту самую капиталистическую модернизацию. Однако отстаивавшие интересы рабочих социал-демократы не пользовалась большим влиянием.

Иначе, нежели Станчич, подходит Маткович к оценке организаций христианско-социального направления. По его мнению, следует отметить стремление католической церкви к диалогу со сторонниками модернизации. Признавая успехи модернизации, католическая церковь критически относилась к новым угрозам общественной нравственности, к антирелигиозному образу мышления и многим формам общественной деятельности. Все вышеперечисленное она считала последствием модернизации. Деятельность христианско-социальных групп в хорватских землях по сравнению с социал-демократами имела еще меньший успех. Причины этого заключались в том, что еще сохраняли свое влияние в политической жизни партии с сильными традициями, которые сумели принять вызовы модернизации и их политические последствия. Поэтому сторонники христианско-социальных идей стремились связать свою судьбу с каким-либо из ведущих партийно-политических направлений (праваши или народняки), пытаясь оказывать на них свое влияние [28. С. 237].

Среди сторонников модернизации Маткович выделяет хорватских "прогрессистов", а также крестьянскую партию братьев А. и Ст. Радичей. "В конце XIX века из поколения молодых бунтарей вышли будущие лидеры партий разной идейной направленности, - пишет он. - Модернизация привнесла как новые ценности, так и политические разногласия, способствовала возникновению внутренних конфликтов по социальным, мировоззренческим, этическим, религиозным вопросам и (или) вопросам регионального характера [...] Отсутствовало согласие и в вопросе о содержании самой национальной идеи", несмотря на признание ее важности [28. С. 237 - 238].

Демократия, парламентаризм и конституционность, наряду с гражданскими свободами, были теми понятиями, которые обычно присутствовали в программах всех влиятельных политических партий. "В реальности эти и другие тре-

бования сталкивались с положениями законодательства, которое - под строгим контролем императора - только начинало меняться в сторону расширения гражданских свобод" [28. С. 238].

Маткович отмечает внутреннюю - идейную и личностную противоречивость Хорватской народной крестьянской партии (ХНКП): "В то время, как Антун Радич находился в лагере активных противников модернизации, его брат (Стьепан) приобрел характерные черты политика модернизационной эпохи, уже обладавшего представлениями о некоторых основах гражданского общества". Все же основанная в 1904 г. ХНКП "не отвергала политическую модернизацию. Они находились среди самых активных сторонников демократизации хорватского общества именно потому, что им так было легче защищать интересы крестьянства, составлявшего большинство населения, и способствовать его адаптации к условиям новой эпохи" [28. С. 239].

В отличие от традиционной югославской и югославистской трактовки Настоящей партии права и ее создателя И. Франка Маткович относит их к сторонникам модернизации. Впрочем, отмечает он, в их рядах "пользовались популярностью как идеи модернизации, так и политического традиционализма, а понятие модернизации по-разному трактовалось в среде правашей" [28. С. 240].

К сторонникам модернизации Маткович относит и "югославистское молодежного движения в его хорватском варианте". Его идеология отличалась еще большим радикализмом: молодежь "настаивала на неизбежной "двойной" революции: национальной (т.е. югославянской интеграции) и социальной (устранения влияния "реакционных классов")". Согласно их воззрениям, отвергать взаимную национальную интеграцию с сербским народом - значило подвергать ограничениям обе национальные идеи. Они критиковали идеологию хорватского государственного права, предлагая взамен идею югославянского государственно-правового единства. Национализм как составная часть процесса модернизации в их интерпретации означал "отрицание всего антинационального в материальной и духовной жизни нашего народа". Этот дискурс "модернизационного" национализма сопровождался идеями радикального антиклерикализма, демократизации политического сознания, ограничением власти дворянства и устранения влияния неславянских культур путем дегерманизации, демадьяризации и деитальянизации. Югослависты восприняли отдельные составляющие модернизационной модели Запада, причем наиболее радикальные из них [28. С. 242].

С. Маткович полагает, что "югослависты стремились создать новое государство на развалинах Габсбургской монархии и адаптировать его к новой имперской системе. Идея единого унитарного югославянского государства выполняла особую национальную миссию, которая заключалась в доказательстве своей жизнеспособности в эпоху, когда преобладали социал-дарвинистские представления о борьбе за существование" [28. С. 242].

Подводя итоги, можно сказать, что развитие массового исторического сознания и профессиональной историографии в постюгославских государствах ныне проходит очень важный, интересный и содержательный этап. Метаповестования (нарративы) и монографии, посвященные отдельным проблемам и историческим личностям, а также разнообразные публикации источников разных типов восполняют пробелы в историческом знании, позволяют внимательному читателю освободиться от схем, мифов и предрассудков, обрести чувство историзма. При этом в хорватской, боснийской, словенской, а также и сербской историографии идет полемика между историками, придерживающимися разных не только мировоззренческих установок, но и принципов исследования. В этом отношении национальные историографии постюгославских государств являются частью мировой историографии со всеми ее достижениями, проблемами и противоречиями [29].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Фрейдзон В. И. Основные тенденции межвоенной историографии югославизма 1914 - 1941 годов // Славяноведение. 1997. N 6; Фрейдзон В. И. О хорватской историографии 1950 - 1980-х гг. по национальной идеологии // Славяноведение. 1999. N 5.

2. Романенко С. А. Хорватская историография 80-х: между историей и политикой // Национализм и формирование наций. Теории- модели- концепции. М., 1994; Романенко С. А. История и историки в межэтнических конфликтах. (Югославия конца 80-х - начала 90-х годов) // Общественные науки и современность. 1997. N 5; Романенко С. А. Региональная идентичность в национальном самосознании хорватов (конец 80-х - 90-е годы XX в.) // Политическая наука. 2001. N 4; Романенко С. А. История и этнонационализм в постсоциалистическом мире: югославский вариант (1980 - 1990-е гг.). // Национализм в мировой истории. М., 2007.

3. Говори и изjаве генерала Драже Михаиловиhа. Чикаго, 1966. С. 15, 16; Dokumenti ustaša. Zagreb, 1995. S. 95 - 109.

4. V kongres komunističke partije Jugoslavije. 21 - 28 jula 1948. Stenografske bilješke. Zagreb, 1949.

5. Джилас М. Тито - мой друг и мой враг. Париж, 1982.

6. Redžic E. Austromarksizam i jugoslavensko pitanje. Beograd, 1977.

7. Društvemi razvoj u Hrvatskoj (od 16. stoljeca do početka 20. stoljeca). Zagreb, 1981; Gross M. Počeci moderne Hrvatske. Neoapsolutizam u civilnoj Hrvatskoj i Slavoniji 1850 - 1860. Zagreb, 1985; Gross M. Povijest pravaške ideologije. Zagreb, 1973; Korunic P. Jugoslavenska ideologija u hrvatskoj i slovenskoj politici. Zagreb, 1986; Lovrenčic R. Geneza politike "novog kursa". Zagreb, 1972; Banac I. Nacionalno pitanje u Jugoslaviji. Povijest, porijeklo, politika. Zagreb, 1984.

8. Романенко С. А. Югославия: История возникновения. Кризис. Распад. Образование независимых государств. Национальное самоопределение народов Центральной и Юго-Восточной Европы в XIX-XX вв. М., 2000. С. 162 - 187; Романенко С. А. Монархия Габсбургов, Средняя Европа и обретение Хорватией независимости // Австрийский альманах. Исторические и культурные параллели. Москва; Ставрополь, 2004. Вып. 1.

9. Ðakovic L. Političke organizacije bosansko-hercegovačkih katolika hrvata. (I dio: Do otvaranja sabora 1910). Zagreb, 1985; Hadžijahic M. Od tradicije do identiteta- Geneza nacionalnog pitanja Bosanskih Muslimana. Sarajevo, 1974; Juzbašic D. Jezičko pitanje u austrougarskoj politici u BiH pred prvi svjetski rat. Sarajevo, 1973; Madžar B. Pokret Srba Bosne i Hercegovine za vjersko-prosvjetnu samoupravu. Sarajevo, 1982; Šehic N. Autonomni pokret Muslimana za vrijeme austrougarske uprave u Bosni i Hercegovom. Sarajevo, 1980.

10. Tudman F. O povijesnoj nužnosti i protuslovlju samoodredenja i integracije europskih naroda // Što jest i što hoce HDZ. Zagreb, 1990.

11. Krušelj Ž. Iskorak u bolju prošlost // Danas. 1988. G.7. Br. 356.

12. Tudman F. Bespuca povijesne znanosti. Peto izdanje. Zagreb, 1994; Tudman F. Povijesna sudba naroda. Izabrani tekstovi. Zagreb, 1996.

13. Izetbegovic A. Islamska deklaracija. Sarajevo, 1990; Милошевиh С. Године расплета. Београд, 1989.

14. http://www.morh.hr/images/stories/morh_sadrzaj/pdf/strategija%20nacionalne%20sig urnosti%20 nn32 - 02.pdf; http://www.mod.gov.rs/cir/dokumenta/strategije/usvojene/Strategija%20nacionalne% 20bezbednosti%20Republike%20Srbije.pdaf; http://mod.gov.ba/files/file/Bilten3.pdf

15. Agičic D. Tajna politika Srbije u XIX. stoljecu. Zagreb, 1994; Agičic D. Hrvatsko-češki odnosi na prijelazu iz XIX. u XX. stoljece. Zagreb, 2000; Grijak Z. Politička djelatnost vrhobosanskog nadbiskupa Josipa Štadlera. Zagreb; Sarajevo, 2001; Matkovic S. Čista stranka prava. 1895. -1903. Zagreb, 2001; Rumenjak N. Politička i društvena elita Srba u Hrvatskoj potkraj 19. stljeca. Uspon i pad srpskog kluba. Zagreb, 2005.

16. Gross M. Izvorno pravaštvo. Ideologija, agitacija, pokret. Zagreb, 2000.

17. Stančic N. Hrvatska nacija i nacionalizam u 19. i 20. stoljecu. Zagreb, 2002.

18. Pavličevic D. Povijest Hrvatske. Četvrto, dopunjeno izdanje. Zagreb, 2007; Matkovic H. Povijest Jugoslavije Drugo, dopunjeno izdanje. Zagreb, 2003; Povijest Hrvata. Zagreb, 2006. Druga knjiga. Od kraja lŠ.st. do kraja Prvoga svjetskog rata.

19. Imamovic M. Historija Bošnjaka. Sarajevo, 1998.

20. Bilandžic D. Hrvatska moderna povijest. Zagreb, 1999; Goldstein I. Hrvatska povijest. Zagreb, 2003.

21. Imamovic E., Lovrenovc D., Nilevic B., Zlatar B. Tepic I. i dr. Bosna i Hercegovina od najstarijih vremena do kraja Drugog svjetskog rata. Sarajevo, 1998.

22. Ančic N. Što "svi znaju" i stoje "svima jasno". Historiografija i nacionalizam. Zagreb, 2008; Lovrenovic D. Povijest jest magistra vitae. O vladavini prostpora nad vremenom. Sarajevo, 2009.

23. Pravaška misao i politika. Zbornik radova. Zagreb, 2007; Filandra Š. Bošnjačka politika u XX. stoljecu. Sarajevo, 1998.

24. 24. Stančic N. Hrvatska nacija i nacionalizam u 19. i 20. stoljecu. Zagreb, 2002. Русск. пер.: Станчич Н. Хорватская нация на рубеже XIX-XX веков // Австро-Венгрия. Центральная Европа и Балканы (XI-XX вв.). СПб., 2011.

25. Освободительные движения народов Австрийской империи. М., 1980 - 1981 гг. Т. 1 - 2.

26. Kumpes J. Religija i etnički sukobi na prostorima bivše Jugoslavije // Konfesije i rat. Zbornik radova Medunarodnog znanstvenog skupa. Split, 2.-4.prosinca 1993. Split, 1995.

27. Šanjek F. Kršcanstvo na hrvatskom prostoru. Zagreb, 1996; Leksikon migracijskog i etničkog nazivlja. Glavni urednik Emil Heršak. Zagreb, 1998; Liberalizam i katolicizam u Hrvatskoj. Zagreb, 1998.

28. Маткович С. Проблемы модернизации в хорватской политике в начале XX века // Австро-Венгрия. Центральная Европа и Балканы (XI-XX вв.) СПб., 2011.

29. Gross M. O historiografiji posljednih trideset godina // Časopis za suvremenu povijest. 2006. God. 38. Br. 2. S. 583 - 609. Русск. пер.: Гросс М. Некоторые особенности развития мировой историографии последней четверти XX - начала XXI века // Австро-Венгрия. Центральная Европа и Балканы (XI-XX вв.). СПб., 2011; Milosavlevic O. Metodološke pretpostavke istraživanja nacionalnih stereotipa // Kultura sjecanja. Povijesni lomovi i svladavanje prošlosti. Zagreb, 2007. (Русск. пер.: Милосавлевич О. "1918 год" - "освободители" и "побежденные" (Методологические предпосылки исследования национальных стереотипов) // Общественные науки и современность. 2010. N 5; Historijski mitovi na Balkanu. Zbornik radova. Sarajevo, 2003.

Permanent link to this publication: